— Эй, за работу, негодяи! Чего стоите, как истуканы! Живо, не то все отправитесь под киль!
Он сидел в высоком кресле, обитом бархатом и украшенном позолотой, величественно возвышавшемся на корме. Рядом с ним расположились офицеры, позади, за спинкой кресла, стояли штурман, лоцман и его помощник, строго наблюдая за рулевыми и указывая им курс.
Прямо напротив князя, переминаясь с ноги на ногу, топтались музыканты. Флейты и виолы услаждали слух князя нежной серенадой, демонстрируя окружающим, как велика любовь Альдо Рокко к прекрасному. Едва последние звуки флейты растаяли в морском воздухе, князь медленно зааплодировал. Затем, поймав вопросительный взгляд капельмейстера, коротко кивнул.
В то же мгновение грянул стройный ансамбль тамбуристов и трубачей, выводя из оцепенения матросов и задавая ритм работе. По реям забегали люди, поднимая паруса, натягивая канаты… Штиль сменился наконец крепким северо-западным ветром, и теперь огромная каравелла медленно скользила по волнам под широкими парусами.
— Мне будет завидовать вся Венеция! Да что там Венеция — вся Италия! Этот купец… как его…
— Абу аль-Вазир, — подал голос старший офицер.
— Я и говорю! Этот Абу не станет торговать дешевкой. Он знает истинную цену своим лошадкам. У него лучшие скакуны на всем Востоке!
— Да, синьор, — поддержал беседу капитан, — ваша страсть к арабским скакунам хорошо известна в Венеции. Никто лучше вас не разбирается в них.
— Вы и впрямь так думаете, капитан?
— Так думает вся Венеция, князь, — не растерявшись, ответил капитан.
— Это так, синьоры? — не унимался Альдо Рокко.
— Да, командир, — в один голос ответили офицеры.
Действительно, любовь князя к породистым лошадям была широко известна, особенно после процесса по делу об убийстве уличного торговца, который по неосторожности выкатил тележку с овощами на дорогу прямо под ноги любимому жеребцу князя. Жеребец напугался, пустился вскачь и переломал себе ноги, врезавшись в склад винных бочек. Князь так исхлестал плеткой торговца, что бедняга испустил дух под его ударами. Однако Венеция — не Милан, здесь даже князь должен отвечать за убийство гражданина Республики. Но Альдо Рокко отделался штрафом и заявил, что лошади для него дороже людей.
— Если эти два красавца таковы, как описал мне их этот арабский купец….
— Абу аль-Вазир, — опять подсказали из-за спины.
— Да, этот Абу. То они станут гордостью на моей конюшне! — Он задумался, представляя себя в седле на красавце-жеребце.
— Но князь… — вмешался артиллерийский офицер. — Неужели две лошади могут стоить того, что находится в наших трюмах? Ведь это целое состояние.
— Вы просто поражаете меня своим невежеством, дорогой мой, — ухмыльнулся Рокко. — Один хороший арабский скакун может стоить всего этого корабля вместе с грузом, командой и вами, мой синьор.
Присутствующие офицеры почувствовали себя задетыми такой бесцеремонностью, но промолчали.
— И все-таки это письмо меня удивляет, — продолжал Рокко, — этот Абу…
— Абу аль-Вазир…
— Да, аль-Вазир. Он якобы наслышан обо мне, уважает мой вкус и хочет предложить что-то совершенно необычное. Назвал цену….
— Вы зря так опрометчиво поверили ему, ваша светлость, — заметил капитан, попыхивая трубкой. — Может, этот ваш купец какой-нибудь мошенник. Вы же даже не видели этих лошадей…
— Нет, капитан, я чувствую, что это будет настоящая сделка. И потом, чего мне бояться с моей гвардией и моими пушками? На рейде Алжира мы простоим не более суток. Этот торговец утверждает, что правитель Арудж — его друг. Он не станет чинить нам препятствия, даже приглашал погостить у него.
— Это уже лишнее, синьор, — отозвался старший офицер. — Слишком много знатных господ попадали в эту ловушку, некоторые из них потом не возвращались на родину. Вспомните хотя бы неаполитанского адмирала Канцони. Арудж уговорил его принять приглашение. Когда же наутро несчастный проснулся, над его эскадрой уже развевался турецкий флаг!
— Да… Вы правы, с этими арабами надо быть начеку.
