Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Визаж согласился. Боженька и Мадек колебались, но через три дня переговоров сдались. Тогда лагерь свернули, и все опять двинулись в путь, теперь на север. И опять — джунгли, пальмы, рисовые поля… Время замерло. Каждый переход длился вечность. Однако теперь им встречались люди с более светлой кожей, говорящие на неизвестном языке. Мадек был поражен, услышав от них слова, сходные с бретонскими: кто бы мог подумать! Солдаты упорно шли вперед, мечтая увидеть северные дворцы из белого мрамора и миролюбивых раджей в роскошных одеждах.

В деревнях французов приветствовали по-разному: «Шив-шив», «Рам-рам», «Криш-криш», в зависимости от того, какому божеству поклонялись — Шиве, Раме или Кришне. Они не чувствовали враждебности, им охотно продадут рис. Индия показывала им и другое лицо. Иногда в самых труднодоступных местах они встречали бродячих проповедников, которые носили с собой в узелке маленькие раскрашенные деревянные храмы. Проповедник одну за другой открывал дверцы такого храма, и перед восхищенными взглядами солдат представали юные и сильные боги, аватары более ранних богов; за последней дверцей была ниша, в которой находились три улыбающихся бога — Вишну, Рама и Кришна. Солдаты — и белые, и сипаи — как зачарованные смотрели сцены божественной эпопеи: превращения, искупления, возрождения, соития. Мадек всегда оказывался в первом ряду. Ему, как и Боженьке, очень нравились эти картинки, намалеванные яркими красками на лакированном черном дереве, и он вспоминал времена своего детства, когда бретонские проповедники ходили по приморским деревням и рассказывали местным жителям другие истории: о человеке, творившем чудеса. Мадек плохо понимал здешних проповедников, но постепенно стал узнавать Ганешу, пузатого и улыбающегося бога-слона, и Кришну, у которого была голубая кожа и которого всегда окружали три прекрасные обнаженные женщины. Когда проповедник закрывал одну за другой дверцы храма, солдаты выпивали по стакану воды и отправлялись дальше.

Каждый из них по-своему рисовал себе, что раджа примет его во дворце, вроде замков кемперских феодалов, только более чистом и не таком унылом. Раджа подарит ему белого слона; потом Мадек, подняв саблю над головой, примет командование его войском и будет наводить страх на жестоких индийцев и проклятых англо-саксов.

Трудности похода сплотили четверых мужчин, правда, Визаж больше сблизился с Мартином-Львом, а Боженьке было интереснее с Мадеком. Между тем каждый день приносил новые испытания: то нужно было преодолеть зловонное болото, то уничтожить семейство кобр, которых сипаи отказывались убивать. Из-за нехватки воды и пищи между солдатами часто возникали ссоры. Многие умирали от лихорадки; некоторые были так измучены болезнью и истощены, что сами пускали себе пулю в лоб. Иногда во время переправы через реку кого-нибудь из солдат уносило течением, а потом в тихой заводи жертву сжирали крокодилы. Но ничто из этих бедствий не могло сравниться со странными выходками сипаев. Часть из них присоединилась к «божественным безумцам» — скитавшимся по дорогам обнаженным пилигримам. А иногда, вдруг остановившись у входа в храм, сипаи простирались на земле и из последних сил наносили себе смертельный удар, или сразу умирали, без звука, сложив руки для молитвы, с открытыми глазами. В отличие от Мадека, обуреваемого жаждой славы, эти люди, затерявшись в вечной смене жизней, спешили достичь совершенного состояния, в котором уже не испытываешь никаких желаний.

Жара сменялась проливными дождями. Размокшие дороги не позволяли идти вперед. Грязь, змеи, речные долины, пыль; еще один новый язык — хинди. Мадек легко освоил его, поскольку каждый день приходилось торговаться, покупая воду, зерно и овощи. «Вчера» и «завтра» звучат на этом языке одинаково, как и «позавчера» и «послезавтра». Казалось, что такого понятия, как время, здесь не существовало. Как далеки Махабалипурам и тот рассвет в дюнах! Теперь Мадек часто вспоминал свое безалаберное детство, его сердце бродяги тосковало по серым небесам Бретани. И все же сейчас он находился ближе, чем когда-либо, к сердцу Индии. Он наслаждался и жарой, и пальмами, и приключениями, благо болезни пока обходили его стороной: ни кровавых поносов, ни малейшего расстройства. Он шел через ядовитые болота, через холерные и чумные деревни и оставался здоровым, в то время как другие умирали. Индия его приняла. Но ему было неспокойно: Мадека опять одолевала тоска. Впрочем, как и Боженьку — он прочитал это в его глазах. Продвигаясь все дальше на север, они отмечали, что здешние храмы разительно отличаются от тех, что встречались на побережье — в виде пирамид и колесниц. Теперь это были высеченные из камня святилища в форме сахарной головы. Они обследовали несколько таких храмов, заброшенных в джунглях. Когда свет факела вырывал из темноты гранитные изваяния круглобедрых богинь или фаллоса, Мадек видел в этих изображениях подтверждение интуитивной веры в то, что здесь, в Индии, жизнь сильнее, природа необоримей женщины, возможно, искусней в любви. Достаточно было взглянуть на джунгли, частью которых являлись эти храмы: если где-то они прерывались пыльной долиной, то лишь для того, чтобы через три лье опять возобновиться, опять явить миру толстые стволы и наполненные соком лианы.

