«Эта удивительная молодая испанка – графиня, – сообщила через несколько дней газета «Ивнинг сан», – но предпочитает, чтобы ее называли просто Отеро, без титула. Именование «сеньора графиня Каролина де Отеро» слишком длинное для афиш и не понравилось бы американской публике, которая ценит не титулы, а ножки, умеющие хорошо танцевать. К тому же, поскольку граф Отеро развелся с матерью Каролины, титул вообще не имеет значения. Нужно заметить, что в число знатных поклонников Отеро входит и Альфонс XII. В 1878 году, в совсем еще юном возрасте, во время гастролей в Мадриде она была похищена и привезена во дворец по приказанию короля. Когда похитители ненадолго оставили Каролину одну в комнате, дабы оповестить его величество, смелая девушка сбежала, выбравшись через окно. Она спустилась в сад и побежала в гостиницу, в то время как оркестр, располагавшийся неподалеку, играл старинную шотландскую мелодию [31](курсив мой. – Авт.).

Джургенс, автор этой театральной постановки, был безумно влюблен в Каролину. С момента знакомства с ней и до того дня, когда покончил с собой из-за долгов, подорванной репутации и более всего равнодушия своей протеже, единственной целью Джургенса было превратить Каролину Отеро в мировую звезду. К 1 октября 1890 года, когда состоялся дебют Беллы в Нью-Йорке, он потратил на это почти все свое состояние. Оплатив длительное пребывание Отеро в гостинице «Бартольди», Джургенс решил, что ей следует переехать в великолепные апартаменты на 23-й улице, принадлежавшие раньше актрисе Лилли Лэнгтри (она была любовницей принца Уэльского и музой Оскара Уайльда, написавшего для нее «Веер леди Уиндермир»).

При таких расходах долги Джургенса росли день ото дня. Он не осмеливался брать процент из гонорара Каролины за свою работу, и стал понемногу растрачивать деньги из кассы «Эден мюзе». Даже впоследствии, добившись для Беллы очень выгодных контрактов в Лондоне и Париже, Джургенс не только не разбогател, а еще больше увяз в долгах. Он был безнадежно влюблен. Ради Беллы Джургенс оставил жену и детей и следовал за ней по всему миру. Даже тогда, когда Каролина потребовала, чтобы он оставил ее в покое, заявив, что не любит его и неверна ему, он остался с ней в качестве администратора. Почти слуги.

Но пока мы следим за дебютом Беллы и началом ее артистической карьеры. Наступило 1 октября 1890 года. В этот день, надев великолепное жемчужное колье, стоившее двенадцать тысяч франков (газетчики утверждали, что это подарок «состоятельного французского поклонника», а на самом деле колье ей преподнес безнадежно влюбленный Джургенс), Белла впервые ступила на сцену «Эден мюзе», известного нью-йоркского мюзик-холла, где давали театральные представления и проводили другие зрелищные мероприятия. На этот раз там была выставка крупнейшего в Америке музея восковых фигур.

В сопровождении танцевальной труппы, созданной для нее маэстро Беллини в Париже, Каролина исполнила вокальные и танцевальные номера перед восторженно встретившей ее появление публикой. Зрителей привлекла в театр сотканная воображением Джургенса романтическая легенда о молодой графине, но, увидев Беллу, они действительно были очарованы ее красотой и неотразимой чувственностью. За долгие годы сценической карьеры Отеро многие люди, умевшие видеть более того, что сейчас мы называем сексуальной привлекательностью, критиковали Беллу, понимая, что чувственная маска («испанский огонь») просто скрывает недостаток таланта. Но все и всегда восторгались ее умением завораживать публику и яркой красотой, соответствовавшей вкусам эпохи. Возможно, внешность Отеро сегодня не назовут эталоном красоты, но в ее облике. было нечто дикое и одновременно возвышенное.

Эти два противоречивых эпитета, «дикое» и «возвышенное», следовали за ней на протяжении всей карьеры. Трудно только по фотографиям и воспоминаниям современников понять, какова была сила обаяния этой, судя по всему, посредственной танцовщицы и певицы, но магнетизм ее личности нельзя объяснить, можно только почувствовать.

В тот вечер, во время нью-йоркского дебюта, Белла Отеро предстала перед публикой во всем блеске.

