Дьюкейн застыл на ступеньке, с рукой, поднесенной к звонку. Опустил руку. Для его взвинченных нервов любое проявление чего-то необычного, пусть даже самое пустяковое, приобретало недобрый смысл. Может быть, его прихода все-таки ждали? Может, Биранн разгадал значение телефонного звонка? Или увидел, кто идет по улице? Дьюкейн постоял в раздумье и решил, что открытая дверь — случайность. И что звонить он не будет. Просто войдет.

При всем том, осторожно шагая по толстому желтому ковру в холле, он ощущал себя не столько охотником, сколько добычей. Огляделся, торопливо, виновато, хотел было уже ретироваться, но задержался, прислушиваясь. Тишина незнакомого дома угрожающе сомкнулась вокруг него. Из глубины ее возникло тиканье часов, потом — стук его собственного сердца. Он стоял неподвижно, лишь поводя глазами, различая в вечерней золотистой полумгле то стол с инкрустацией, то овальное зеркало, строй полированных латунных прутьев, уходящий вверх по лестничному ковру. Поодаль, напротив него, сквозь открытый дверной проем виднелась комната, освещенная ярче, — похоже, бильярдная. Стараясь ровно дышать и не ступать на цыпочках, Дьюкейн открыл дверь справа. Комната окнами на улицу; столовая, судя по всему. В ней — никого. На шератоновском серванте — частокол бутылок. Задержав дыхание, Дьюкейн попятился назад и шагнул к соседней двери. Толкнул ее. Эту комнату затеняли жалюзи, в их узкие щели слепящими волосками пробивались косые солнечные лучи. Дьюкейн, сощурясь, вгляделся в полумрак. Разглядел фигуру, стоящую на противоположном конце комнаты. Поразительную фигуру — фигуру Джуди Макрейт.

— Привет, мистер Сладкин. Ну что, я же говорила, что мы еще встретимся!

На сей раз поразительным в Джуди Макрейт было то, что на ней отсутствовала одежда.

Дьюкейн медленно вошел в комнату, закрыл за собой дверь. Сосредоточился и внимательно осмотрелся по сторонам. В комнате никого больше не было.

— Добрый вечер, миссис Макрейт.

— Прошу прощения за свое дезабилье. Жарища сегодня — сил нет!

— Небывалая жара и духота… — Дьюкейн сел в кресло, поднял глаза на Джуди и негромко прибавил: — Елена Прекрасная.

— Я знала, что вы меня вычислите, мистер Сладкин, вы такой умный! Сигаретку не желаете? Или сигару позаимствовать у Ричарда?

— Нет, спасибо.

Вот миг за гранью моей обыденной жизни, пронеслось в мозгу у Дьюкейна, миг, ниспосланный неким божеством — не из великих, вероятно, и не из числа благих, но то, что божеством, — несомненно. Никогда еще не доводилось Дьюкейну созерцать подобным образом нагую женщину.

В Джуди, стоящей перед ним, угадывалась некоторая неловкость. Человеческому телу, даже если это тело красивой женщины, не очень свойственно выставлять себя напоказ легко и непринужденно. Джуди стояла перед ним не прямо, а чуть боком, согнув одно колено и приподняв плечо, выставив вперед подбородок, словно глядела на него поверх какого-то препятствия. Могущество ее красоты отступило, сменясь чувством легкого стыда, стыда за то, что обыкновенно скрывают под одеждой и обнажают не без некоторого смущения. Как ни привыкла в душе миссис Макрейт раздеваться, тело ее еще не окончательно простилось с застенчивостью. Дьюкейн, почти машинально, отметил это про себя и был тронут. Солнце, расчерчивая жалюзи раскаленными полосками, растекалось по комнате мутным полусветом; в теплом золотисто-буром воздухе тело Джуди Макрейт возвышалось медовой подвижной колонной, выделяясь неуловимым лимонным свечением. Теплый свет выхватывал ее из сумрака, обнимал ее, смешивался с нею. Черные с каштановым отливом волосы казались медной, с прозеленью, каской; в ложбинке большой, округлой, чуть вислой от собственной тяжести груди сгустились красновато-смуглые тени. Тяжелый взгляд прятался в щелках полузакрытых глаз. Тело Джуди слегка покачивалось, выявляя изгиб ягодицы, обрисованный неясной, тонкой, светящейся дугой.

Дьюкейн сделал глубокий вдох и глотнул, не дав ему вырваться наружу вздохом.

