— Не надо так плакать, Мэри, — сказал Дьюкейн. Он сел рядом с ней на кровать и обнял ее за плечи. — Случайность вынести труднее, чем смерть, но все на свете, милая, — дело случая, даже то, что представляется нам совершенно неизбежным. С чем, хоть это нелегко, мы должны мириться, как миримся с нашими утратами и с нашим прошлым. Не пытайтесь увидеть его. Просто любите. Может быть, вы так и не знали его до конца. Теперь вы непричастны к его тайне. Уважайте ее и не пробуйте разглядеть еще что-то. Любить — не всегда значит действовать. Иногда достаточно лишь смотреть в темноту. Глядите же — и не бойтесь. Она не таит в себе демонов.

— Слова, Джон! — сказала Мэри. — Слова, слова, слова…

И все же она нашла в них утешение и почувствовала, что теперь слезы, которые она проливает, — в самом деле плач по Алистеру.

— Осторожнее, сэр, — ступеньки. В этом месте склизко под ногами. Вы лучше держитесь за меня.

Подвижный кружок света от карманного фонаря выхватил из темноты короткий марш ступенек, подернутых заплесневелым налетом волглой пыли. Посередине отпечатались следы подошв, сбоку торчали беспорядочные переплетения черного кабеля. Внизу, теряясь во мгле, тянулся бетонный пандус.

Дьюкейн, сохраняя равновесие, предпочел упереться костяшками пальцев в холодную кирпичную стену. Все лучше, чем прикоснуться к идущему впереди Макрейту. Они медленно сошли вниз и ступили на бетон.

— Так вы говорите, Радичи велел вам перерезать электрический кабель в начале туннеля, где мы выходили из бомбоубежища?

— Точно, сэр. Мистер Радичи любил, чтобы все было при свечах. И еще, по-моему, он считал, что так будет безопасней, на случай, если сунется кто чужой.

— А дверь, в которую мы сейчас прошли, была обычно заперта?

— Да, сэр. У мистера Эр был ключ, и мне он тоже дал ключ.

— Вы без него когда-нибудь приходили сюда?

— А я сэр, с ним, можно сказать, и вовсе не приходил. Оставлю ему здесь наготове все причиндалы — и ходу. Он не хотел, чтобы я ошивался рядом, когда он занят этими делами.

— Вы двигайтесь, любезный, не стойте, загораживая дорогу!

— Вы сами-то как, сэр, в порядке?

— Ну разумеется, в порядке. Давайте, двигайтесь!

Неверный свет фонарика качнулся вперед, открывая взгляду длинную узкую прямоугольную выемку в красном кирпиче, покато тянущуюся в темноту. Туда же, в темноту, вели черные трубы, собранные пучком в верхнем углу выемки и густо оплетенные паутиной. Больше всего все это напоминало вход в древнюю гробницу — не верилось, что всего в нескольких минутах ходьбы находятся коридоры министерства.

— Вы ту дверь заперли за нами?

Дьюкейн поймал себя на том, что невольно понизил голос. Бетонный пандус был тоже подернут чем-то липким, и каждый шаг по нему сопровождался слабым чавкающим звуком. От черных труб, казалось, исходил очень тихий, почти неслышный гул.

— Запер, сэр. А что, разве неправильно? Я полагал, нам посторонние здесь не нужнее, чем мистеру Эр!

— Ладно, только ключ не потеряйте.

— Да уж, тогда нам, сэр, не позавидуешь! К этой двери и близко-то никто не подходит! Застряли бы тут на веки вечные, и никому бы о том было невдомек.

— Да шевелитесь же! Далеко нам еще?

— Почти дошли. Не туда, сэр! Нам прямо.

С правой стороны в туннеле высветился узкий дверной проем.

— Он куда ведет?

— Не представляю, сэр, ей-богу! Я не обследовал здешние помещения. Местечко-то не из приятных, особенно когда ты тут один. Шел прямиком куда надо — и скорее назад. Вам, сэр, например, здесь не боязно?

— Нет, конечно. Не нужно так размахивать фонарем, светите вниз.

Форма туннеля, его крутой уклон напомнили Дьюкейну о монарших погребениях, которые он посещал в Греции и Египте. Следовало захватить и свой фонарик, подумал он. И сказать кому-нибудь, что собираюсь сюда спуститься. Нет никакой необходимости держать это в тайне. Я не предполагал, как будет выглядеть этот поход. А вдруг мы действительно потеряем ключ от двери? Вдруг разойдемся в разные стороны, заблудимся? Такой туннель не может вести в еще одно бомбоубежище, бомбоубежища остались позади, мы сейчас спустились слишком низко. На этом уровне будет скорее участок подземки, которым больше не пользуются, или что-нибудь относящееся к системе канализации.

