— Да ладно тебе, Сэм, она просто задала вопрос.

Сэм резко отодвинул стул и, громко топая, удалился.

Дарси отпихнула тарелку.

— Почему ты больше не хочешь с нами жить? — спросила она.

— Господи, доченька, неужели ты правда так думаешь? — Я раскрыла объятия, и она забралась мне на колени. Я поцеловала ее в волосы. Попыталась объяснить, что это не мое решение. Она мне не поверила. Дарси была убеждена, что взрослые всегда поступают так, как хотят, а значит, мама просто не хочет с ней жить. Я обняла ее и стала тихонько покачивать. — Мама тебя очень любит, — ворковала я. — Ты мамина радость.

Дарси склонилась мне на плечо, крепко прижавшись к шее.

Через некоторое время я отнесла ее в постель, опустила ее легонькое тельце на покрывало. Она позволила мне себя переодеть, но сама мне при этом не помогала, висела в моих руках, как очень уставший ребенок, — и не сводила с меня глаз. Я почистила ей зубы, откинула волосы с лица, заметила неровную щетинку у лба, где волосы начали отрастать.

— Я всегда буду твоей мамой, — сказала я и взбила ей подушку.

— А Сэм всегда будет моим братом?

— Конечно, даже когда вы станете большими.

— А дедушка где?

— Он ушел, Дарси. Но мы все очень многое о нем помним и сохраним эту память на всю жизнь.

Я натянула ей одеяло до подбородка, подоткнула у плеч.

— А он знал, что скоро умрет?

— Да. Он был к этому готов, Дарси. Он прожил долгую, счастливую жизнь.

— А дедушка успел бросить последний взгляд на этот прекрасный мир?

— Не сомневаюсь. — Я поцеловала ее в опущенные веки.

Вышла на цыпочках, отправилась искать Сэма. Из-за дверей его спальни не доносилось ни звука. Я постучала, он не ответил. Возможно, слушал музыку через наушники и пропустил мой стук. Я постучала громче. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул, не снимая наушников.

— Ну? — сказал он.

Я жестом попросила его снять наушники, он снял один.

— Дарси думает, что я бросила вас по своей воле. Ты ведь знаешь, что это не так?

— Я знаю, что ты делаешь все так, как тебе скажет папа.

Он сунул наушник обратно и захлопнул дверь.

В понедельник, по дороге в школу, мы почти все время молчали. Больше всего на свете я хотела, чтобы они поняли, как сильно я их люблю, как хочу жить с ними, — и вот поди ж ты, я подчиняюсь чужим приказам и возвращаю их в жизнь, где меня нет.

Неподалеку от школы нас обогнала машина дорожной полиции с включенной мигалкой. Дарси вскрикнула.

— Они не за Барб гонятся, балда, — проворчал Сэм.

Они позволили поцеловать их на прощанье у школьных дверей; я смотрела им вслед — они подчеркнуто не замечали друг дружку.

Я встала на гостевой парковке. Школа была украшена картонными сердечками — готовились к Дню святого Валентина. Нам с Джоном пришлось сесть по одну сторону стола, чтобы по другую поместились все пришедшие учителя. Он, понятное дело, выглядел безупречно. Я надела свой «аксессуар хорошей мамочки» — шарф, который когда-то спасла из маминого комода. В кабинете собрались учительница рисования, школьный психолог и классные руководительницы Сэма и Дарси.

Начали разговор с Дарси. Вместо «валентинок», которые полагалось надписывать на уроках на прошлой неделе, она писала одноклассникам всякие гадости, причем с кучей ошибок. Учительница рисования показала мне ее шедевры — крупные разлинованные сердечки, на которых вроде как были написаны ругательства, но так безграмотно, что поди разбери.

Классная руководительница Дарси многозначительно сообщила, что девочка ходит в школу исключительно в черном и сером. Джон не стал это опровергать.

Учительница рисования хотела поговорить и про Сэма. Показала нам нарисованный Сэмом автопортрет. Круг с двумя глазами-точками и пятачком. Из шеи торчал нож.

Учительница осведомилась, не оказывают ли на него дома давление.

Джон ответил отрицательно.

Я упомянула низкокалорийную диету.

