Наконец подул ветерок, и пираты рассыпались по мачтам устанавливать паруса. Корабль был готов к отплытию…

Венеция, 3 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, я оказался на турецком корабле матросом и теперь был во власти самых лютых врагов христиан. На корабле царила строжайшая, если не сказать зверская, дисциплина. Деспотизм и жестокость капитана были безграничны. Им широко практиковались публичные порки, заковывание в кандалы, приколачивание к мачте, подвешивание за борт вниз головой. Запертые в тесных клетушках, матросы страдали от скотского обращения, изнуряющего физического труда, отвратительной пищи и от частых болезней. Они с нетерпением ожидали встречи с родной землей. Для меня же желанная суша означала совершенную неизвестность, а потому с каждым днем приближения к Константинополю на душе становилось все более тревожно. А тут еще случилась весьма неприятная история.

Дело в том, что турки несколько раз в день молятся, оставляя все свои дела. Я же, занятый чисткой якоря, не обратил внимания на завывания корабельного муллы и продолжал свой нехитрый труд. За это капитан назначил мне самое строгое корабельное наказание, в сущности, означавшее смертную казнь, — я был подвергнут килеванию.

Меня привязали двумя веревками за руки и за ноги и с помощью этих канатов протягивали от правого борта к левому и обратно — под килем корабля. Обычно в таких случаях несчастные или захлебывались, или погибали от ран, полученных от острых краев ракушек, наросших на корпус корабля. Это было страшное истязание. Когда меня поднимали над водой, я едва успевал вобрать в легкие воздух, а затем меня вновь опускали вниз.

Я не помню, сколько раз меня протащили от борта к борту, но под конец экзекуции мое тело было похоже на окровавленный кусок мяса, с которого свисали клочки изодранной кожи. Уже на палубе я, к счастью, потерял сознание. К счастью, ибо от таких физических мук можно было навсегда лишиться рассудка.

Я был брошен в клеть, где провалялся несколько дней. Все уже похоронили меня…

Очнулся я от странного шума наверху. Открыв глаза, я сквозь решетку на потолке увидел мелькающие тени, услышал звон оружия и крики. Было ясно, что там идет бой. Мне с трудом удалось подползти к двери. Она была открыта. Добравшись с огромным трудом до палубы, я оказался в самом центре схватки. Повсюду турецкие матросы бились с чужаками, вид которых не оставлял ни малейшего сомнения: это были пираты.

У меня, как вы помните, синьора, особые счеты с пиратами, а потому, несмотря на пытки и унижения, пережитые на этом корабле, я не выбирал, на чью сторону встать. Для меня победа пиратов означала одно — возвращение на магрибское побережье. Только чем я мог помочь туркам? Ведь у меня не было сил даже для того, чтобы подняться на ноги.

И тут через пушечное окно я увидел бочки в трюме пиратского корабля. Несомненно, это был порох. План созрел мгновенно. К тому же я заметил прямо у себя под носом абордажный крюк, канат от которого уходил на пиратский корабль. Я вскарабкался на борт, крепко вцепился в канат, с огромным усилием скрестил над веревкой ноги и в такой позе начал перебирать руками. Достигнув борта пиратского судна, я сделал отчаянный прыжок к пушечному окну, которое привлекло мое внимание.

С невероятными усилиями я добрался до трюма. К счастью, там никого не было. Я откупорил одну из бочек и рассыпал порох от бочек к тому окну, через которое влез. Тут я услышал, как в трюм вошел пират и медленно направился в мою сторону. Он подошел к бочкам и вытащил из-за пояса пистолет. Затем увидел рассыпанный мною порох и заподозрил неладное. Пират стал медленно двигаться по трюму, то и дело оборачиваясь, готовый в любую секунду выстрелить. В тот момент, когда он увидел меня, я одним рывком схватил его за волосы и с силой ударил лбом о столб, который служил мне укрытием. К счастью, корсар потерял сознание, так и не успев выстрелить. Попади он в бочки с порохом, мы бы вместе взлетели на воздух.

