Звёздное небо из глубины колодезя [185]

— Галька! Стасик! Не пейте от пуза, — недовольно воскликнул Юрка. — Имейте совесть…

После обращения к совести оба усерднее зачастили к бидончику, с удовольствием извлекая его из-под вороха увядшей травы, и вскоре почти опорожнили.

А солнце жарило, как мне чувствовалось, по-африкански, нещадно. И укрыться на поле негде. Несколько тополей, их верхушки виднелись у железнодорожного переезда, манили под свою тень, да не уйдешь — работа. Усугублял нашу жажду сухой ветерок — тягун, пыливший при каждом взмахе тяпкой.

Пришлось установить одноразовую норму питья. Теперь каждый жаждущий подходил ко мне и получал законный глоток из болтавшейся на сыромятном ремешке через моё плечо солдатской фляги, наполненной под горловину нынешним утром.

Я бросал тяпку, доокучив очередной картофельный куст, отвинчивал пробку-стаканчик и аккуратно, чтобы не расплескать, наполнял его.

— Ещё, — заскулил Стасик. — Пить хочу…

— А ты терпи. Тебе уже девять лет. Будущий солдат! Терпи!

— Не хочу терпеть!

— А как же на фронте? Кино «Тринадцать» видел?

— Так-то — в пустыне…

— А здесь, на седьмом километре, река, что ли, течёт? Ну где я тебе воды достану? Колодец, что ли, вырою?

«Колодец… А на переезде…» — припомнил я.

Стасик настаивал. Его поддержала Галька, прекратив выдёргивать полынь, зловредный осот и прочие сорняки, сплошь затянувшие полосу Бобылёвых.

— Жадина, — с обидой произнёс Стасик. — Воды жалко. Если б не было, а то целая фляга.

— На, пей, — не выдержал я. — А обедать с чем будем?

— И мне, — подсунулась под руку Галька. — Обедать не будем, домой пойдём.

— Ишь ты, хитромудрая какая, — домой. Обрадовалась, — вмешался Юрка. — Куда в вас лезет? Весь бидон выдули. Только и бегаете пить — лишь бы не работать. Саботажники…

Фляги хватило ненадолго. Убедившись в том, что посудина пуста, Стасик с Галькой на некоторое время отстали от нас. Братишка тяжко вздыхал, вытягивая из горячей земли жилистые корни пырея.

Близился полдень, а полосе шириной в восемь рядков и конца не видно.

Я подошёл к другу.

— Недалеко от переезда видел барак? Жёлтый такой… — спросил я.

— Ну?

— За ним не заметил ничего?

— Сортир зеленённый. А што? Чего бегать далеко? Вона — кустики…

— Не о том я. Подальше, метрах в десяти в другую сторону, вроде бы колодец. Не засёк?

— Не-ка. Иди, разведай. А я потяпаю. Бидон и флягу захвати заодно.

— Добро. Попёхал. [186]

Невозможно предугадать, чем закончился бы мой поход, не увяжись за мной Стасик. Ему, наверное, очень надоело нудное занятие — рвать упрямую и колючую траву, и он надумал прогуляться со мной по вольному полю.

— Ведь ты сам напросился на подмогу Бобыньку. Почему же лентихвостишь? [187]

— Из колодца хочу попить. Тебе можно, а мне — чур да?

И всегда так. А мне? Не желает понять, что я его старше — на целых четыре года — и поэтому давно взрослый, а он нет. Не дорос ещё. До моего.

Чтобы Стасик прекратил вяньгать, пришлось уступить. Он сразу повеселел, стал ко мне подмазываться. [188]Напросился на обратном пути полный бидончик нести. Словно у меня сил не хватит самому тот алюминиевый литровый бидон донести до полосы. Но мне почему-то стало жалко братишку. Наверное, потому что я его обижал часто, многого не позволял. А напрасно. Ну почему бы не взять его с собой к колодцу или самому пригласить — братишка всё-таки, ещё и младший. Ему помощь, защита нужна.

Стасик обрадовался неожиданной милости:

— Держи фляжку. На пока.

И вот уже фляга при каждом шаге пошлёпывает его ниже колен.

Возле барака, в котором, вероятно, жили обходчики железнодорожных путей, мы никого не встретили, поэтому и разрешения просить ни у кого не пришлось. Площадка вокруг колодца усыпана острым, как битое стекло, шлаком. Осторожненько ступая, достигли сруба. Откинули дощатую крышку. Я заглянул в колодец. Где-то очень глубоко поблёскивала чёрная вода. Приятно снизу обдавало сырым холодом. Пригляделся внимательней. Там, на самом дне, что-то смутно белело.

— Стаська, ну-ка глянь, что это там виднеется? Да не перевешивайся так — кувыркнёшься!

— Ничего там нету, — уверенно заявил брат.

— Ты что — ослеп? Вон белеет… Похоже — шевелится. На поросёнка похоже.

Стасик испугался, отпрянул.

— А что, поросёнки в колодцах живут?

— Факт — не живут.

— А русалки?

— Так то ж из сказки.

— Ну и что?

— Эх, ты! Ничего не знаешь. Русалок вообще не бывает. Их Пушкин выдумал. Фонариком бы посветить… А если на дне клад спрятан?

— Ага, клад, — охотно согласился Стасик.

— Жаль, некогда. А то спуститься бы да посмотреть.

— Страшно…

— Тебе — страшно. А я спустился бы… Запросто.

Стасик восхищённо глянул на меня и опасливо покосился на провал колодца.

— Давай… Да крышку-то сними.

Стасик подал мне бидон.

Я продел в ручку бидона конец толстой верёвки, затянул её петлёй и опустил бидон в колодец, крутанул бревно и залюбовался рукоятью, вращавшейся наподобие пропеллера, — виден был лишь светлый круг.

Раздавшийся всплеск возвестил, что бидончик достиг цели. Когда вытащили, воды в нём оказалось едва ли больше половины. Я перелил её во флягу. И снова ручка, бешено вращаясь, образовала светлый круг. Шлёп! Дёрнул верёвку влево-вправо, чтобы зачерпнуть побольше. Опять налегли со Стасиком на рукоять. Она поддалась что-то уж слишком легко. Мелькнула догадка: неужели отвязался? Показался конец верёвки — так и есть! Досада-то какая! Чужой бидон-то. Под честное слово выпросили. Да чей бы ни был — жалко, вещь нужная в хозяйстве. С таким же, только поменьше, Юрка в заводскую столовку за стахановскими отцовскими обедами ездит на ЧТЗ. Этот участок отцу тоже от завода выделили. Если не украдут урожай, Бобылёвы картошкой на всю зиму будут обеспечены.

— Утонул? — не веря в случившееся, спросил Стасик.

Я всмотрелся в узкую шахту колодца. На дне его вроде бы светлело что-то более яркое, чем ранее замеченный мною «поросёнок».

— Стасик, я полезу. А ты тут будь. И не свешивайся вниз, а то загремишь…

— А как тебя вытаскивать?

— Сам вылезу. По верёвке. И бидон подниму. Я его к концу верёвки привяжу. Заодно разведаю, что там белеет.

Стасик оторопело уставился на меня.

— Ну? Чего ты?

— Я? Ничего.

Но я-то знал — не скажет: а мне?

И вот я повис над бездной. Торможу спуск ногами. Всё идёт хорошо. Надо мной уменьшается и словно синеет голубой квадрат с перекладиной барабана, к которому прикреплена верёвка. С перекладиной перемещается и голова Стасика. Нет, это я раскручиваюсь на верёвке.

Посмотрел вниз — вода совсем близко. Несколько раз тиранулся плечами и спиной о сырые шпалы сруба. На песчаном дне на боку лежит, матово отсвечивая, бидон. На стыке сруба над поверхностью воды навис ледяной козырёк. Это с него срываются гулкие капли. Вот что белело-то — не догадались. Не ахти, конечно, подходящая площадка — босиком на льду стоять, но если изловчиться можно бидон быстро подцепить, держась другой рукой за верёвку.

Перехватываюсь, чтобы опуститься пониже, и… Всё тело разом обдаёт кипятком — я с головой окунаюсь в поистине кипящую воду. Выныриваю и не могу ни выдохнуть, ни вдохнуть новую порцию воздуха. Цепляюсь напрасно за скользкие бока шпал. Отчаянно работаю руками и ногами.

— Гера! Где ты?

Голос брата до неузнаваемости искажён. Он точно бьётся, раскалываясь, о стены сруба. Ответить нет возможности — холод стиснул грудь и сжал горло.

Ноздреватая глыба льда висит надо мной — рукой не дотянуться, высоко. Барахтаюсь, крутясь в тесном квадратном пространстве, и вдруг замечаю железную скобу, вбитую в дерево. Ухватился за неё. Пальцы не чувствуют твёрдости металла. Кричу: