По мере того, как Фируз рассказывал свою историю, сдвинутые брови подполковника потихоньку расходились. Когда Гасанзаде кончил свой рассказ, Пронин глухо спросил:

– Что это за рана, лечение которой продолжалось так долго?

Гасанзаде встал, расстегнул ворот гимнастерки и рывком сдернул ее с себя.

– Вот она, эта рана. В госпитале она затянулась, это помогло мне вырваться, а в дороге я почувствовал: дело плохо. Конечно, Елена Максимовна имела право доложить обо мне и отправить меня в госпиталь. Она рискнула… Ей я обязан тем, что служу в полку и что теперь, практически здоров.

Шрам на груди капитана был ужасающий. С таким ранением иной счел бы свой долг перед родиной выполненным…

– Что ж вы… Застегнитесь! – сказал Пронин.

– Вот и вся история, товарищ подполковник. Елена Максимовна достойна самых высоких чувств. Хотел бы я, чтобы мне когда-нибудь повстречалась подобная женщина.

Несколько дней Полад жил при штабе бригады, возле Пронина. Иногда ему поручали хозяйственные дела. Сначала Пронин хотел было оставить его в вестовых, но Полад рвался к танкистам и всегда вертелся среди них. Хотя подполковник с утра до вечера был занят работой, о Поладе он не забывал; за завтраком, обедом и ужином они сидели за одним столом.

Совершенно по-другому представлявший себе фронт, Полад со дня приезда места себе не находил. «Что это за война такая? Где она, эта война? Живем, как в тылу. По расписанию. Пушки не стреляют, самолеты не бомбят… А где же враги? В киножурнале танки дяди Ази шли в наступление. Грохот, огонь, стрельба. Вот это была настоящая война. А здесь как в пионерском лагере. Интересно, долго так будет?»

Однажды Полад не выдержал, спросил Пронина:

– Мы на войне, товарищ подполковник? Сколько дней как мы приехали, а все на одном месте… Когда же наступать? Вы тоже с утра до вечера что-то пишете, как в конторе… Так всегда?

– Не нравится?

– Вы о войне другое рассказывали. Я думал, фронт – это фронт… А я так совсем не у места. Целый день только и делаю, что по лесу слоняюсь. В Ленкорани хоть кино показывал, а здесь и этого нет.

– Не переживай, Полад, и не торопись. Война не такая. Но всему свое время. Когда придет наш час, получим приказ, вот тогда и двинем на врага. А до этого надо получить машины, боеприпасы, снаряжение. Надо людей получить, распределить по батальонам, ротам, взводам, по машинам. Всех надо научить. Надо еще учения провести, стрельбы. Много чего надо сделать, прежде чем идти на врага.

– Я написал маме, что стал танкистом. А что я за танкист, если еще и танка не видел?

– Не надо было писать, что ты уже танкист. Ты в танковой бригаде, но еще не танкист. А танки ты увидишь, Полад, не спеши, столько танков увидишь, что удивишься, откуда они берутся.

Полад и рад был бы остаться возле Пронина, но он стесненно чувствовал себя среди офицеров штаба, поэтому некоторое время спустя он попросился в какую-нибудь роту.

– Товарищ подполковник, отправьте меня к бойцам, которые с вами из Ленкорани прибыли. Тут я вам мешаю.

– Скучаешь по землякам?

– Каким-нибудь делом заняться бы…

– Хорошо, я скажу, чтобы тебе нашли посильную работу. Пойдешь к ремонтникам. Ты ведь кое-что смыслишь в радио, будешь помогать мастеру восстанавливать танковые радиостанции.

– Я пойду. Но если можно, отправьте меня в роту, к танкистам.

– Трудно тебе там будет, не сможешь управляться, силенки у тебя еще не те… Я вот с минуты на минуту нагоняй из-за тебя должен получить…

– А газеты все время пишут о подростках, которые еще меньше меня, а уже партизанят, сражаются с врагом наравне со взрослыми.

– Армия и партизанский отряд все-таки не одно и то же. Много общего, но… Да и условия разные. Что можно там, то недопустимо здесь.

Спустя несколько дней после этого разговора Пронин разрешил Поладу отправиться в роту, с условием: если будет трудно, – доложить и возвращаться в штаб.

Так Полад оказался в роте лейтенанта Тетерина. Тетерин, оглядев Полада, остерегся включить его в состав экипажа и перепоручил старшине Воропанову:

– Погляди-ка, может, найдешь подходящую работу для паренька? Только не слишком тяжелую.

