— Фиранги в красных камзолах входят и выходят, как им вздумается!

— Да. Потому что мы не сделали ничего, чтобы им помешать. И они будут и дальше вести себя так, пока Могол слаб. Но если он вновь обретет силу… С моей помощью. С твоей помощью. Я закрою ворота Бенгалии. Мыс тобой вместе закроем ворота Бенгалии.

— Вместе?

— Да, вместе! Ты красива, сильна, слишком красива и сильна для слабой Индии. Ни один мужчина, кроме меня, не захочет тебя, потому что ты внушаешь страх.

— Страх?

Она была искренне удивлена. Так вот, значит, какова ваджра?

— Да, страх. Но я уже сказал тебе: у меня нет предрассудков, свойственных индийцам. Я тоже внушаю страх. И я знаю фиранги, царица. Я знаю Могола; война — моя стихия. Мое имя известно всей Индии.

— Да, но ты здесь не единственный фиранги.

Угрюм побледнел и схватился за рукоять сабли:

— Забудь о них! Это все отъявленные негодяи, авантюристы, готовые служить кому угодно.

— Нет.

— Но он бросил тебя, ведь так? Бросил, потому что ты потеряла свое богатство. Он испугался, и вот теперь ты пришла ко мне!

— Нет, — покачала головой Сарасвати и накинула на себя все свои покрывала, как бы давая понять, что ему пора откланяться. Ее лицо скрылось под голубым муслином, и он не увидел, что она плачет.

— Я предлагаю тебе месть.

— Я не собираюсь мстить ему.

— Я дам тебе власть.

— Не обманывай меня. Властью обладаешь ты. И ты мне ее не отдашь.

Ее слезы быстро высохли, и она приподняла край муслина. «Он действительно стар и очень утомлен», — опять подумала она, но Угрюм угадал ее мысли.

— Я ничего не собираюсь скрывать от тебя, царица. Я уже не молод. Ты очень красива, но я устал от женщин. Я больше ничего от них не хочу.

— Говорят, их у тебя по меньшей мере двести, не считая тех, которых ты время от времени покупаешь… Среди них наверняка есть женщины моложе и красивее меня. И плодовитее. Ты ведь не можешь не знать, что мое чрево иссохло уже много лет назад. Так чего же ты ждешь от меня такого, чего не может дать тебе другая женщина?

— Ты — не женщина.

— И кто же я, по-твоему, если не женщина? — удивилась она. — На каком чудовище ты собираешься жениться?

— В тебе есть качества мужчины.

Она не была уверена, что поняла смысл его слов. Угрюм великолепно говорил на хинди, лучше, чем Мадек, и без малейшего акцента. Но, проведя прошлое лето с другим фиранги, она перестала доверять людям, пришедшим из-за Черных Вод, потому что ей часто казалось, что она понимает их, а на самом деле за их словами скрывался другой, неведомый ей мир. Однако Угроонгу удалось тронуть ее душу. Почему он так легко разгадывает ее?

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Угрюм.

— Я бедна, несчастна, бесплодна.

— Неважно.

— А иссохшее чрево?

— Неважно.

— Женившись на мне, ты не сможешь получить ваджру.

— Я научу тебя воевать. Мы вышвырнем англичан из Индии.

— Я индуистка.

— Мне это подходит. Твои единоверцы заправляют здесь денежными делами.

— Но у меня ничего нет. И я не знакома ни с одним банкиром.

— Плевать на это. Ты индуистка, ты обладаешь ваджрой, и ты станешь моей женой. Этого достаточно для того, чтобы получить от них денег на большую войну.

— А твой бог? Что скажет твой бог?

— У великих воинов нет религии, кроме культа самого себя!

Сарасвати только теперь поняла: с этим человеком надо говорить о власти. Власть заменяет ему любовь. И сотни женщин ему нужны лишь для того, чтобы чувствовать свое превосходство. Его может возбудить только образ собственной славы, только он может рассеять его тоску.

— Чтобы выйти за тебя замуж, Угроонг, мне следует поменять религию. Если ты согласен взять меня в жены согласно христианскому обычаю, я буду твоей.

Он уставился на нее, не понимая. Его послы подробно описали ему странное поведение владычицы Годха, и он ожидал от нее чего угодно, только не этого. Он был сбит с толку. Каким образом годхский фиранги сумел обратить или почти обратить женщину из высшей касты в религию, провозглашающую равенство? Обратить женщину, которую ему, Угрюму, никак не удается укротить! А ему говорили, что он обычный молодой повеса. По счастью, этот Мадек вовремя убрался и находится сейчас на попечении отца Венделя. Хотя история с фиранги была ему неприятна, Угрюм До сих пор не воспринимал Мадека всерьез. Когда ему рассказывали об этом человеке, он не мог избавиться от непонятного, неопределяемого словами дежа-вю. Теперь Угрюм понял, что Мадек обладает большей силой, чем думают окружающие. Ваджра? Нет, не может быть. Ею обладает только она. Мадек не может помешать его союзу с царицей, ведь все — в том числе и она — утверждают, что их разрыв произошел по его инициативе. Значит, Мадека даже обрадует такой оборот дела, поскольку он окончательно избавится от обременительной связи. И эта красавица царица, которую обожал целый народ, отдалась зарвавшемуся юнцу, мелкому авантюристу!

Разглядывая сидящую на подушках и улыбающуюся Сарасвати, Угрюм никак не мог решить одну загадку. Всего неделю назад в своем последнем письме Вендель заверял его, что царица — истая идолопоклонница, кровожадная и развратная. Стало быть, сведения иезуита ненадежны. Что касается кровожадности, он не ошибся: Угрюм понял это по выражению ее глаз, по молниям, сверкнувшим в них при упоминании об англичанах. Что касается разврата, то в этом Вендель вообще мало что понимает, если речь идет не о мальчиках. Впрочем, об этом лучше больше не думать. Угрюм устал, ему было страшно. Все в этой женщине сбивало его с толку. Может быть, только затащив ее в постель, он поймет, как с ней обходиться. Но сейчас самое важное, чтобы она согласилась на брак. И она согласилась. Он заставил ее повторить это.

— Так ты принимаешь мое предложение выйти за меня замуж?

— Да. По христианскому обряду.

— У меня здесь нет священника, который мог бы тебя окрестить. А я тороплюсь с женитьбой. Приближается время, благоприятное для войны.

— Крестить?..

Он перевел это слово на хинди с помощью метафоры, соединив слова «лить воду» и «посвящение». Она вспомнила, что Мадек рассказал ей об этом обряде.

— А разве я не могу выйти за тебя замуж без этого, как ты сказал…

— Крещения… Нет.

Угрюм нахмурился. Он, конечно, мог организовать обряд крещения, заставить первого попавшегося священника благословить брак. Но если эта женщина обнаружит мошенничество, тогда все его планы рухнут. Проще всего было бы выписать отца Венделя, находящегося в двадцати лье отсюда, но иезуит сразу же начнет выспрашивать, исповедовать, шпионить, интриговать. Но Венделя можно и припугнуть.

— Если хочешь, царица, мы станем супругами через три дня.

Угрюм собирался было откланяться, считая, что получил окончательный ответ, но она остановила его движением руки:

— Скажи мне, какой титул носит твоя первая жена?

— У нее нет титула. Ее зовут бегум, по-монгольски. Это — единственная женщина, на которой я женился; она родила мне сына, она нежна и покорна. Она мусульманка.

— Так ты меняешь религию в зависимости от жены?

— Тебя это не касается.

— Не касается. Я хочу сохранить свой титул.

Угрюм сжал пальцы в кулак и рванулся к ней. Сарасвати испугалась, что сейчас он набросится на нее, побьет, задушит. Но отступил, опустил глаза.

— Я не прошу ничего другого, Угроонг. Слышишь? Ничего. Все ясно. Ты — союзник Могола; твои войска… наши войска будут воевать за его интересы. Я хочу иметь титул, который уважают его придворные и вся Индия. А также фиранги!

— Поклянись, что говоришь правду!

— У меня нет ни родителей, ни мужа, ни детей, ни даже бога… Чем же мне клясться?

— Поклянись жизнью того фиранги, который был твоим любовником!

Она даже не вздрогнула.

— Может быть, он уже мертв…

— Нет. Он жив.

— Жив… Значит, пусть он умрет, если я солгала.

Угрюм внимательно посмотрел ей в глаза: не обманывает ли она его? Тот фиранги бросил ее, и, возможно, поэтому она действительно желает ему смерти; в таком случае она может легко солгать. «Надо затащить ее в постель, — подумал он, — после этого я буду знать о ней все». Правда, в этом он тоже не был уверен.