Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Рам…

Тот поднял голову, закрыл глаза и выгнулся.

— Кто эта женщина, которая вышла замуж за Угроонга? А тот франци, который живет недалеко от них, кто он? Скажи мне, Рам…

Индиец потянулся. Завязки его дхоти распустились.

— Царица… Ах, царица! О, нет!

Он схватил Уоррена за руку и толкнул его в угол под навес.

— Рам, нас могут увидеть из храма.

Спиной Уоррен почувствовал чье-то присутствие; кто-то вошел со стороны улицы, со стороны базара. Рам резко отпустил его и бросился бежать через двор. Уоррен прижался к стене коридора и нащупал в кармане пистолет. Но было поздно. Другой молодой человек, тоже худощавый и мускулистый, сорвал амулеты с шеи Рама и занес над ним кинжал. Через секунду он прыгнул в щель в стене и исчез в толпе паломников. Уоррен не услышал ни крика, ни вздоха. Надо было скорее уходить отсюда. Но прежде чем покинуть двор, он оглянулся. В пятне света лежал обнаженный труп еще молодого человека, у него было перерезано горло. Вытекавшая ручейком кровь впитывалась в землю, как и кровь животных, принесенных в жертву Кали.

…Мариан спала. Уоррен не стал ее будить. Редкий случай: он отослал слугу, принесшего ему чай, и велел подать вишневую настойку. Потом закрылся в своей комнате и четыре часа что-то писал. Отложив перо, он перечитал текст, который завершался такими словами: «Компания должна основывать свою деятельность на добродетели, а не на ловкости своих сотрудников. Культура полезна не только отдельным людям, но и всему государству, а также человечеству в целом, ибо она позволяет видеть все в новом свете, дает возможность общения с народами, над которыми мы властвуем по праву завоевателей… Нам следует научиться наблюдать за ними, чтобы развить в себе большую чувствительность и щедрость в отношении их естественных прав и научиться ценить их, как мы ценим самих себя. Но подобные примеры смогут быть почерпнуты только из наших записей, которые будут существовать даже после того, как британское владычество в Индии будет уничтожено, а источники его богатства и власти, которые оно там окончательно исчерпает, отойдут в область воспоминаний…»

Смерть Рама напомнила Уоррену о тщете человеческих усилий и о пропасти неведения, разверзшейся под ногами англичан. «В этой стране нам не будет покоя, если мы не научимся понимать ее, — думал новый губернатор Бенгалии, — никаких прибылей не будет, если мы не сможем проникнуть в ее тайны». В этот день он принял решение, к исполнению которого приступил впоследствии, посвятив его памяти Рама: как только это станет возможно, он наймет англичанина, способного перевести «Бхагавадгиту».

После этого Уоррен отпер дверь, кликнул слугу и велел ему позвать Мариан. Он попросил ее благосклонности, она согласилась, и некоторое время они вдвоем предавались любви. Уоррен льстил себе мыслью, что при этом они приближаются к тому, что нарисовано на индийских миниатюрах. Но он ошибался: он еще не знал, что индийская любовь должна длиться долго. Сейчас же, торопясь, он сократил себе праздник и вскоре вернулся к повседневным заботам по созданию Английской Индии.

ГЛАВА XXIII

Бхаратпур. От месяца Магха до месяца Бхадрапада. Годы 4872–4873-й Калиюги

Январь — сентябрь 1772 года

Мадек получил еще одно озадачившее его письмо. Три месяца назад Визаж уже привозил ему послание от того же корреспондента, Шевалье, коменданта фактории Шандернагор.

Впрочем, в это январское утро Франция занимала Мадека не больше, чем прошлогодний снег. Куда больше его заботило состояние Корантена. Три дня назад Арджуна заметил выступившие у него на виске капли, предвещавшие в ближайшем будущем много хлопот: у слона опять наступал период любви. А по этой части Корантен был невероятно горяч: в прошлом году он разнес в щепки свое стойло и убежал к слонихе низкой касты, от которой потом родился слоненок-метис. С тех пор, едва появлялись предвестники мастха, слоновьего любовного периода, Корантена сразу же сажали на цепь, потому что в эти дни он был не менее опасен, чем тигр-людоед. Мадек беспокоился. Корантен очень плохо переносил заточение и гневно трубил с утра до ночи. В такие периоды он не переносил присутствия человека, не подпускал к себе даже Арджуну. И все-таки Мадек решил взглянуть на слона, хотя бы издали. Корантен стоял посреди двора и, казалось, о чем-то мечтал, покачивая хоботом. Его длинные бивни блестели в лучах утреннего солнца. Он был действительно великолепен. Все предсказания Арджуны сбылись: исключительное телосложение, огромная выпуклая грудь, тяжелый хобот, длинный, не касающийся земли хвост, массивные ноги, все такая же светлая кожа и маленькие розовые и белые пятнышки на морде и ушах, которые придавали ему романтический вид, хотя он давно уже закалился в сражениях. В каждой битве за ним следовало шестьдесят слонов — среди них были и полукровки, и слоны низкой касты, и царственные животные, которых Мадеку позволяло теперь покупать его состояние, а некоторых он поймал на охоте. Корантен имел право на самые большие почести: его по-прежнему баловали, кормили очищенными бананами, пирогами из пшеничной муки, сахарным тростником, поили жасминовым настоем. Во время военных действий ему давали такую же простую пищу, что и другим слонам, но это вовсе не сказывалось на его бойцовских качествах. Он всегда шел в первых рядах, не боясь ни стрел, ни пушек, всегда был покорным хозяину и спокойным по отношению к боевым товарищам.

«Настоящее сокровище, — не уставал восклицать Арджуна, — драгоценность, Мадек-джи, дар богов!»

«Дар богов, — повторял про себя Мадек этим зимним утром, наблюдая, как Корантен ждет сахарный тростник. — Сокровище, как мой бриллиант из Годха. Но эта драгоценность не уместится в чреве корабля. А переправлять Корантена с караваном — значит подвергать его таким лишениям, которые он может не выдержать».

Корабли и караваны, караваны и корабли: вот уже несколько месяцев эти слова не выходили из головы Мадека. Он был женат шесть лет. За это время он сколотил огромное состояние и снискал славу, о которых когда-то мечтал. Он буквально купался в роскоши — носил парчовые одежды, шелковые тюрбаны с султаном на голове, пальцы на руках были унизаны кольцами с драгоценными камнями. Он поселился в городе Бхаратпуре, где построил себе огромный дворец. В окрестностях у него было еще две резиденции. Он владел огромными территориями земли, кучей векселей от Всемирных банкиров, армией вышколенных слуг — в общем, имел все, что только могло ублажить его тщеславие. И теперь почувствовал пресыщение.

Шесть лет назад посланец Сарасвати убедил Мадека оставить рохиллов и перебраться в страну джатов, где, как он говорил, зародится очаг сопротивления англичанам. Но из этого ничего не вышло. Поселившись в Бхаратпуре, Мадек больше не получил ни одной весточки от царицы Сарасвати. Несколько раз к нему наведывался Визаж, когда ее супругу нужна была военная поддержка в той или иной операции. Но это были лишь временные союзы, скорее ради грабежа, нежели ради политики. С Угрюмом он даже ни разу не встретился. А Сарасвати молчала. Мадек не смел расспрашивать о ней, и никто вокруг не произносил ее имени. Он тысячу раз повторял себе: «Индия медлительна, ты же знаешь, медлительна и ленива, а еще она склонна к измене. Успокойся, Сарасвати рано или поздно подаст тебе знак, подожди, будь терпеливым, время еще не пришло, оно еще придет, твое время…» Наконец однажды он решил, что тешит себя иллюзиями и что все его надежды не имеют никаких оснований. «Царица Сарасвати, царица ветров, владычица химер, майя, майя! Она, как всегда, просто играла со мной. Она хотела, чтобы я был под рукой на случай, если ей придется воспользоваться моей помощью. А такого случая не представилось».

С того дня честолюбивые помыслы Мадека стали сходить на нет. Теперь его душевное состояние можно было назвать усталостью чувств, выхолощенностью желаний. Каждый год после окончания сезона дождей он отправлялся в окрестные земли, иногда, чтобы собрать налоги, иногда, чтобы усмирить какого-нибудь местного царька, иногда, чтобы ограбить какой-нибудь ослабевший народ. Все это легко обогащало, но не приносило славы. В своих собственных глазах он оставался посредственностью. Иногда Мадек восставал против самого себя, ужасался своей жизни. Но отрава Индии была сильнее его: он продолжал совершать грабительские набеги, хотя ему уже не нужно было столько богатства. Даже женщины перестали интересовать его. Дети, выношенные его супругой-бегум, умирали, едва родившись; впрочем, четыре года назад один ребенок мужского пола выжил, и это несколько прибавило Мадеку сил. Он назвал его Балтазар Рене Феликс: Рене, потому что он продолжит его род, Феликс — чтобы он вкусил в этом и ином мире счастье, а Балтазар — в память о легенде, которую Мадек когда-то слышал на корабле: среди царей-волхвов был принц Балтазар, родом из Индии. На самом же деле за нелепой мыслью назвать сына Балтазаром скрывалось еще неосознанное, не сформировавшееся желание вернуться на Запад.

104
{"b":"160381","o":1}