— Я пришел повидаться с мистером Биранном, — сказал он, — но вы вполне можете заменить его.

— Если я могу быть вам полезной, мистер Сладкин, я к вашим услугам.

— Почему Радичи покончил с собой?

— Я не знаю. Мистер Радичи был странный человек со странными привычками, и в голову к нему приходили странные мысли.

— А мысль шантажировать его принадлежала вам или вашему мужу?

— Понятия не имею, мистер Сладкин. Я — женщина. Взгляните!

Дьюкейн глядел, но в голове его теперь царила холодная ясность. Он отметил, что вид больших коричневых кругов у нее на груди напоминает ему о Файви.

— Расскажите мне о Радичи.

— Я могла бы полюбить вас, мистер Сладкин. Вы могли бы любить меня.

— Сомневаюсь, Джуди. Так расскажите мне о Радичи.

— В смысле, чем мы занимались по ночам в подвале?

—  Подвале? — насторожился Дьюкейн.

— В подвале министерства.

— Ах, ну да, — раздельно сказал Дьюкейн, лихорадочно соображая. — Разумеется. Вы с Радичи спускались в подвалы под служебными помещениями, в прежние бомбоубежища.

— Правильно, мистер Сладкин. Я полагала, вы знаете. Думала, что вам все известно.

— Практически все. Я лишь хочу услышать от вас недостающее. Для чего вы спускались в подвалы?

— У него на дому становилось не совсем удобно, — и супруга под боком, и соседи… Шуму от нас хватало.

— Хм-м. А миссис Радичи, что, — знала про это?

— А как же, все делалось очень честно.

— Она была не против?

— Не знаю, — сказала Джуди. Тело ее раскачивалось круговыми движениями, довольно большие ступни, служа ему точкой опоры, по-птичьи вцепились длинными пальцами в ковер. — Виду не показывала. Но на самом деле, думаю, была против.

— Радичи не тревожился, что огорчает свою жену?

— Когда он бывал со мной, мистер Сладкин, он ни о чем не тревожился. Нет такого, что могло бы тревожить мужчину, когда он со мной.

— Чего Радичи хотел от вас? — спросил Дьюкейн. — То есть помимо штук очевидного сорта?

— Ни к чему очевидному, мистер Сладкин, штуки, свойственные мистеру Радичи, не имели никакого отношения.

— Ну, спать-то он с вами, очевидно, спал?

— Нет, что вы, ничего подобного! Все происходило на чисто духовном уровне, как говорится. К тому же большей частью — в присутствии миссис Макрейт.

— Вот как. Вы принимали участие в обрядах, ворожбе?

— Я в этом, по-настоящему, совсем не разбиралась, просто делала, что он мне скажет, а что там совершается, в основном не видела. Некоторые господа чего только не напридумывают! Он не первый такой.

— Говоря «на духовном уровне», вы что имели в виду?

— Все строилось на идеях, на том, что варилось у него в голове. Бывают такие люди. Он меня и не тронул ни разу — руками, я хочу сказать.

Последняя часть этой фразы произвела на Дьюкейна действие, в котором он не сразу распознал крайнее физическое возбуждение. Резким движением он отодвинул кресло и встал. В тот же миг Джуди Макрейт дернулась, как от удара током, и приняла другое положение, закинув голову назад и сделав шаг по направлению к нему. Одновременно с этим она взяла что-то со стола. Теперь опущенный взгляд Дьюкейна отыскал то, чего старательно избегал до сих пор, — то место, где более всего сгустились тени.

— Не уходите, — вкрадчиво сказала она. — Или возьмите меня с собой. А как насчет ваших штук, мистер Сладость? Какие бы они ни были, я могу их исполнить. Да еще и научить вас кой-чему.

Что-то мелькнуло в мутном свете, разделяющем их, порхнуло к нему на запястье, легко прошлось по волоскам вдоль предплечья. То был тонкий, как острие карандаша, кончик хлыста для верховой езды, другой конец которого держала Джуди.

Дьюкейн отдернул руку и быстро вышел из комнаты. Полуощупью прошел по холлу, распахнул парадную дверь и зажмурился от неожиданно яркого света на улице. Он торопливо зашагал по тротуару — и едва не столкнулся с Биранном, который нес в руках бутылку. Оба в смятении обменялись взглядами, и Дьюкейн поспешил дальше, успев заметить, что лицо Биранна исказилось от страха.