Венеция, 13 февраля 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Любезная синьора!

Я не знаю Вашего имени и, возможно, не стал бы отвечать на письмо незнакомки, но обручальное кольцо, которое Вы предусмотрительно приложили к своему посланию, совершенно лишило меня покоя. Все эти дни я пребываю во власти невыносимой тоски, вспоминая о покойной супруге.

Да, это кольцо принадлежало ей. Принадлежало с того самого дня, когда здесь, в Венеции, в церкви Сан-Дзаккария, его преосвященство кардинал Паскино обвенчал нас. Поверьте мне, она не заслужила столь ранней и тяжкой кончины, уготовленной ей судьбой. Но Господь милостив, и там, в лучшем мире, она, несомненно, более счастлива, чем на нашей грешной земле.

Мне не раз приходилось слышать, как ужасно бедняжка страдала после нашей разлуки, и Ваше письмо лишь подтвердило это. Теперь я всецело в Вашей власти и хочу знать все, что известно Вам о ее последних днях, а главное — подробности ее скоропостижной кончины. Умоляю, откройте мне эту тайну!

Надеюсь, Вы доверяете мне. Клянусь, во всех своих тяжких скитаниях я постоянно думал о моей возлюбленной и пронес любовь к ней через долгие годы разлуки.

Я готов повиноваться Вам и выполнить все Ваши условия. Обещаю не искать встречи с Вами, пока Вы сами того не пожелаете. Мне необходимо подробно рассказать обо всем, что произошло со мной с момента отплытия «Святой Марии» от старой пристани в Маламокко и до моего возвращения на родину. За эти безрадостные годы странствий, коими судьба наградила меня, я пережил столько злоключений, что они могли бы составить целый трактат даже при кратком их описании. А потому начало своего рассказа я откладываю до следующего письма.

На этом прощаюсь с Вами, любезная синьора. Не спрашиваю Вашего имени, но доверяю Вам и надеюсь, что мое послание не попадет в чужие руки. Да хранит вас Господь».

Венеция… Недаром ее называют жемчужиной Адриатики! Она великолепна и могущественна, обольстительна и сурова, щедра и бесконечно изменчива! Невозможно не влюбиться в ее беломраморные дворцы, вырастающие прямо из воды, в изумительные по изящности палаццо, в замысловатые каналы, искрящиеся под жарким летним солнцем или таинственно поблескивающие в серой пелене мартовских туманов.

Древние купола вздымаются из пенных адриатических волн. Сладостные песни доносятся из проплывающих гондол. Праздничным вихрем проносятся пышные карнавалы. Шумят красочные базарчики с приветливо улыбающимися торговцами и ремесленниками. Мореплаватели со всего света привозят диковинные товары. В закоулках торгуют менялы и ювелиры. Над гаванью возвышается лес корабельных мачт. А венецианцы не устают возносить хвалы святому Марку за покровительство любимому городу и те щедроты, коими он их одаривает.

Много люду бродит по извилистым улочкам вдоль нескончаемых каналов. В этой разноликой городской толпе обращал на себя внимание странный человек. Завидев незнакомца, люди невольно отрывались от своих дел и смотрели вслед мрачной фигуре, закутанной в длинный поношенный плащ. От всего облика этого человека веяло такой тоской и безнадежностью, словно странник сей стоял на пороге преисподней, куда без сожаления торопился попасть. Из-под надвинутого на лоб старомодного берета лихорадочно блестели выразительные молодые глаза. Он был столь глубоко погружен в свои думы, что шумная городская жизнь никак не привлекала его внимания.

Путь незнакомца лежал в Дорсодуро — квартал огромных дворцов и особняков, вырастающих прямо из воды и принадлежащих как высокородной знати, так и менее родовитым венецианцам. Целью путешествия молодого человека было изящное палаццо синьоры Гримальди.

Проплыли мимо и скрылись за поворотом шпили аббатства святого Григория. Затем лодка вильнула вправо. Узкий водный коридор вился меж замшелых каменных стен, где едва умещалась одноместная гондола.

— Скоро ли? — тихо спросил путешественник и невольно вздрогнул — таким звонким оказалось эхо, повторившее его вопрос.

