— И в этом, я уверен, вы не ошиблись. Гиммлера и Геббельса ненавидят за все их черные деяния, Риббентропа презирают, а имя Бормана мало кому что-то говорит. А вот вас многие англичане помнят еще воздушным асом в первую мировую войну, воспринимают как фигуру легендарную, с вашим именем никто не связывает концентрационные лагеря и преследования евреев.

Вынув бутылку шампанского из ведерка со льдом, рейхсмаршал наполнил снова бокалы и спросил:

— Раз уж мы заговорили об Англии, вы мне пока так ничего и не рассказали об Эрике. Как там она, все еще любит вас и верна?

— Уже семь месяцев, как я не видел ее, но у меня нет никаких оснований сомневаться в ее чувствах по отношению ко мне, как и в моих собственных. Пожениться мы решили уже несколько лет тому назад, но пока что это невозможно, так как фон Остенберг связывает ее по рукам и ногам. Я… до меня дошли слухи, что он был замешан в июльском покушении и что, когда за ним пришло гестапо, он покончил самоубийством. Вам случайно не известно, правда ли это?

Грегори старался говорить небрежно и непринужденно, но сердце у него колотилось и в ушах стоял звон, когда он дожидался ответа Геринга. Помедлив, Геринг ответил:

— Я что-то слыхал об этом, но, кажется, ему удалось выкарабкаться. Знаете, довольно трудно проследить судьбы тех, кто тогда исчез. С августа и до конца года были казнены три тысячи «предателей» как мужского, так и женского пола; и еще многие тысячи были отправлены в концентрационные лагеря. Ярость фюрера не знала пределов, он приказал не жалеть ни одного близкого родственника заговорщиков. Он подписал смертный приговор даже любимому генералу Роммелю, взятому только лишь по подозрению в причастности к заговору.

— Какой ужас.

— Да. Роммель был дома, оправлялся от ран, полученных при бомбежке в Нормандии. Фюрер прислал к нему адъютанта, главного армейского кадровика, генерала Бургдорфа, который привез от него склянку с ядом и ультиматум, в котором Роммелю было предложено либо отравиться самому, либо отдать всех своих близких на растерзание гестаповцам, тот, конечно, предпочел яд.

— Боже праведный! И это после того, как он покрыл себя неувядаемой славой в африканских песках. Просто невозможно поверить, что так поступают с национальным героем.

— А они ему устроили похороны героя, с речами, почестями и всем прочим. — Геринг цинично хохотнул. — Но вернемся к фон Остенбергу. Если он оказался в госпитале после попытки самоубийства, то, возможно, ему удалось избежать первой волны расстрелов, а поскольку он был одним из ведущих ученых, работающих с «секретным оружием», то Гиммлер мог спасти его, считая, что он представляет большую ценность живой, чем труп. Но мне припоминается, что кто-то говорил, что видел его совсем недавно. Ладно, вы мне об Эрике расскажите. Чем она занимается?

— Она владеет госпиталем для раненых летчиков Королевских ВВС. По крайней мере, на ее долю выпало заниматься не медицинской стороной этого заведения: пайки, развлечения, общее администрирование.

— Ну, с этим она справится отлично, у нее ведь не только внешность есть, но и мозги впридачу. Что за женщина! Помню, как в Мюнхене она оказала мне неоценимую помощь. И какая красавица! В Германии у нее была только одна соперница — Марлен Дитрих, да и то они бы могли сойти за сестер. Счастливчик вы, Саллюст, завоевать любовь такой женщины! Но это как раз еще один повод, чтобы я оказал вам протекцию. Не могу же я лишить ее вас. Насколько я понимаю, чтобы заниматься этой госпитальной деятельностью, ей пришлось принять британское гражданство?

Грегори покачал головой.

— Нет. Она заявила, что только трусы готовы бежать с тонущего корабля своей страны. Вообще-то ей бы полагалось находиться в концлагере как лицу из перемещенных граждан. Но большое поместье, превращенное на время войны в госпиталь, где она работает, принадлежит нашему другу, сэру Пеллинору Гуэйн-Кюсту, который пользуется большим влиянием в правительстве и поручился за нее. Она сказала, что примет британское гражданство, когда станет моей женой, но до тех пор она как урожденная немка останется немкой.

— Очень в ее духе! — заулыбался Геринг. — Умная, храбрая, красивая женщина и, самое главное, истинная патриотка. Было бы справедливо переправить вас к ней. Но это исключено — я придерживаюсь своих принципов. Но вы можете рассчитывать на мое гостеприимство в этом славном доме. Будьте моим гостем, пока сюда не пришли чертовы русские. Для вас война, можно сказать, закончилась: убивайте время как вам заблагорассудится, можете наблюдать, к примеру, звезды и составлять с этим вашим лжетурком гороскопы.

