— И Зоя об этом узнала?

— Нет, но я едва ли не сам хотел, чтобы она узнала — так было бы легче. Я сам все прекратил. Меня угнетало чувство вины. Я устал ненавидеть себя за это. Зоя и Шарлотта — моя семья, а я предал их, Мэтт. Зоя ни разу не давала мне ни малейшего повода не любить ее. Даже сейчас я не могу поверить, как я мог сделать что-то такое, из-за чего рисковал бы их потерять. Я прекратил роман с Кэй и все рассказал Зое. Я знал, что все бы могло быть нормально, если бы она и не узнала об этом, но решил, что она заслуживает лучшего.

— И что потом? — спросил я удивленно.

— Мы временно разошлись.

— Вы с Зоей расходились? Почему ты мне ни разу про это не сказал?

— Ты жил тогда в Лондоне. Мы почти не виделись, а когда виделись, всегда оказывался неподходящий момент. Здесь дело не в тебе, просто так получалось.

— Послушай, — сказал я. — Я сочувствую тебе. Плохо, что тебе пришлось через все это пройти и я даже не смог тебя поддержать.

— Все нормально, — Гершвин улыбкой показал мне, что и так понял то, что я безуспешно пытаюсь сказать. — Я около пяти месяцев жил у родителей, — продолжал он. — Это было ужасно, Мэтт. Зоя все время плакала, и доктор прописал ей успокоительные. Я ее чуть не погубил. Подумать страшно, как все это могло повлиять на Шарлотту. Я боялся, что у нас вообще больше ничего не получится… — он прочистил горло. — Я бы нисколько не винил ее, если бы она подала на развод. Но все время, пока это продолжалось, Зоя говорила мне, как меня любит. И это была правда, Мэтт. Она действительно меня любила. Нам было тяжело, иногда почти невыносимо, но мы со всем этим справились. Она спасла нас обоих. Она спасла меня.

— Значит, теперь у вас все в порядке?

Гершвин пожал плечами.

— И да и нет. Иногда кажется, что всего этого никогда не было, а иногда, что все произошло только вчера.

— Не знаю, что и сказать, — начал я. — Просто не знаю.

— А ничего и не надо говорить. Я сам себя загнал в клетку. Я сам виноват, что дошел до такого.

— Послушай, Мэтт, — сказал Гершвин, когда на часах было без пятнадцати десять. — Уже поздно, и, наверное, я пойду домой.

— Да, конечно, — сказал я, надевая куртку. — Пора по домам.

— Ну ладно, — сказал Гершвин, как только мы вышли на улицу. — Я пошел. — Он посмотрел на меня. — Спасибо.

— За что?

— За то, что ты мой друг.

— И тебе спасибо. Как, ты в порядке?

— Да, конечно, — сказал он уверенно. — Не обращай на меня внимания, хорошо? Знаю, я не воспринимал всерьез то, что у вас сейчас с Джинни, но теперь я понимаю, как много она для тебя значит. Короче, это я, наверное, пытаюсь так пожелать тебе счастья. Надеюсь, завтра все пройдет хорошо для тебя.

— Спасибо. Но, что бы ни случилось, со мной все будет в порядке.

Когда я шел домой, голова у меня все еще шла кругом от того, что я узнал от Гершвина. Я пытался напомнить себе, что ужасаться таким вещам просто смешно, ведь вся история цивилизации замусорена примерами событий, которые себе никто и вообразить не мог. Но меня не могло оставить равнодушным, что Гершвин изменил Зое, что Джинни встречалась с женатым мужчиной, что Эллиота больше нет… Все это происходит независимо от того, хочешь ты или нет, и чем старше ты становишься, тем больше всего такого происходит. Этот жизненный урок казался мне слишком уж очевидным, почти детским.

К тому времени, как я дошел до дома, я уже вообще не чувствовал, что живу в реальном мире. Я всегда хотел, чтобы у меня было все это — интересная высокооплачиваемая работа, хорошие друзья, красивый дом, девушка, с которой мне было бы хорошо, — но ведь на самом деле это были лишь фантазии, которые становятся реальностью только для немногих? Когда я рос вместе с Гершвином, Джинни, Эллиотом, Бев, Катриной и Питом, мне всегда казалось, что наши жизни будут в общем похожими, что мы добьемся одного и того же, что мы всегда будем равными.

