Губы Мими блестят, как во времена ее молодости, на них сияет счастливая улыбка. На мгновение поддавшись глупой сентиментальности, я жалею, что Ассунта не может видеть, сколько радости она доставляет этой старой мертвой тени.

– Так вот, однажды, когда король Бельгии Леопольд был проездом в Париже, он решил нанести неожиданный визит своей приятельнице Мими д'Алансон. Бельгийскому королю было тогда, по моим подсчетам, около шестидесяти лет, и он считался одним из богатейших людей мира. Представьте себе, дорогая: Леопольд финансировал своими личными деньгами экспедицию знаменитого исследователя Генри Мортона Стенли и благодаря этому стал хозяином (он сам, не Бельгия!) африканской земли, напичканной бриллиантами – она называлась в те времена Бельгийским Конго. Не знаю, как называется теперь: все слишком изменилось с тех пор. Леопольд был женат на белокурой австрийской эрцгерцогине, которую все, кроме меня, считали красавицей (они называли ее Розой Брабанта). Но собственные розы скучны, и Лео, то есть королю Леопольду, намного больше нравились розы Парижа. Да, это правда – самой знаменитой его любовницей была крошка Клео де Мерод, и сатирические газеты даже называли его Клеопольдом, но Мерод всегда отрицала связь с королем, ссылаясь на свое аристократическое происхождение. «Между нами были отношения отца и дочери», – сказала эта дурочка в одном интервью. Тем хуже для нее, а мы, «три грации», наслаждались – ох, опять я говорю от первого лица – …они наслаждались намного более интересными отношениями с королем. Намного более – как бы это сказать? – человеческими. Человечность – вот что мы давали аристократам, которых брали в любовники. При условии, что они могли оплачивать эти услуги.

Ассунта смотрит на меня, но не как на нотариуса: ее взгляд выражает что-то другое, но я не хочу выяснять. что именно, и продолжаю рассказ:

– И вот мы добрались, дорогая, до обещанной мной petite histoire.Как я уже сказала, однажды Леопольд решил навестить свою подругу Мими. Было рано – около десяти часов утра, – когда он позвонил в дом Эмильены: дверь открыла служанка, получившая строжайшие указания от своей хозяйки.

«Мне очень жаль, ваше величество, – сказала она, – но мадемуазель спит, и она категорически запрещает будить себя раньше одиннадцати».

«Хорошо, – добродушно ответил король, – пусть спит. Я пойду на мессу и вернусь попозже, чтобы пригласить ее отобедать со мною». [44]

В этот момент я останавливаюсь, чтобы понаблюдать за реакцией Ассунты. Я надеялась увидеть удивление в ее глазах. Но удивления нет. Мими же улыбается и выглядит гордой. Вдруг с давно утраченным ею проворством она поднимается и подходит к маленькому зеркалу, висящему над моим умывальником, пытаясь узнать в морщинистом мертвом лице женщину, однажды отказавшуюся принять короля. Затем она снова садится рядом с последней свидетельницей своей славы, будто связанная с ней пуповиной. Ассунта, напротив, сидит так неподвижно, что мои старые глаза при тусклом вечернем свете едва отличают живую от мертвой.

– Вот и все, Мими, – говорю я, не зная, к кому из них обращаюсь, – теперь можешь исчезнуть й оставить меня в покое. Можешь не беспокоиться, эта женщина позаботится о том, чтобы поведать людям историю о дерзости и могуществе знаменитой куртизанки Эмильены д'Алансон. Взгляни на нее, – говорю я, – она поражена твоими похождениями, с этого момента ты будешь жить в памяти Ассунты Джованьини и ее подруг, а также ее детей и, если повезет, даже в памяти внуков. Тебе не на что жаловаться – ты получила свое маленькое бессмертие…

Если Ассунту и удивляют эти странные слова, она этого не показывает. Она даже не пытается произносить неизменные вопросы: «Мы чувствуем себя хорошо, мадам?» или «Не принять ли нам аспиринчику, чтобы успокоить бедную головку?». Тишина начинает меня удивлять.

