Грегори вздохнул:

— Ну и кавардак. Ты правильно говоришь: такие шуточки вполне в духе Лукавого. Теперь о скором окончании войны не приходится и мечтать. Бойня затянется еще на несколько месяцев — по крайней мере, пока союзники не-захватят Рурскую область и не перейдут через Рейн. Н-да, так Курт, говоришь, в штаны наложил? А тебе важно, умрет он или останется в живых?

— Я бы не хотела, чтобы его взяли, — быстро отреагировала Сабина. — Как любовник он ничего не стоит, но я к нему успела привязаться. Ты же знаешь, что мне нравятся пожилые и воспитанные джентльмены, особенно если у них в голове не совсем пусто. С ними можно сосуществовать, это молоденькие устраивают сцены ревности и их надо держать лишь для постельных утех. Милый, я вовсе не тебя имела в виду — ты у меня особенный, не дуйся, пожалуйста. Да я про старичков: помнишь, как я обожала своего законного супруга, а ведь Кальману было тогда за пятьдесят. Что же до Курта, то у меня сердце на части разрывается, как подумаю, что гестаповцы с ним сделают.

Грегори понимал, что смерть фон Остенберга развяжет Эрике руки, и они смогут сочетаться законным браком, но позволять этим живодерам потешиться над стариком тоже вроде некрасиво, поэтому он сказал:

— Если ты хочешь спасти Курта, то убеди его вылезти из погреба и пойти завтра в лабораторию как ни в чем не бывало. Узнав о его участии в заговоре, гестапо его все равно возьмет, а если неизвестно, то он еще имеет шанс соскочить со сковородки. Так или иначе, они теперь будут всех подозревать, и фон Остенбергу не миновать оказаться в силу занимаемого им положения в списках подозреваемых. Он обязательно должен явиться в лабораторию и продолжать работать, как обычно. Если он этого не сделает, то сам себе подпишет смертный приговор.

Выслушав его аргументы, Сабина вскочила, накинула халатик, обдав мимоходом Грегори ароматом экзотических духов, и воскликнула:

— Ты умница, Грегори! Немедленно пойду и постараюсь убедить его в правоте твоих слов. Целую, дорогой. — И убежала, оставив его терзаться в сомнениях, правильно ли он поступил, отпустив ее.

Утром завтрак Грегори принесла Сабина и поведала ему, что Курт прислушался к ее совету и, подкрепившись на дорогу доброй порцией шнапса, только что ушел в лабораторию. А сама она после завтрака собирается в Берлин на разведку.

Вернулась домой Сабина уже после пяти и, поднявшись к Грегори, рассказала, что в городе бродят самые невероятные слухи, но одно совершенно точно: путч провалился. Несколько человек, находившихся около Гитлера в момент взрыва, были убиты, а сам он отделался легкими царапинами. Бек покончил жизнь самоубийством, Штауффенберга и еще нескольких человек расстреляли, гестапо арестовывает людей, подозреваемых в причастности к заговору.

Они посудачили о разных версиях, услышанных ею в Берлине, а около шести Сабина спустилась вниз, горя нетерпением узнать, что ей расскажет фон Остенберг.

В ночь с субботы на воскресенье прошло шесть суток с момента, как он расстался с Малаку, и Грегори с той поры вроде и не думал об оккультисте. Но ночью он увидел колдуна совершенно явственно: Малаку сидел под забором, несчастный, без ботинок и грыз сырую морковку. Видимо, за последнюю неделю он превратился в бродягу, отошел уже на достаточное расстояние от Розана, но, в Польше он или в Германии, Грегори понять не мог. И еще он узнал, что Малаку горюет не только о своей загубленной жизни, но переживает еще и смерть Тарика, убитого СД. Грегори тогда в темноте не разглядел его трупа, а Малаку, оказывается, потом нашел и похоронил верного горбуна.

Рассматривая встречу с Малаку как один из несчастливых эпизодов в своей жизни, Грегори подумал, что ему, в отличие от бедного еврея, сейчас не приходится сидеть под забором и грызть морковку, а потом и вовсе выкинул Малаку из головы.