Все сошлись во мнении, что раскармливать детей нельзя. Похоже, тут я проиграла. Джон самодовольно выдохнул — он знал, за кем осталась эта партия.

Школьная психологиня поинтересовалась вслух, есть ли у Сэма возможность дать выход своим чувствам. Джон изложил ей программу хоккейных тренировок.

Все сошлись во мнении, что спорт занимает важнейшее место в жизни любого мальчика. Похоже, на этом программа разговора с родителями была исчерпана, потому что все учителя встали. Пока Джон пожимал всем руки, я стащила оба артефакта: автопортрет и открытку с ругательствами. В кабинете стояла тарелка с мятным печеньем — остатки учительского чаепития. Выходя, я сунула два печенья в рот. То был единственный способ занять руки чем-то, не противоречащим духу и букве закона.

Я ехала домой, постоянно уклоняясь от очумелых придурков, ломанувшихся за покупками ко Дню святого Валентина, и тут до меня дошло, что я так погрузилась в свои переживания из-за утраты детей, что совершенно не думала о том, каково было импотерять меня.Дарси решила, что я их специально бросила, Сэм считал, что я делаю все так, как мне скажет папа. Хуже того, их союз распался, мои дети больше не стояли горой друг за дружку.

Я чувствовала, что полностью утратила власть над своей жизнью. Когда я познакомилась с Джоном, по крайней мере одна вещь была в моей власти — неотъемлемое право уйти. Я лишилась его, когда родила первого ребенка. Теперь у меня осталось лишь одно право — делать хорошую мину при плохой игре.

Дома я отыскала среди судебных бумаг список условий, необходимых для возвращения мне родительских прав. Открыла его. Он напоминал бизнес-план по наведению порядка в жизни законченной раздолбайки: постоянное рабочее место, своевременные выплаты по ипотеке, разумный баланс на банковском счете, регулярное погашение кредитов, общественно полезная деятельность; друзья, хобби, чистота в доме. Неужели мне все это не по силам?

Хотя слухи о доме свиданий потихоньку ползали по городу, болтливый Онкведо крепко хранил эту тайну. Женщины говорили на эту тему только с самыми надежными подругами. Слухи по большей части распространялись через салоны красоты: от клиентки к косметичке, от нее — к другой клиентке. Как правило, женщины являлись ко мне со свежей прической и маникюром, будто бы на свидание.

В четверг мне впервые за все время пришлось в рабочие часы подняться наверх. Начался день без приключений — Дженсон разжег камин, Сид поставил музыку — псевдоностальгические ремиксы в стиле лейбла «Мотаун». От этой музыки мне сделалось весело, хотя, полагаю, Сид тем самым только отдавал дань поколению своих родителей. Эвану нужно было написать реферат по развитию человеческого потенциала, и он на работу не вышел, но на диване сидели красавец Уэйн и очень спокойный огромный Тим. У Уэйна был первый рабочий день, но он, похоже, не испытывал никакого смущения — безмятежнее был разве что Тим, сидевший с неподвижностью мясной отбивной.

Мой день начался как обычно — сперва на кухню, просмотреть данные за предыдущий рабочий день. Парням полагалось записывать всю важную информацию, делали они это подробно и добросовестно. Полагаю, ни один из них ни разу не сдал домашнюю работу не вовремя. Они помечали кодовыми значками предпочтения каждой клиентки и оставляли листочки возле коробки с деньгами за кафедрой.

Сид помог мне разработать простую статистическую модель — она позволяла проводить сравнения и выстраивать закономерности. Я обратила внимание на одну вещь: лишь несколько клиенток пробовали всех парней по очереди, другие снова и снова выбирали одного и того же. По моим понятиям, тем самым они проявляли «верность». Это было приятно. Не знаю, в чем была подоплека — женщины не хотели обидеть своего избранника или боялись прослыть распутными, перепробовав слишком много партнеров («партнер» тут, пожалуй, не совсем удачное слово).

Одной из постоянных клиенток была Джинна, бухгалтерша из «Старого молочника». До сих пор мы разве что кивали друг дружке. Она приходила каждую неделю, и я всегда следила за тем, чтобы в ее комнате было несколько лишних простыней. Она выпадала из статистической закономерности — у нее не было устоявшихся предпочтений, она предпочитала новизну.