Вторая рота стояла в лесу. Танки были так укрыты, что Полад не сразу их обнаружил. Первый танк, который он увидел, был танк «Волжанин» братьев Колесниковых. Уже потом в глазах у Полада зарябило от надписей «Ленкоранский колхозник». Он вспомнил, как собирали деньги на колонну танков. Но почему этот танк называется «Волжанин»?

У «Волжанина» Полад и столкнулся с Шарифом Рахмановым.

– Ты кто такой, а? Откуда взялся?

– Из прекрасного южного города.

– Ай, плут! Но на плохого парня ты не похож. Кроме шуток, откуда явился?

– От начальника штаба.

– Ого! От начальника штаба? Ловко начинаешь, у больших чинов пригрелся. Хорошо, а имя-то можешь сказать?

– Могу. Меня зовут Полад.

– И кто ж тебя в армию взял? По виду тебе лет четырнадцать, от силы пятнадцать… Таких у нас не берут. Наверняка тебя вместо кого-нибудь толкнули… – Шариф пытливо осматривал Полада. – Совесть там, в военкоматах, видно, потеряли! А ты что думал? Здесь фронт, деточка. Не игрушки. Пока не поздно, браток, действуй, требуй свои права. Пусть тебе какой-нибудь грамотный человек умное заявление состряпает, и пошли прямо командующему фронтом: пусть пошлют тебя на комиссию и вернут домой, потому что ты малолетний, послан на фронт незаконно.

Полад не мог слушать разглагольствования Шарифа.

– Да что вы, дядя, вы сначала разберитесь, в чем дело, а потом говорите. Никто меня насильно на фронт не отправлял. Я сам, по своей воле, пошел в армию. Что я, хуже вас? Так говорите, будто я вам жаловался!

– Добровольцем на фронт пошел?! Ну, тогда другого такого дурака, как ты, еще не видали. Ты что, с ума спятил? Еще молоко на губах не обсохло, а на фронт заявился? Да в этом огне и пламени такие ли люди в цыплят превращаются? А ты что здесь будешь делать, джыртдан? [8]..

Полад отвернулся. А Шариф, ругаясь, пошел прочь.

В роте прослышали, каким образом Полад попал на фронт. И стали проявлять к нему большое уважение. Вскоре Полад сделался всеобщим любимцем. Повар старался дать ему обед пожирнее, танкисты оберегали его от непосильных, трудных дел. Ближе всех сошелся Полад с экипажем танка «Волжанин». Братья были добры и покладисты, и Полад в свободную минуту мчался к «Волжанину», лазил в танке и вокруг него, как дома, обо всем расспрашивал братьев, и те охотно удовлетворяли его любознательность.

Ценя сообразительность Полада, Аркадий Колесников про себя решил, что возьмет мальчишку в экипаж, и потому часами занимался с ним. Полад быстро освоил радиоаппаратуру. Потом Аркадий нажал на изучение пулемета, и снова остался доволен способностями своего ученика.

Однажды Аркадий Колесников сказал:

– Отлично ведешь себя, Полад. Хвалю. И думаю, тебя можно перевести в состав экипажа.

Вместе пошли к командиру роты. Колесников сказал:

– Товарищ лейтенант, я давно уж без стрелка-радиста. Чувствую: скоро выступать. А что буду делать с неполным экипажем?

– Подыщем тебе подходящего человека.

– Когда? Где? Пришлют какого-нибудь неумеху, его еще научить надо. А между тем в роте подходящий человек есть.

– Кого имеешь в виду?

– Полада Талышлы.

– Талышлы? Да разве он справится? Выучился чему-нибудь?

– Всему, чему надо, я его научил.

– Проверим, что он умеет и знает, а там поговорим.

Вскоре Тетерин самолично проэкзаменовал Полада.

Колесникову сказал:

– Судя по знаниям, Талышлы можно ввести в состав экипажа. Однако не забывай: ребенок! Возраст – не призывной, В качестве сына полка пожалуйста, пусть живет, а в экипаж его нельзя.

– Я спрошу разрешения у капитана.

– От Гасанзаде ничего не зависит. Дело в Пронине. Будет его указание возьмем. Нет – ничего не попишешь. Да ты не журысь, як говорят украинцы, не получится с Талышлы, дадим тебе хорошего стрелка-радиста, прошедшего огни, воды и медные трубы. Чего ты к Поладу прицепился? Он еще подросток, в бою может сдрейфить… Не хочу, чтобы о «Волжанине» плохая слава пошла…