Я взял пистолет и бросился к окну. Перекинув ноги за борт, я обернулся и выстрелил в край пороховой дорожки. Синеватый огонек пополз от окна к бочкам. У меня оставалось не больше тридцати секунд, чтобы перебраться на свой корабль. Вновь уцепившись за тот же канат, я стал что есть силы перебирать руками. Когда до спасительного борта оставалось не больше метра, раздался оглушительный взрыв. Яркая вспышка, клубы дыма, крики людей…

Когда дым рассеялся, от пиратского корабля остались только обломки, плавающие в море.

Турки ликовали. Они столпились у борта и посылали проклятия пиратам, тонувшим в воде. Я висел на обрывке каната, весь покрытый слоем гари и пепла, и пытался кричать, но из горла вырывался только хрип. Резкий окрик капитана заставил всех замолчать. Он спрашивал, кто тот смельчак, которому они обязаны победой. Воцарилась гробовая тишина, и мое невнятное бормотание было услышано. Все бросились к борту.

Меня вытащили на палубу и, поддерживая с двух сторон, поставили перед капитаном. Тот подошел ближе и внимательно посмотрел на меня. Отстранив всех остальных, он сам поддержал меня за плечи, не стесняясь того, что гарь с моих лохмотьев тут же оказалась на его дорогом халате. Он назвал меня героем и сказал, что судьба одарила меня особой удачей. Ведь благодаря мне был спасен подарок Аруджа самому султану — гарем с лучшими красавицами Средиземноморья. Когда корабль войдет в бухту Золотого Рога, я, по словам капитана, буду представлен великому султану Баязиду Второму и смогу просить всего, чего пожелаю.

Последняя мысль мне особенно понравилась. Пусть дарует мне свободу, ведь это ему ничего не будет стоить. Теперь я жил предстоящей встречей с султаном.

Мы плыли в Константинополь…

Здесь я опять прерываюсь и вновь прошу Вашего терпения, синьора. Постараюсь его не испытывать долго. Да хранит Вас Господь».

— Что это за остров, Клаудиа? — Рене смотрел в подзорную трубу.

Над морем опускались сумерки. На горизонте виднелись пустынные скалы.

— На этой земле вас ждет неплохая добыча, а меня — один серьезный господин, который прибыл сюда по очень важному делу, — сказала Клаудиа.

— По какому делу? Он тоже из тех, кого ты лишила надежды?

— Да, ты прав, Рене, у него нет надежды. Как и тот, первый, он клюнул на мое письмо и теперь останется на этом острове навсегда.

Клаудиа всматривалась в очертания необитаемого островка в Эгейском море. Когда-то здесь жила небольшая колония греческих монахов, но полтора века назад все они погибли под саблями янычар. С тех пор этот клочок земли считался оскверненным рукой дьявола и христиане избегали высаживаться на нем. Туркам он тоже не был нужен, ибо находился далеко от торговых путей.

— Ты опасная женщина. Я начинаю бояться тебя. — Рене взглянул на Клаудию.

— Опасна я только для моих дорогих избранников, но они сами напросились на это. Ты же… — Клаудиа замялась. — К тебе у меня тоже особое отношение, но совсем другое…

— Какое же? — оживился Рене.

— Мы уже подходим. Пора собирать людей, — ушла она от ответа.

— Клаудиа…

Рене шагнул к ней, обнял за плечи и прижал к себе. Клаудиа почувствовала сладостную беспомощность в его объятиях. Ей стало уютно и покойно, как бывает только в детстве. Рене прикоснулся щекой к ее волосам. Тепло его дыхания согревало Клаудию. От сильного, мускулистого тела исходила благодатная энергия, которая завораживала ее…

— Не надо, Рене, прошу тебя… — отстранилась она.

— Но Клаудиа, его уже не вернешь! — В отчаянии Рене ударил кулаком по перилам.

— Не смей так говорить. — Клаудиа отошла на несколько шагов и тихо заплакала, закрыв лицо ладонями.

Рене подошел к ней, обнял, мягко и заботливо. Она не сопротивлялась.

— Зачем ты хоронишь себя, Клаудиа? Ты молода, красива!.. И я люблю тебя.

— Никогда не говори мне больше этого, Рене. — Она повернулась к нему лицом. — Не мучь себя. Я принадлежу только ему.