— Здесь, сэр, снова спуск, опять ступеньки, глядите под ноги! Нет, теперь уже не прямо, а вот сюда, ступайте за мной. Вон в тот проход слева. Не отставайте!

— Крысы вам тут не попадались?

Дьюкейн панически боялся крыс. Сейчас он шел за Макрейтом, едва не наступая ему на пятки, но так, чтобы все же не касаться его.

— Один раз видел, сэр, да какую здоровенную! И мистер Эр много раз их видел. Просил достать жестяных коробок из-под печенья для своих причиндалов. Опасался, как бы крысы их не сожрали, ага. Здесь, сэр, опять налево.

— Вы уверены, что знаете дорогу?

— Очень даже уверен, сэр! Жутковато тут, правда? Просто-таки, думается, катакомбы! Вы не подержите пока фонарик, — я должен взять второй ключ!

Они подошли к закрытой двери. Дьюкейн крепко сжал в руке фонарь. Почудилось ему, что батарея заметно сдает? Он навел фонарик на массивную черную, добротно покрашенную дверь, осветив склоненную к замочной скважине золотисто-рыжую голову Макрейта. Вблизи, на свету, волоски на этой голове блестели, словно жарко начищенная медная проволока. Дверь бесшумно отворилась.

— Порядок! Давайте фонарик, сэр.

— Ничего, я подержу фонарь.

Макрейт вошел в дверь; Дьюкейн, осторожно ступая, последовал за ним. Внутри застоялся тошнотворный запах.

— Ну вот и прибыли, сэр, — что называется, в святая святых!

Дьюкейн повел фонариком, освещая помещение, но первое, что он увидел, был Макрейт. И заново поразился яркости этой рыжей шевелюры. Водянисто-голубые глаза ответили ему немигающим взглядом. На секунду воцарилось молчание. Затем Дьюкейн двинулся осматривать комнату. Откуда-то возникла несуразная мысль — этот субъект может убить меня здесь, и никто никогда не узнает. Он старался не поворачиваться к Макрейту спиной.

Комната представляла собой простой пятнадцатифутовый куб с бетонным полом. Одна стена казалась оклеенной беловатой бумагой, остальные стены и потолок были из красного кирпича. Тройка черных труб огибала угол потолка и исчезала в стене. Смутно виднелись столы на козлах и табуретки, напомнив Дьюкейну обстановку далекого военного времени — в каких-то блиндажах, в караульных… Он с первой минуты не сомневался, что это странное помещение неким образом связано с войной, с чем-то секретным, негласным, ушедшим в небытие.

— Зажечь свечки, сэр? Вам будет при них виднее. Да и фонарик побережем. А то он, похоже, скоро сядет.

Макрейт сунулся в угол комнаты и с лязгом открыл металлический ларец. Чиркнула спичка. Пламя свечи осветило Макрейтову шевелюру, меловую белизну его щеки и — богато изукрашенный серебряный подсвечник, держащий свечу. У Дьюкейна невольно вырвалось восклицание.

— Красивый, — правда, сэр? У мистера Радичи здесь было много добра, я вам покажу. Можно уже погасить фонарик, сэр.

На грубо сколоченном столе в углу теперь горели четыре свечи в одинаковых серебряных держателях. Дьюкейн подошел рассмотреть подсвечники. Каждый стоял на четырех серебряных шарах, вложенных в драконьи лапы, по всему толстому стволу извивались выгравированные драконы.

— Здорово, да? — сказал Макрейт. — Мистер Радичи говорил, китайские. А вы еще вот на что взгляните!

Он вынул и держал в поднятых руках серебряный позолоченный потир, усыпанный крупными — и, по всей видимости, драгоценными — камнями. Дьюкейн взял у него чашу и осмотрел ее. При тусклом освещении и его слабой осведомленности по части драгоценных камней трудно было с уверенностью сказать, настоящие ли они. Но выглядел потир богато, хотя и несколько аляповато.

— Не грех нам, сэр, и горло промочить!

Макрейт неожиданно плеснул в чашу вина из извлеченной им откуда-то бутылки. Дьюкейн поспешно поставил чашу на стол.