В деревнях их встречали ватаги чумазых ребятишек, которые смотрели на светлокожих солдат и пушки с изумлением и благоговением, как на божества, и все время норовили их потрогать. Сипаи умирали один за другим, волы тоже, — они устали тащить орудия. Солдаты насиловали встречавшихся им на берегах рек одиноких девушек, а баядерки отдавались им за несколько зернышек риса. Наконец через десять месяцев этого трагического похода отряд пришел в каменистую холмистую местность.

Стоял январь, сезон засухи. Ночи были ясными и холодными. Поговаривали, что в этих краях много разбойников, дакайтов, охотников за головами, последователей Черной Кали. То ли им было что есть, то ли французская плоть показалась нечистой, но, к счастью, они так и не появились. Это пустынная безлюдная земля; солдат охватило отчаяние. Только Мартин-Лев сохранял присутствие духа; он неплохо знал карту Индии и уверял, что они достигли Раджпутаны. И действительно, однажды на рассвете с каменистого холма им открылась огромная цветущая долина, которую рассекала спокойная, величественная река. На ее берегах лежал город, обнесенный стеной из красной глины, за которой теснились дома с террасами и розовыми фасадами. В самом центре на скале возвышалась крепость. К западу от города находилось озеро с островом, на котором стоял роскошный мраморный дворец. Мартин-Лев узнал этот город — он читал о нем в одной из книг о путешествиях. Это Годх.

Солдаты зачарованно смотрели на женщин, несущих к реке стирать разноцветные холсты, на крестьян, работавших на полях, на пастухов, гнавших животных на пастбища. Какая тишина, какой покой! В этот момент Индия окончательно покорила Мадека. Он не смог бы описать свое состояние. Ему казалось, что нет такого французского слова, которое подошло бы для обозначения той части души, которую его не научили понимать ни на королевском флоте, ни в армии. Он порылся в памяти, и на ум пришли бретонские: karantez —любовь, karantez ar galon —сердечная любовь, karantez ar c'horf— телесная любовь и даже orged— страсть, безумие; почему бы и нет?

На фоне зеленых пастбищ розовато-охристый Годх был ослепительно прекрасен. Казалось, здесь обитает счастье.

Karantez.Это и есть настоящая жизнь.

ГЛАВА VII

Годх. Месяц Магха 4861 года Калиюги

Январь — март 1760 года

Они спустились в долину.

— Пушки вперед! — скомандовал Мадек.

Солдаты как-то инстинктивно построились, понимая, что отряд должен вступить в город в боевом порядке. Ведь для индийцев сила ассоциируется с великолепием. А они одеты в лохмотья, у них нет ни коней, ни слонов, ни музыкантов. И осталось их не так много: двести пятьдесят и около сотни отощавших европейцев в помятых треуголках, с истрепанными золотыми галунами. Они не смогли бы произвести впечатление даже на самого мелкого царька. Разве что пушки… Мадек заметил, что сипаи почитают их почти так же, как своих богов-разрушителей. Может быть, именно эти орудия заинтересуют здешних владык? Ведь, по словам Мартина-Льва, они кшатрии, воины, принадлежащие к высшей касте. Сипаи до блеска натерли пушки порошком, секрет изготовления которого держали в тайне, у первого же источника отмыли волов и отполировали им рога; на первом же лугу сплели венки из цветов и надели их животным на шеи. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с парадными шествиями в Пондишери. Тем не менее отряд привлек к себе внимание, и чем ближе он подходил к крепости, тем больше становилась толпа вокруг. Сначала это были женщины, тащившие корзины с коровьим навозом, мешки риса или голых ребятишек. Несмотря на тяжелую ношу, двигались они очень легко, словно в медленном танце, когда ничто не сковывает движений. По словам сипаев, так танцевал Шива Натараджи, задавая ритм Творению. При приближении белых женщины останавливались как вкопанные, боясь шелохнуться. Недалеко от города их окружили дети; а последний лье до Годха отряд шел в сопровождении гомонящей словно птицы толпы. Самое большое впечатление на индийцев произвели белые люди. Они гладили их по лицу, без стеснения расстегивали рубахи и дивились бледности кожи. Мартин-Лев поначалу опасался, как бы индийцы не накинулись на них, ведь они явились из-за Черных Вод. Но постепенно успокоился и, подобно Мадеку, положился на волю случая.

25
{"b":"160381","o":1}