Прошлым летом погиб на фронте сын Черепанова. Его небольшую фотографию, вправленную в рамку, генерал всегда держал на своем походном столе. Во время передвижений, маршев, бросков адъютант брал ее себе, бережно хранил, а по прибытии на новое место, по обыкновению, снова ставил перед глазами генерала. После гибели сына генерал совсем поседел, а морщины на лице углубились, да их и прибавилось.

– Дома знают о получении генеральского звания?

– В тот же день вычитали об этом в газетах и прислали в Москву телеграмму. Много пришло поздравлений.

Растирая колющий бок, Черепанов сказал:

– Я радуюсь твоим успехам, сынок, и мне кажется, что ты рожден командиром.

– Это большая похвала для меня, Евгений Иванович.

– Не скромничай. Скажи лучше, доволен учением? Академия много дала?

– Очень доволен. Это большое счастье: столько месяцев провести в ее стенах, да еще во время войны. На многое глаза открылись. Да и с сокурсниками менялись опытом. Спасибо вам. Если бы не вы, я на курсы не поехал бы. Хорошо, что вы настояли и отпустили. Много важного и нового для себя узнал я там.

– В наше время, когда так стремительно развивается техника, войсковой командир должен быть во всеоружии знаний. Высокообразованный, культурный человек сможет умело управлять войсками, используя всю мощь современного оружия. Жизнь не стоит на месте, идет вперед. В армию приходят новые люди. Продолжая прекрасные традиции старых командиров, следуя им, они говорят и свое слово. Растут сотни молодых, способных, подобно тебе, закаленных в огне и пламени войны командиров. Настанет срок, и ветераны, такие старики, как я, смогут со спокойной совестью поручить армию вам и выйти в отставку. Лично я, как только кончится война, распрощаюсь с военной службой. Конечно, если до той поры ничего не случится, если голову не сложу…

Асланов пододвинул стул поближе к кровати, на которой лежал Черепанов.

– Евгений Иванович, пока фронт стоит, почему бы вам, не лечь в госпиталь, подлечиться? Ваш заместитель мог бы пока заменить вас.

– Командир может отбыть в тыл только тяжело раненным или убитым. Точнее говоря, не отбыть, а быть отправленным. На носилках. Военному человеку не подобает по всякому поводу ложиться в больницу и занимать там чужое место… Причитать, как ваш Солтан-бек из «Аршин мал алана» – тут болит, там болит… – Поднявшись с постели, Черепанов подошел к большой карте, прибитой к стене. – Видишь, сколько сил нагнало сюда фашистское командование? В группе армий «Центр» сосредоточены отборные немецкие части. Сейчас наши разведчики наблюдают, смотрят, ловят «языков» – надо определить число и состав вражеских войск. Как я могу в такое время лечь в госпиталь? Пока дышу, встаю, хожу понемногу, я есть я. А лечение оставим до более спокойных времен.

В бригаде Асланова встретили с особой предупредительностью. Командиры батальонов, рот, офицеры штаба собрались вместе с раннего утра, и к моменту появления комбрига в лагере бригада была построена. Едва Асланов, прибывший в сопровождении адъютанта Черепанова, вышел из машины, подполковник Пронин, отдав команду «смирно», широкими шагами пошел ему навстречу.

– Товарищ гвардии генерал-майор, личный состав бригады находится на отдыхе после занятий. Докладывает начальник штаба бригады гвардии подполковник Пронин.

Асланов выслушал рапорт, сказал:

– Здравствуйте, товарищи гвардейцы!

Дружно прогремело ответное приветствие. Асланов подал команду «вольно», пожал руку начальнику штаба, поздоровался с офицерами.

До вечера Асланов обходил подразделения, беседовал с людьми, и с каждым часом успокаивался: он дома, в своей большой боевой семье, где каждому есть свое место и каждый дорожит принадлежностью к воинскому коллективу, а коллектив помнит о каждом.

Адъютант генерала Смирнов с утра прибрал в походной летучке командира бригады, создал максимум удобств, для работы и минимальные условия, для отдыха и под конец поставил в стакан с водой цветок подснежника и водрузил на походный стол. Асланов давно заметил в адъютанте склонность к прекрасному, и на этот раз он не оставил без внимания старания Смирнова.