Но все вышло по-другому. Вмешались случайности: смерть мамы Джинни, развод Пита, несостоявшаяся карьера Катрины, недовольство Гершвина своей жизнью. И проблемы у каждого из нас были свои. Глядя на свою жизнь, на то, что было у нас с Джинни, я наконец понял, почему мы все время возвращались друг к другу. Это была ностальгия — вот как просто. Мы пытались ухватиться за прошлое, потому что нам не нравилось, каким мир был на самом деле. И чего мы не понимали, так это того, что даже и прошлое уже не было тем же самым. Если рассказ Гершвина про свой роман что-то мне доказал, так это то, что никто из нас уже не был тем, что раньше. Мы так далеко ушли по нашим собственным дорогам, каждый из нас столько всего испытал, что мы просто не могли оставаться теми, кем когда-то были. Да, Джинни собиралась связать свою жизнь со мной, но она представляла меня таким, каким я существовал только у нее в сознании. Я уже не был тем человеком, которого она знала много лет назад.

Когда я вернулся домой, было начало первого. Джинни выглядела усталой, но спать не шла, а лежала, свернувшись калачиком, на диване с Ларри и Сандерсом и смотрела телевизор. Звук был такой тихий, что почти ничего не было слышно.

— Привет! — сказала Джинни.

— Привет! — ответил я с порога, потом подошел к дивану и поцеловал ее. Я понятия не имел, как скажу ей то, что собирался сказать. — Почему ты не спишь? Ты выглядишь совсем разбитой.

— Ура!

— Ты понимаешь, о чем я.

Она засмеялась.

— Да, я устала, но хотела дождаться тебя.

Я сел рядом с ней на диван. Ларри и Сандерс спрыгнули у нее с колен и скрылись на кухне. Я мельком подумал, что коты могли каким-то шестым чувством ощутить надвигающуюся опасность.

— Я скучала по тебе, — сказала Джинни, обнимая меня и придвигаясь ближе.

Я поднял на нее глаза и поцеловал ее, и в эти несколько секунд мне показалось, что я не прав. Она предназначена для меня. Она — единственная. Как может быть по-другому, когда я сижу рядом с ней, ее тело так близко и мне так хорошо?

— Как Гершвин и Зоя? — спросила она. Услышав их имена, я резко спустился на землю.

— Нормально, — соврал я.

— Чем вы занимались?

— Ничем.

— Шарлотта была с вами?

— Она уже спала.

— Вы что-нибудь ели? Я могу что-нибудь приготовить, если ты голоден.

— Мы поели.

Последовала долгая пауза, потом Джинни сняла с меня руки и села прямо.

— Ты мне расскажешь, что происходит? — спросила она.

Я посмотрел на нее, но не сказал ни слова. Она выглядела прекрасно. В самом деле. Я не мог поверить, что хочу с ней расстаться. И при этом я использовал старый трюк, известный каждому, — притворился злобным уродом, чтобы все закончить. Я не мог поверить, что делаю это.

— Все в порядке, — огрызнулся я.

— Да, на то и похоже.

Я пожал плечами и промолчал.

— Я жду, Мэтт.

— Ждешь чего?

— Жду, что ты мне расскажешь, что с тобой такое. У нас сегодня был такой хороший день. Мы так хорошо ладили. Ты был в порядке, когда уходил к Гершвину и Зое. Что изменилось?

Я закрыл глаза и вздохнул, пытаясь собраться с силами, чтобы сделать то, что я собирался.

Я напомнил себе, почему у нас ничего не получится.

Я напомнил себе, почему я не имел права вторгаться в ее жизнь.

Я напомнил себе, что она заслуживает лучшего и что я не мог ей этого дать.

И наконец я сказал то, что собирался.

— Послушай, — начал я, сознательно избегая взгляда Джинни. Я не мог говорить это, глядя ей в глаза. У меня не хватало для этого сил. — Думаю, у нас с тобой ничего не получится.

— Почему? — осторожно спросила она. — Почему ты передумал?

— Не знаю… Потому что… я не могу это выразить… ну, я не имею права вот так вот разрушать твою жизнь… потому что здесь дело не в тебе и не во мне, это просто ностальгия… стремление к надежности, если хочешь. Ты понимаешь это так же хорошо, как и я, Джинни. Ты не можешь не понимать. Как можем мы строить планы, принимать какие-то решения о нашем будущем всего через шесть дней? Я не имею права требовать, чтобы ты рассталась с Иэном только из-за того, что у нас с тобой была эта сумасшедшая веселая неделя. Ты должна расстаться с ним, потому что ты сама этого хочешь. Мы уже не подростки. Мы не можем так поступать.