Этому совету она следовала неуклонно, даже когда решила выйти замуж за румынского князя Георга Гику. Ей тогда было сорок лет, а ему двадцать пять: их объединяли любовь к молоденьким девушкам, желание Лиан превратиться в уважаемую замужнюю женщину и столь же прагматические мотивы с его стороны. Колетт, обожавшая грубую естественность Отеро, но не выносившая прагматизма Пужи, написала статью, которую Лиан с обидой упоминает в мемуарах: «Колетт кудахтала на всех крышах, что мой брак с Гику не будет долгим, что он женится на мне только ради денег, а потом разорит меня и оставит в нищете, старой и беспомощной. К счастью, ее злобные предсказания не сбылись».

Предсказание действительно долго не сбывалось в конце концов брак распался. Однако не потому что молодой Гику разорил Лиан (это было довольно трудно сделать, так как она выдавала ему деньги весьма скудными порциями): они расстались из-за женщины. Францисканский священник Алекс Сеслас Ревунски, дру Пужи уже в преклонные годы, когда она сделалась религиозной, так объясняет их разрыв в своем предисловии к ее дневнику «Голубые тетради»:

«[…] Как я узнал позже, супружеский горизонт совсем омрачился из-за ужасного предательства супруга похитившего однажды у Лиан ее любимую подругу».

Нигде – ни в предисловии, ни в других частях дневника – не говорится о том, пыталась ли Лиан после этого разочарования в любви покончить с собой (в молодости, следуя эстетике эпохи, она совершила такие попытки четыре раза), но действительно известно, что с этого момента Лиан отдалилась от бывшего мужа и обратилась к религии. В 1943 году она приняла монашество под именем Анны Марии де ла Пенитенс, а князь Гику, заразившись сифилисом, умер в 1948 году. Анна Мария отошла в мир иной, когда ей было уже за восемьдесят, завещав много денег и драгоценностей ордену доминиканцев.

Возможно, из-за этих драгоценностей и возникло знаменитое столкновение между Лиан и Каролиной Отеро. Это была скандальная история о поединке между двумя женщинами, искавшими как можно более изощренный способ досадить друг другу. Журналисты назвали этот случай «дуэлью красавиц». Существуют две совершенно противоположные версии этой истории. Познакомимся сначала с версией поклонников княгини Гику. Ее биографы восторженно рассказывают:

«В феврале 1897 года толпа, собравшаяся перед казино Монте-Карло, с нетерпением ожидала появления королев галантного мира, всегда старавшихся перещеголять друг друга дорогими и пышными украшениями, Отеро уже с триумфом появилась, блистая великолепными изумрудами – трофеем ее последней победы. Что же продемонстрирует Лиан? Может, вообще не появится, опасаясь померкнуть перед подобным блеском? О нет – вот она! Прекрасная и естественная, она неспешно ступала, одетая в чудесное белое муслиновое платье простого покроя, и вместо драгоценностей ее грудь украшала единственная живая роза. В нескольких шагах позади Лиан, к изумлению публики, шла ее служанка в черном форменном платье, усыпанном бриллиантами, изумрудами, рубинами и прочими драгоценными камнями. Вне себя от ярости, Отеро уехала, а Пужи, в довершение триумфа, похитила любовника Каролины – берлинского банкира барона Ольстредера».

– Чтобы вы поняли, Ассунта, что собой представляла эта Пужи, я расскажу вам о своей блестящей победе над ней. Я получила от этого триумфа удовлетворение, несравнимое с любовным: такое сильное удовольствие могут доставить только игра, жестокий поединок. Слушайте внимательно, дорогая, потому что это последний мой рассказ: я в первый раз за много лет предаюсь воспоминаниям, и они начинают меня утомлять. Надеюсь, вы меня понимаете…

Моя соседка кивает, и я вспоминаю вслух. И делаю это вовсе не из хвастовства, что совершенно нелепо в моем возрасте, а чтобы к «маленькому бессмертию», обретенному теперь Лиан де Пужи, добавилась еще история о самом громком (и вполне заслуженном из-за тщеславия) ее поражении.