«Поднялся занавес, – пишет обозреватель газеты «Сан», – и появились восемь танцовщиц, одетых в испанские костюмы. Затем вышли пять музыкантов с мандолинами и столько же с гитарами в роскошных нарядах, вышитых зелеными и золотыми нитками. И наконец появилась Отеро. На ней было белое атласное платье с глубоким вырезом, окаймленным страусиными перьями, с разрезами по бокам, позволявшими видеть ее прекрасные ноги. Ее лицо необыкновенной испанской красоты казалось бледным по контрасту с черными волнистыми волосами, открывающими высокий лоб. Она вышла на сцену, исполненная достоинства, поклонилась и, сделав знак музыкантам, запела. Сначала она исполнила очаровательную песню Тости Ohé marna, азатем характерную «Голубку» Ирадье. У Отеро очень приятный голос, и она сопровождает пение мягкими выразительными жестами».

Затем покоренный критик добавляет:

«Во время второго выхода Отеро появилась в крестьянском красно-черном платье, бархатной накидке, черных чулках и с цветами в волосах.

«Vamos», [32]– сказала Отеро по-испански.

«Vamos», – ответили гитаристы. Первым танцем была хота. Она начала его, с невероятной быстротой перебирая ногами, и завершила сменой нескольких танцевальных фигур. Ее бедра, ноги, шея и бюст раскачивались медленно и томно, иногда ускоряя ритм, демонстрируя изгибы и прелести юного тела».

На критика из другой газеты больше впечатления произвели не чувственные, а духовные качества Беллы он даже сравнил ее с Девой:

«Было чуть больше девяти, когда Отеро вышла на ci». ну.Потрясенная красотой и чистотой ее лица, очаровательная дама, сидевшая в первом ряду, сказала, что она похожа на Мадонну.Находившийся рядом господин услышал ее слова и повторил соседу. Еще до окончания концерта это слово облетело весь театр, и даже люди стоявшие в вестибюле, узнали, что публика восторгается новой испанской танцовщицей, называя ее Мадонной».

В других газетах были напечатаны столь же хвалебные отзывы: «Отеро покоряет Нью-Йорк», «Ее хрупкое тело напоминает прекрасную змейку», «Белла пленяет город». Чтобы окончательно покорить прессу, Джургенс решил отметить дебют и пригласил журналистов на званый ужин в «Дельмонико». Каролина явилась туда в «чудесном черном платье, открывавшем ее белоснежную шею… К волосам были приколоты цветы, а в руке она держала очаровательный букет красных роз, перевязанный желтой лентой, – цвета национального флага Испании». Согласно хронике, после великолепного ужина Отеро исполнила песни на французском и испанском языках, а под конец преподнесла своим гостям сюрприз. «[…] Под утро, поднявшись на стол, она исполнила изумительный, типично испанский танец. Для этого она собрала пучок эсмилаций с банкетного стола и изящно украсила ими голову и тело, сделавшись похожей на настоящую нимфу…». Этот номер впоследствии стал коронным у Беллы Отеро.

Старания Джургенса и выступления Каролины достигли цели. Теперь для того, чтобы упрочить успех; и действительно покорить город, оставалось только проникнуть в замкнутый нью-йоркский круг и завести знакомства с задававшими там тон дамами. Доступ в эту «светскую тусовку» был абсолютно закрыт для других артисток, но вполне возможен – почему бы и нет? – для дамы столь аристократического происхождения, как графиня Отеро.

Джургенс не мог предположить, что, добившись присутствия некоторых представителей «Четырехсот» на дебюте никому не известной танцовщицы, лишится благосклонности Беллы. Все удалось прекрасно в тот вечер в «Эден мюзе», и Эрнест поздравил себя с победой, увидев в партере дам из высшего общества и club mans, прежде всего таких известных особ, как супруги Херман, Астор, госпожа Джон Фейр, самих и супругов Вильям Киссам Вандербильт. Светские хроники, всегда внимательные к внешней стороне, подробно перечислили украшения дам, которые они надели в тот вечер. Эти подробности свидетельствуют не только о солидных банковских счетах присутствовавших, но и о том значении, которое они придавали выступлению графини Отеро: