— Мадек-джи, я не буду спрашивать, почему ты уезжаешь. Ты спас мне жизнь; и я благодарен тебе за это. Я дам тебе свиту и продовольствие, чтобы ты мог вернуться к своим. И я согласен взять назад этот камень. — Раджа отпустил руку Мадека, сжал камень в своей ладони и продолжал: — Но знай, что он будет ждать тебя здесь. Знай, что Годх, отражающийся в его гранях, всегда будет ждать твоего возвращения. Бриллианты тоже живут, они живут внутренней, могущественной жизнью, полной тайн и мудрости. Этот камень принадлежит тебе, и я надеюсь, что он даст мне возможность еще раз увидеть тебя в этих стенах.

Раджа повернулся налево, хлопнул в ладоши:

— Стража! Принести факелы!

Внезапно комната осветилась. Все вокруг заблестело. Постепенно глаза Мадека привыкли к свету. На стене он увидел великолепного павлина, выложенного из драгоценных камней: аметист, сердолик, бирюза, халцедон, лазурит, и все это в обрамлении золота. Рядом с этим павлином раджа в золотом платье казался убого одетым.

— Мадек-джи, это — единственное чудо здешнего дворца удовольствий. Когда придет завоеватель, он разобьет мрамор, вырубит сады и вырвет камни. — Раджа обернулся к стражникам: — Оставьте факелы и уходите.

Они остались вдвоем.

— Я не стану задерживать тебя, Мадек. Не бойся. — Раджа взял факел. — Посмотри, вот под этой лапой. Посмотри рядом.

— Кто-то украл один камень.

— Нет. Ты ошибаешься, его там никогда не было. Посмотри, нажми пальцем.

Скрип, потом щелчок. Раджа поднес факел поближе:

— Смотри.

Под лапой павлина из-под мрамора выдвинулся ящичек, тайник.

— Видишь, Мадек, он пуст.

— Я не понимаю.

— Я же говорил тебе: Годх пережил два разграбления; когда нападут в третий раз, он падет. Как только я узнаю, что нам угрожает враг, я прикажу перенести сюда городскую сокровищницу. Когда город падет, дворец на озере тоже будет разграблен; грабители выломают все камни из этого павлина, но ни за что не догадаются, что у его ног хранятся сказочные сокровища.

— Зачем вы говорите мне это?

— Я боюсь того времени, которое должно наступить, Мадек-джи. Вернешься ли ты когда-нибудь? Даже мой астролог ничего об этом не знает. Но если ты вернешься, то одно из двух: либо Годх все еще будет стоять, прекрасный и спокойный, каким ты его видел, либо он станет рабом, умрет, погибнет, будет разграблен. — Раджа положил бриллиант Мадека в тайник, повернул камешек в стене, и ящичек закрылся. — В первом случае, Мадек, здесь буду я, или мой сын, или сын моего сына. Твой бриллиант тоже будет здесь, в тайнике, он будет ждать тебя. Если же Годха не станет, — тогда приходи сюда, забери все камни, которые здесь найдешь, и отомсти за нас. Вот мой прощальный подарок тебе в знак дружбы. Никто, кроме Мохана, не знает о существовании этого тайника, даже Сарасвати.

Даже Сарасвати…

Мадек простерся перед раджей. Он правильно делает, что уезжает. Но как бы он хотел объяснить, что уезжает по одной лишь причине: чтобы не слышать больше, как чужие губы произносят эти четыре слога, в которых для него соединились весь высший смысл миропорядка и вся его абсурдность.

Март — декабрь 1760 года

Обратный путь лежал через джунгли, бурные реки, горы, перевалы, огромные пыльные плато; на этот раз все было проще. Раджа подарил ему коня, маленького афганского скакуна, нервного, быстрого, и благодаря ему первые недели путешествия показались не столь тяжкими. Жара усиливалась, сипаи начали дезертировать. Они находились в самом сердце Декана, когда конь вдруг околел после сильного поноса. Мадеку опять пришлось идти пешком. Его люди чувствовали, что их начальник в отчаянии. Мадек возвращался после поисков Грааля, без Грааля; но ему пришлось увидеть и испытать все: встретить Деву Озера и повидать полные опасностей дворцы. Деканские сказители, которых он иногда слушал, донесли до него и другие истории: в глубине джунглей живет маг — хранитель сокровищ, Царь Царей Кобр, он держит в пасти чистейшей воды бриллиант. «Великая радость, вечное благословение осенят того, кто увидит Царя Царей Кобр!»

В джунглях Годха Мадеку, которого теперь называют Мадек-джи, оборванцу из Кемпер-Корантена, довелось увидеть нечто еще более прекрасное: на одно мгновение он привлек к себе удивленный взгляд индийской царицы. И вот теперь из абсурдного побуждения и с тяжелым как никогда сердцем он повернулся к этому взгляду спиной.

Стараясь забыть о своих страданиях, Мадек стал упорно вникать во все мелочи. По счастью, у него почти не было свободного времени: то надо было найти место для привала, то добыть воды, то вести переговоры о продовольствии — забот хватало. Чтобы отвлечься от своей любви, Мадек решил выучить первые сто числительных языка хинди, последовательность слогов которых не подчинялась никакому правилу. Теперь торговцам не удавалось его перехитрить и продать продукты подороже. После двух месяцев похода Мадек вдруг поймал себя на том, что говорит исключительно в повелительном наклонении. Однако из пяти его форм он теперь исключал те рафинированные придворные способы выражения, какими пользуются раджи Годха. Он произносил только короткие приказы, произносил их громко и быстро, почти пренебрежительно. Вместе с тем он любил сипаев, оставшихся с ним после первого похода. После того как его конь околел, последний барьер, отделявший его от них, исчез; ведь рядом не было других фиранги. Но разве можно было кому-нибудь объяснить, что творится в его душе?! Достаточно того, что он настоял на отъезде. Прощаясь, товарищи предрекали ему несчастья. Но он уперся и отказался даже взять две пушки, которые они были готовы ему отдать. Он был рад, что так решил. Огненные глотки задерживали бы его, а он торопился. Индия вокруг него была спокойна, странно спокойна. Полученные от раджи деньги иногда помогали развязать чужие языки, открывали ему тайные пути, но пока он не мог понять, что за гроза назревает. Мадек верил, что в Пондишери он избавится от воспоминаний: скорее вернуться к рисовым полям, к крепостным стенам европейской постройки, к мачтам фрегатов на горизонте, неважно к чему, даже к колокольням церквей и сутанам иезуитов, проходящих под стенами Белого города. И постепенно мечты стали превращаться в честолюбивые планы. Еще в те времена, когда они окапывались, защищаясь от раджи-изменника, дю Пуэ пообещал представить его Лалли. Мадек снова стал мечтать о французской славе. Стать гренадером. Громить англичан. Запах пороха. Крепости, которые они непременно возьмут.

Они не дошли до Пондишери каких-нибудь ста лье, когда он узнал, что один из самых важных французских бастионов только что пал. За время его отсутствия англичане вытеснили французов со всех их позиций в Индии. О Бенгалии речь уже не шла, оттуда его соотечественники были практически изгнаны. На западе противник удерживал Сурат. Оставалось только взять Пондишери, и вся Индия оказалась бы в руках англичан.

Услышав эту новость, последние сорок сипаев, остававшихся с Мадеком, исчезли в джунглях.

Он осмотрел свою одежду, которая превратилась в лохмотья, посмотрел на босые, истертые дорогами ноги. И хотя дальнейшее движение вперед явно походило на стремление навстречу катастрофе, Мадек все же решил дойти до конца и вскоре появился в таком виде у ворот Пондишери. Город на удивление хорошо охранялся. Мадек объяснил, кто он и откуда пришел. После выяснения всех обстоятельств было установлено, что уроженец Кемпера Рене Мадек, служивший сержантом в отряде шевалье дю Пуэ, — единственный, кто спасся в ужасном сражении, когда отряд этого мужественного воина столкнулся с предательством недостойного индийского царька. Мадек не упомянул о посещении Годха и о судьбе своих товарищей. Ему позволили войти в город и даже доставили во дворец губернатора, где он попытался разыскать дю Пуэ. На него посмотрели с безразличным и несколько меланхоличным видом и после долгого молчания наконец объяснили, что шевалье давно погиб: был завален землей в результате взрыва пороховой бочки. Ряды бюрократов в конторе коменданта заметно поредели. В воздухе чувствовались одновременно напряжение и бездействие, которые насторожили бы любого канцеляриста. Не будучи таковым, Мадек стал добиваться, чтобы его принял маршал де Лалли, которому, как он объяснил, шевалье дю Пуэ собирался его представить и, возможно, даже успел что-то о нем сказать, прежде чем ему снесло голову взрывом пороховой бочки. На него посмотрели так же грустно, опять долго молчали, а потом, окунув перо в чернильницу и черкнув пару строк на пергаменте, наконец ответили: «Проходите, сержант, вы можете поговорить с господином маршалом. Но имейте в виду, что он вспыльчив и выгоняет из своего кабинета всех, кто ему надоедает, будь то его собственный адъютант или даже губернатор города господин де Лейри. Было бы странно, если бы он сохранял спокойствие, ведь он проигрывает сражение за сражением, а добрые граждане этого города расклеивают направленные против него листовки чуть ли не на стенах его собственной спальни!»