— Не извольте беспокоиться, синьор, мы уже приплыли, — весело отозвался смуглый курчавый гондольер. — Особняк госпожи Гримальди перед вами.

Лицо пассажира заметно просветлело.

— А дома ли синьора в такой час?

— Трудно сказать. После того как исчез славный князь Себастьяно, они не открывают окон ни днем, ни ночью. А потом еще умер дон Паскуале, дед госпожи Гримальди… Живут, как в склепе, да простит меня Мадонна. Поговаривают даже, что госпожа собралась покинуть Венецию.

— А ты уверен, что она все еще здесь?

— Уверен, будьте спокойны. Вчера возил к ней доктора Строцци. Он был очень взволнован. Ну а теперь прощайте, синьор.

Махнув рукой, разговорчивый гондольер медленно поплыл вниз по Большому каналу, к таможне, где он обычно подбирал пассажиров.

Незнакомец тем временем огляделся. Широкие ступени лестницы вели к удивительно красивому дворцу из белого и цветного — желтоватого и розового — мрамора. В отблесках воды он казался волшебной шкатулкой, украшенной драгоценными каменьями. Полукруглые арочки на всех трех этажах скрывали в тени высокие окна и галереи. Изящные «розетки» из цветного стекла красовались на фасаде палаццо.

На первом этаже, служившем складом и хозяйственным помещением одновременно, все окна были наглухо затворены. Лишь в самом центре фасада, под одной из беломраморных арок, виднелась потемневшая от времени и сырости дверь из мореного дуба: рядом висел массивный молоток. Над дверью, в неглубокой нише, красовался герб князей Гримальди — змея с веточкой лавра в пасти.

— Господи, так это же… — пробормотал незнакомец и нахмурился, отводя взгляд от устрашающего фамильного символа.

Немного помедлив, он постучался в дверь. Через мгновенье она распахнулась и беззвучно затворилась за его спиной.

— …Итак, синьор Фьезоле, я сделала для вас все, что могла. В плену у арабских варваров мучается много добрых христиан. Я не в силах помочь им всем. Но вам оказала милость и заплатила две тысячи дукатов за ваше освобождение.

Хрупкая молодая женщина в трауре указала гостю на кресло. Фьезоле послушно сел.

— Нет-нет, дело вовсе не в деньгах! — продолжала она, нервно теребя кружевной платок и наблюдая, как слуга в золоченой ливрее принимает у гостя плащ. — Но я с нетерпением жду, что вы обнадежите меня…

Хозяйка дома — княгиня Клаудиа Гримальди — сидела у инкрустированного позолотой бюро с письменными принадлежностями. Очевидно, до появления гостя она что-то писала, поскольку чернила на бумаге еще поблескивали.

Княгиня была необычайно красива и величественна. Она сидела, чуть откинув назад свою прелестную голову, сложив на коленях маленькие руки с нервными пальцами. Густые каштановые волосы выгодно оттеняли нежную белизну кожи. Заплетенные в косы, они были уложены в величественную «корону», украшенную шелковым шнуром.

«Должно быть, она уроженка севера — Милана или Флоренции, — рассуждал Фьезоле. — В этом случае она может оказаться моей землячкой или даже дальней родственницей. Но если она все-таки венецианка, то, конечно же, самых благородных кровей».

Необычайно бледное лицо синьоры Клаудии и лихорадочный блеск в глазах невольно напомнили гостю рассказ гондольера о недавнем визите лекаря.

— Вам нездоровится, княгиня?

— Не стоит об этом, Фьезоле. Перейдем поскорее к делу! Я, как вы знаете, выполнила свои обязательства. Теперь ваш черед…

В огромных карих глазах с длинными ресницами застыло ожидание. Красивые руки едва заметно дрожали.

— Думаю, у вас нет оснований не доверять мне, — ответил Фьезоле, — раз я нахожусь здесь, перед вашими очами. Поверьте, я лишь исполняю долг перед своей совестью и Господом Богом.

— В таком случае простите мне мое нетерпение. Но вы должны понять меня… Я не нахожу себе места с тех пор, как мне принесли вашу записку. Трудно представить, что этот клочок бумаги проделал путь из Туниса сюда, в Венецию… Он — словно послание с того света, словно весточка из небытия.