– О-о… где ты нашел этот цветок? – Генерал взял подснежник, понюхал. – Прекрасный цветок! – И вдруг признался: – Я очень скучал по бригаде, Валя.

– Еще бы, вон уже сколько времени как мы врозь, товарищ генерал!

Вошел Пронин. Смирнов, переглянувшись с ним, спросил генерала:

– Вы с дороги, обедать будете?

– Я пообедал у Черепанова. Будь другом, приготовь нам чайку.

Смирнов вышел. Асланов, еще не успевший переговорить с Прониным, сказал:

– Если бы ты не поехал в Ленкорань, и не провел отпуск возле моих ребят, я бы на тебя и не взглянул.

– Никогда этому не поверю, Ази Ахадович.

– Я не шучу, – Асланов посерьезнел. – Если бы меня не послушался, наша дружба – побоку! Если ты мне друг, то чего стесняться? Ведь если бы не твоя, а моя семья оказалась на оккупированной врагом территории, и ты предложил бы мне поехать к своим, разве я стал бы колебаться?

– Все это так, Ази Ахадович, вот только перед Нушу хала мне очень неловко: очень уж много я им хлопот причинил.

– Какие хлопоты?.. Ты поправился, снова вернулся на фронт, а это главное. Лучше скажи, как ты? Совсем выздоровел?

Пронин коснулся рукой правого колена:

– Оно меня подвело. Не ожидал я, что мое выздоровление так затянется.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – заметил Асланов. И только после того, как выспросил у Пронина все о здоровье и о службе, спросил о своих: Ну, как там мои, чем заняты, как выглядят дети?

Пронин рассказывал долго. Под конец он снова сказал:

– В Ленкорани я был, как дома, а, может, было и лучше, чем дома… Спасибо вам, Ази Ахадович. Вообще, вы столько сделали для меня доброго…

– Да что я такого особенного сделал? – генерал поправил эмблему танковых войск на погонах начальника штаба.

– Будто вы ничего не знаете! А кто способствовал моему назначению начальником штаба бригады? Кто упросил генерала Черепанова вернуть меня в часть?

– Тут я преследовал свой интерес. Я давно воюю с тобой вместе, знаю твои способности, характер. Ты достоин быть начальником штаба бригады и с этой должностью справишься лучше других. Поэтому я и постарался, чтобы ты вернулся к нам.

– Это очень много для меня значит, Ази Ахадович, и большая для меня честь. И мне неловко говорить сейчас о том, что моя дальнейшая служба в бригаде невозможна.

Ази Асланов удивленно взглянул на Пронина:

– Что это значит? Почему невозможна?

Пронин пожалел, что сразу ляпнул такое, да, поступил не лучшим образом, надо было оставить этот разговор на завтра, генерал только что с дороги, не пожар ведь, мог бы на следующий день спокойно обо всем сказать. Но было уже поздно, как говорится, слово не воробей, вылетело – не поймаешь: Асланов ждал ответа. И Пронин сказал:

– Я очень рад, что вернулся в бригаду, что нахожусь среди добрых товарищей, Ази Ахадович. Здесь мой дом, все тут мне близкие и родные, но бывает порой, что человек и дом покидает, и родных… Вот я сейчас именно в таком положении.

– Да что случилось, наконец? Объясни толком.

– Между нами создались такие напряженные отношения, что я не могу более служить с капитаном Смородиной в одной части. Или я, или она. Я давно ожидал вашего возвращения. Помогите мне в этом вопросе. С генералом Черепановым поговорите, пусть пошлет меня в другую бригаду. Он вас послушает.

– Но почему дело дошло до этого? Смородина как-то сказала мне, что писала тебе…

– Она-то писала, да я… На этот раз я сам во всем виноват, Ази Ахадович, признаюсь, сам все испортил.

И подполковник рассказал о своем резком ответе Смородиной, о том, как врач поверила в его выдумки о предполагаемой женитьбе на другой девушке.

– Ты меня, конечно, извини, – сказал Асланов, – но ты поступил самым глупым образом, Николай Никанорович. Разве можно женщине такое писать?