– Слушайте, дорогая, дело было так. Однажды вечером весной 1896 года Лиан де Пужи приехала в ресторан «Максим», безвкусно увешанная драгоценностями. Ее волосы были усыпаны рубинами, грудь, шея, запястья сплошь покрыты бриллиантами и жемчугами, даже пальцы ног украшали два кабошона – скорее огромные, чем изысканные. Нужно было ее видеть – она походила на большую люстру. Под руку с Лиан, в качестве трофеев, шагали два кавалера, но на них я не обратила внимания, так как в тот момент у меня родилась идея «сыграть с Лиан злую шутку и опозорить ее. В некотором смысле я даже оказала сопернице услугу: Лиан была одна из тех бледных розочек, которые, кажется, в любой момент могут рассыпаться. Но, уверяю вас, эта роза стала красной, даже пурпурной: ее спесивая кровь прилила к щекам, когда она увидела приготовленный мной сюрприз. На следующий вечер после ее появления в «Максиме» я пришла туда в простом длинном платье черного цвета, с открытыми плечами, но без единого украшения. Все обернулись и посмотрели на меня с изумлением – включая Лиан и ее спутника барона Ольстредера, уродливого, как жаба, немецкого миллионера (вскоре в знак безумной любви он подарил мне колье королевы Марии Антуанетты – одно из самых лучших моих украшений).

Однако вернемся к тому вечеру. Удивление присутствующих вскоре перешло в восторг, а потом все стали шушукаться и смеяться, когда увидели мою служанку. Как только я села, вошла Бетти, моя служанка, в таком же платье, какое Лиан продемонстрировала накануне, и тоже увешанная драгоценностями. [47]Естественно, после такого позора Лиан должна была покончить с собой.

– Покончить с собой, мадам?

– Да, Ассунта.

– Вы, наверное, шутите, мадам?

– Ничуть, в отличие от Лиан. Это была одна из ее уловок в отношениях с мужчинами: она то и дело пыталась покончить с собой. Это очень эффективный способ привлечь к себе внимание, а заодно получить какое-нибудь очаровательное украшение в честь своего возвращения в мир живых. Мне этот метод был не по душе. Не то чтобы я никогда не разыгрывала попытку самоубийства, как многие из нас, но делала это лишь для того, чтобы обо мне говорили как о страстной женщине, а не для пополнения шкатулки с драгоценностями.

– Мадам, после этого случая с вашей подругой кажется странным, что вы…

– Молчите, Ассунта, можете уходить, если мне не верите. Вы долгие годы просили меня рассказать какую-нибудь давнюю историю, и, думаю, этих двух с вас будет достаточно. Однако мне не нравится оставлять что-либо недосказанным… Следует добавить, что, пока газеты трубили о моем триумфе, Пужи покинула великолепный дом на улице Виктора Гюго, оставив все свои драгоценности и наряды и взяв с собой лишь собачку Белку и… большую бутылку опиума. Кроме того, она оставила душещипательное прощальное письмо… Но кого она могла обмануть подобными уловками? Никогда не забуду, что написала по этому поводу газета «Пари суар». Я долгие годы хранила эту восхитительную заметку, свидетельствующую о полном моем триумфе. Постойте-ка, дорогая, сейчас я вспомню, как начиналась эта заметка…

Меня клонит в сон, и я не хочу продолжать разговор с Ассунтой. Ведь я добилась своей цели: рассказав о худших моментах де Пужи, я избежала, слава Богу, ее визита в мою убогую комнату. Как лицемерно сочувствовала бы она, увидев меня в столь жалком положении! Не обошлось бы и без христианских проповедей, предложения помочь мне молитвами! Однако я чувствую, что предотвратила опасность: эта святая, всегда воображавшая себя Магдалиной, сейчас вне себя от ярости и не удостоит меня своим посещением. Я могу спокойно ложиться спать. Прощай, Лиан, прощай, княгиня Гику, прощай сестра Анна Мария, надеюсь, ты сгниешь в аду. Но… несмотря на сонливость (столь желанную для человека, мучимого бессонницей, как я), вдруг обнаруживаю, что не могу удержаться, – так хочется рассказать Ассунте о некоторых язвительных высказываниях, опубликованных в «Пари суар» по поводу Лиан и ее попытки самоубийства. Поэтому я, положив своей доброй соседке руку на плечи, потихоньку веду ее к двери и тем временем продолжаю говорить. За столько лет жизни в свете я усвоила деликатный способ завершать слишком затянувшуюся беседу: нужно ласково – медленно, но непреклонно – вести гостя к выходу. Я убедилась на практике: если вы в это время рассказываете собеседнику достаточно интересную историю, он едва ли заметит, что вы от него избавляетесь. К моменту окончания повествования гость или гостья (в этом случае – моя добрая Ассунта) будет уже за дверью, наивно улыбаясь и даже гордясь, что ему оказали доверие.