– О чем вы думаете, дорогая? – спрашиваю я Ассунту, – разве вам не кажется невероятным то, что я рассказала? Слышали ли вы когда-нибудь столь же необыкновенную и шокирующую историю?

Произнеся слово «шокирующую», я, к своей радости, вижу, как призрак Эмильены д'Алансон начинает рассеиваться и не кажется таким материальным, как несколько минут назад. «Иди, иди, ma belle,покойся с миром», – думаю я, и тень, будто послушавшись меня, исчезает. И очень вовремя: меня уже измучило ее присутствие. Но я уверена, что если бы она услышала комментарий Ассунты Джованьини, то мне бы не удалось освободиться от нее так легко. Джованьини задумалась на некоторое время и наконец ответила:

– Я понимаю, мадам, вас так боготворили (или так баловали – не знаю), что вы позволяли себе дерзкие выходки даже с королями. Эта история любопытна, но из. сказанного вами кое-что интересует меня намного больше. – При этих словах у Ассунты загораются черные и блестящие, как камни, глаза. – Скажите, мадам, правда, что в те времена все вы были лесбиянками? Вот что мне действительно хотелось бы узнать,

Что делать, когда, использовав всяческие ухищрения и с участием молодой и невежественной соседки удается избавиться от незваного призрака? Что делать, когда охватывает страх одиночества или встречи с чем-то, предвещающим смерть, несмотря на то что – какая ирония! – ты желала ее уже долгие годы? Что делать, если, успешно прогнав воспоминание, обнаруживаешь, что твое заклинание вызвало появление другой тени, еще более неприятной? На этот раз меня не позвал – как при появлении Мими – странный голос. Не замечаю я и ряби в воздухе, которая, как я теперь знаю, предвещает появление призрака. Нет никакого предвестия, кроме внутреннего беспокойства старухи, боящейся, что шествие призраков обречет ее на встречу с третьей из «граций»… «О нет, невозможно, чтобы она явилась ко мне», – думаю я и на несколько минут успокаиваюсь. Трудно представить, чтобы моя вечная соперница гордая Лиан де Пужи, она же принцесса Гика, она же сестра Анна Мария, монахиня-доминиканка, мистическая писательница и сапфическая поэтесса, унизилась до того, чтобы посетить дом Беллы Отеро ради клочка бессмертия, как бедная Мими, но тем не менее…

– Расскажите, мадам, не думайте, что я спрашиваю об этом лишь из нездорового любопытства, просто это очень удивительно. У вас были любовные отношения друг с другом? Ведь вы только что упомянули, что в «бель эпок» было модно прослыть лесбиянкой? – спрашивает Ассунта, но я без особого труда узнаю в ее голосе бретонский оттенок и звон смеха, всегда казавшегося мне фальшивым.

Я умру этой ночью. Теперь я в этом уверена. Разве не голос Лиан де Пужи говорит устами Ассунты? Наверное, Провидению, всегда отличавшемуся своеобразным чувством юмора, показалось остроумным послать ко мне дух злейшего врага в последний день моей жизни. Боже мой, что за эффектный трюк: ведь я слышу голос надменной Лиан, или, что еще хуже, сестры Анны Марии, умершей под покровом церкви. Но подожди, лицемерка, я еще не мертва. Ты прекрасно меня знаешь, и тебе известно, что я буду стоять до последнего. Я не уйду из этого мира, пока не расскажу Ассунте о тебе. Я подарю тебе еще несколько лет бессмертия. Это будет всего лишь маленькая месть – я сорву с тебя маску, Лиан, никчемная комедиантка.

– Хорошо, дорогая, – говорю я Ассунте, – вы хотите услышать историю о лесбиянке? В те времена их было множество, и этому не придавали большого значения с'était très chic [45] _tно жизнь женщины, о которой я расскажу вам, оказалась вне границ приличия, и о ней ходило много слухов, много красивых выдумок. Я же поведаю вам правду.