— Взгляните-ка туда, синьор Рокко! — Капитан уставился в подзорную трубу. — За нами следует незнакомое судно. Движется ровно, не приближается. Кто это может быть?
— Дайте взглянуть, капитан. — Князь взял из его рук подзорную трубу и долго рассматривал в нее очертания корабля-преследователя. — Понятия не имею! Уже темно, я вижу только силуэт. Флага тоже не разглядеть. Он даже не пытается приблизиться к нам. Странно!
— Господа, это очень похоже на историю с адмиралом Педро де Наварро, — сказал офицер.
— Какая еще там история? — спросил князь, складывая трубу.
— Разве вы не знаете? При захвате Пеньон де Веллеса?
— Не тяните же, говорите. Думаю, вам не хочется попасть в переделку?
— Это уж точно! Так вот, после разгрома турецкого флота он преследовал адмиральский фрегат, но потерял его. Два дня они носились по морю, пока не нашли его, наконец, у берегов Сицилии.
Все внимательно слушали рассказчика. Капитан наблюдал за горизонтом, линия которого уже растворилась в темноте, соединив море и небо в одну сплошную непроглядную стену.
— Паруса были сильно потрепаны ветрами, и Наварро вел себя осторожно. Сначала он отдал приказ спустить с кормы все пустые бурдюки и наполнить их водой, что резко снизило скорость. Расстояние между кораблями оставалось прежним. Когда же стемнело, бурдюки были подняты, и Наварро стал стремительно приближаться к тихоходному турецкому фрегату. Захват же произошел молниеносно. Турки так растерялись, что сопротивления почти не оказали.
— Да уж, поучительная история.
Капитан докурил трубку и сунул ее за пазуху.
— Князь, я бы присмотрел за этим странным незнакомцем, — согласился штурман.
— Да, на всякий случай не спускайте с него глаз, — приказал Рокко и встал. — А теперь, синьоры, прошу в мою каюту. Ужин давно готов, пора подкрепиться. Завтра с утра мы подойдем к берегам Африки, нам потребуются силы…
12
Венеция, 16 мая 1507 года,
Ка д'Оро.
Синьоре N., замок Аскольци
ди Кастелло
«Не буду скрывать, синьора, я с нетерпением жду того дня, когда увижу Вас. Ни с кем еще я не говорил так откровенно, как с Вами. Уверен, и Вам есть что рассказать о моей милой Клаудии, о ее последних годах жизни. Страдала ли она? Думаю, что да. Мне даже кажется, что я чувствовал это. Какая-то сила тянула нас друг к другу все эти годы и помогала мне выжить. Если бы не моя любовь к ней, вряд ли бы у меня хватило мужества на такую долгую борьбу.
Обещайте, синьора, что сохраните данное Вами обещание и откроетесь мне после того, как я закончу свое повествование. Сейчас же я вновь возвращаю Вас в жаркие африканские пески, в унылую и безжизненную пустыню, так непохожую на цветущую природу милой нашей родины.
Вскоре лошадь моя погибла от отсутствия воды. Я воспользовался ее мясом, чтобы хоть как-то поддержать себя. Соли у меня не было, поэтому этой пищи мне хватило лишь на один день — на жаре мясо быстро испортилось. Теперь я шел пешком, без воды и пищи.
Прошло три дня. От голода и жажды у меня начались галлюцинации. Везде мне мерещилась вода, я слышал ее плеск, мне нестерпимо хотелось прижаться губами к струйкам сыпучего песка, которые были так похожи на маленькие ручейки… А эти миражи… Мне виднелось море вдали, но оно медленно отступало по мере приближения к нему. Когда я еще не был так истощен, я понимал нереальность этих видений. Но теперь, измученный до крайности, я, словно неразумное животное, бросался в разные стороны, но так и не находил живительного источника. Я понимал, что вот-вот окончательно потеряю сознание и умру. Язык распух во рту, и я уже не мог произнести ни слова, кожа сморщилась, висела на мясе клочками и я был похож на дряхлого старика. Потом я уже не мог идти. Я полз. Мне казалось, что я плыву и плыву в ласковых теплых водах Адриатики…
Наконец наступил момент, когда я потерял сознание. Последним моим желанием было, чтобы все завершилось поскорее, ибо не было больше сил терпеть медленное погружение во тьму, в преисподнюю. Итак, я умер…