— Господин рейхсмаршал, я чрезвычайно признателен вам за вашу доброту и милосердие. Если мне удастся вернуться к Эрике и поведать ей об этом, она, я уверен, тоже всегда будет благословлять ваше имя. Я только хотел бы, вместо праздного времяпровождения, быть чем-то полезен. Я имею в виду внести свой посильный вклад в дело прекращения военных действий.

Геринг минуту раздумывал, затем глаза его оживились.

— Мой Бог! А что, мне кажется, у вас получится! Фюрер теперь не слушает никого, кроме астрологов и лжепророков, всяких там магов, которыми он себя окружил. Их предсказания — единственный фактор, который может повлиять на его решения. Прекрасная идея! Изумительно! Да я ему прекрасный подарок преподнесу в виде вас и вашего турецкого шарлатана.

Грегори отшатнулся как от удара и протестующе вскинул руку.

— Не приведи Господь! Мне больше по душе, если вы меня расстреляете здесь и сейчас, чем пошлете в штаб-квартиру фюрера.

Геринг поднял брови.

— Что за чушь, ничего не понимаю. Вы же секретный агент, и лицедейство, должно быть, вам вовсе не чуждо. И потом, я считаю вас смелым человеком. Почему вы так испугались, когда я предложил вам встретиться лицом к лицу с фюрером?

— Я не этого боюсь, — возмутился Грегори. — Но, поскольку штаб-квартира Гитлера находится в Берлине, если я там какое-то время буду находиться на виду, я обязательно повстречаюсь с группенфюрером Граубером. Это ведь я ему вышиб глаз, так что вторым он меня моментально узнает. Он пригрозил мне, что если я ему когда-нибудь попадусь в лапы, он будет наслаждаться моими пытками в течение Месяца, не убивая до конца, а превращая в привидение. Поэтому я предпочитаю принять пулю сейчас.

— Да, тут, пожалуй, не обязательно быть трусом, чтобы не желать себе подобной доли, — признал Геринг. — А из того, что мне довелось слышать о Граубере, он большой любитель до подобных штук. Но вы не переживайте, Граубер сейчас на Русском фронте.

— Да что ему там делать, гомику проклятому? Разве он теперь не возглавляет иностранный отдел гестапо?

— Нет. Он решил, что ему тоже не помешает подрасти, когда его шеф стал командармом. И ему это удалось: он получил чин обергруппенфюрера, и Гиммлер забрал его с собой как своего начштаба, когда уезжал в Россию.

— Начштаба группы армий. Да что он в этом смыслит?

— Разумеется, ничего. Но он идеально подходит для роли исполнителя гиммлеровских приказов. Например он издал приказ о том, что любой начальник обороны города или деревни, не сумевший их удержать, должен быть расстрелян.

— Да-да, до такого управления войсками трудно додуматься, но вы действительно уверены, что с Граубером я не столкнусь, если поеду, как вы предложили, в Берлин, в штаб-квартиру фюрера?

— Уверен, что нет. Видите ли, у меня тоже имеется собственная разведка, которая призвана следить за всеми моими коллегами. Если рыбка такой величины, как Граубер, переводится на другую работу, я своевременно об этом узнаю. Я же вас и предупрежу, если вам будет грозить какая-то опасность с его стороны, то вы сможете вернуться сюда.

— Вы действительно верите в то, что я смогу оказать какое-то влияние — пусть незначительное — на фюрера?

Геринг пожал жирными плечами.

— Сказать заранее невозможно. Неоспорим лишь тот факт, что сейчас он прислушивается только к нашептываниям Бормана и предсказаниям его астрологов. Особых надежд на то, что вы его убедите перейти к мирным переговорам, я не возлагаю, но как знать, как знать. Со времени июльского путча его здоровье стремительно ухудшается, но все равно он всем распоряжается, потому что окружающие люди до смерти боятся его. С головой у него явно не все в порядке. Сознание затуманенное, во время «озарений» его поведение непредсказуемо. Ничего практически не ест, поддерживает себя в более-менее приемлемой форме только благодаря наркотикам. Живет в постоянном страхе, что его убьют, мания преследования в острой форме: все у него предатели, кроме шайки его лизоблюдов. Напряжение на мозг настолько огромно, что ему необходима отдушина, способ излить свои сомнения и накопившуюся боль. Поэтому-то я и считаю, что целеустремленный человек, вроде вас, имеет шанс с помощью своего оккультного фокуса-покуса довести его до крайности и положить конец всей нашей фантасмагории.