В понедельник фон Остенберг поехал на работу, а Сабина — снова в Берлин, за бумагами для Грегори и новостями. Так продолжалось до четверга. О фон Остенберге гестапо, казалось, забыло, а Сабина, возвращаясь с новостями из города за час с лишним до его прихода, рассказывала Грегори о новых подробностях неудавшегося заговора, так что в результате у него сложилась довольно складная картина о случившемся.

Но как бы там все ни было, одно Грегори знал точно — путч в Берлине закончился неудачей.

Каждый день, приезжая из Берлина, Сабина рассказывала Грегори новости, перечисляя имена военных, гражданских лиц, деятелей всех мастей, которых днем и ночью арестовывали и тащили на допросы в гестапо; но пока что к фон Остенбергу интереса не проявляли.

Вернувшись во второй половине дня из города, Сабина принесла обнадеживающие Грегори известия. Она случайно встретила старую знакомую, недавно вернувшуюся в столицу из Мюнхена. Звали эту даму Паула фон Проффин, и до замужества за президента банка, теперь уже покойного, она, как и Сабина, была манекенщицей. Судя по описанию Сабины, дама имела совершенно сногсшибательные глаза и фигуру, хотя ее несколько портил рот, но в постели банкирова жена, по свидетельству их общих знакомых, была «совсем как безумная».

То, что она была наделена всеми этими дарами и способностями, ей в жизни здорово пригодилось, так как после смерти президента банка выплыло на поверхность, что он на протяжении многих лет обманывал своих вкладчиков, как мог, и «бедной Пауле» пришлось вновь прибегнуть к своим талантам, чтобы позаботиться о себе. На практике это выразилось в длинной череде богатых любовников, предпочтительно из буржуазной среды, которые осыпали ее подарками и в общей сложности подарили ей на несколько тысяч фунтов стерлингов бриллиантов и других драгоценных камней. Но кроме промышленников «бедная Паула» любила и талантливую молодежь, особенно кавалерийских офицеров. Объясняла она свою любовь тем, что и сама была прекрасной наездницей. В кромешный ад берлинских бомбежек она приехала лишь потому, что нынешний ее любовник, крупный фабрикант оружия, был прикован делами к этому проклятому городу, но в качестве компенсации за моральный ущерб и физический риск твердо пообещал жениться на Пауле.

Сабина проводила старую подружку до «Адлона», где та проживала, и там красотки больше часа перемывали косточки всем знакомым, запивая сухим мартини. Разговорившись, Паула рассказала подруге очень печальную историю, произошедшую с ней недавно в Мюнхене.

Ее тогда содержал в роскошных апартаментах фабрикант огнетушителей Бляйхер, который из-за колоссального спроса на свой товар буквально счета не знал деньгам и сорил ими направо и налево. Однажды вечером на одной из пирушек ей представили принца Гуго фон Виттельсбаха цу Амберг-Зульцхайма. Отсутствие подбородка на породистом лице князя могло идти в сравнение только с полным отсутствием у него денег, но остальными мужскими достоинствами природа его не обделила, и Паула была польщена оказанным ей вниманием со стороны представителя Баварской королевской фамилии. Тем более что Бляйхеру по делам фирмы необходимо было отлучиться из Мюнхена. Слабая женщина сдалась под княжеским натиском и согласилась принять Его Высочество на следующий день у себя в будуаре для частной беседы.

Визит князя Гуго закончился тем, чем и должен был закончиться, и обе стороны расстались вполне довольные собой, но у визита оказалось самое непредсказуемое продолжение. Паулу ожидал неприятный сюрприз.

— Нет, не то, что ты подумала, милочка, — много, много хуже.

На следующий день князь пришел снова с чемоданом и заявил, что остается у нее на постоянное жительство.

Три дня и три ночи в перерывах между бурными любовными схватками, которые, по собственному признанию Паулы, не оставили ее совсем равнодушной к пылу венценосного самца, бедняжка без устали отговаривала князя от его глупой затеи, умоляя вернуться домой. Но ни мольбы, ни уговоры, ни угрозы, ни даже предложенная крупная сумма в виде сатисфакции за понесенный ущерб княжескому достоинству — ничто на него не действовало. Мало того, он отнял у Паулы ключи, и она даже не могла запереть дверь у него перед носом.