Теперь Грэнвилл не часто оставался в городе на ночь, предпочитая за сорок минут долететь на вертолете из нижней части Манхэттена до своего поместья. В последние годы Нью-Йорк нравился ему все меньше и меньше. Но для того, чтобы подумать, такое место, как это, иметь удобно.

Грэнвилл смотрел, как внизу толпы народа движутся этим воскресным днем в сторону Центрального парка; как кормят там уток, покупают у уличных торговцев хот-доги, гуляют, взявшись под руку, – в общем, делают все то, что и стоит делать в этом оазисе посреди бетонных джунглей. И ни о чем не подозревают. Буквально ни о чем. В большинстве своем, считал Уинтроп, американцы – на редкость наивный народ. Они полагают, что, если их страна – самая мощная военная держава мира, свобода им обеспечена навсегда. Они не отдают себе отчета в том, что величайшая угроза безопасности для любой группы людей или целой страны исходит изнутри. Америка в этом смысле не исключение.

Грэнвилл расцепил пальцы и повернулся к мужчине, находившемуся в гостиной. Уильям Резерфорд сидел лицом к окну в роскошном кресле, прямо, словно аршин проглотил, всем своим видом выдавая принадлежность к военной касте. Кто-то мог сомневаться в его талантах. В его способности выполнять приказы. Даже в необходимости его участия в делах. Но Уинтроп придерживался иного мнения, и только это имело значение. Уинтроп был главным.

Уинтроп опустился в кожаное кресло, стоявшее рядом с окном. Резерфорд не походил на других, следовало это признать. Раньше он служил в армии, затем работал в ЦРУ. Ничего не боится. Другие – бизнесмены, не знающие, что такое убивать. А Резерфорд знает, как выполнить любое задание, и использует ради этого все имеющиеся в его распоряжении средства, все то, чего требует задуманное и что устрашает остальных. А ведь сейчас задумано особое дело. Серьезное. Положение может сложиться худо. А если хочешь из дурного положения выйти победителем, приходится иногда держать под рукой крутых парней.

– Ну, Билл, как самочувствие нынче?

– Отлично, сэр! – бодро отчеканил Резерфорд в своей привычной военной манере.

Уинтроп улыбнулся. Под шесть футов ростом, не менее двухсот фунтов весом, собеседник его представлял собой настоящую скалу в образе человека. Волосы его были подстрижены так коротко, что казались светлыми, но черные брови выдавали их настоящий цвет.

– Очень хорошо, Билл, очень хорошо, – ласково заметил Уинтроп, словно призывая Резерфорда сбросить напряжение, хотя и знал, что это бесполезно. – Не забыли о моей маленькой просьбе? Я имею в виду пожертвование.

– Никак нет, сэр. Завтра деньги будут переведены.

– Спасибо. – Грэнвилл снял очки для чтения и положил их во внутренний карман пиджака. – И на церемонии будете?

– Конечно.

– Отлично. – Уинтроп задумчиво посмотрел на Резерфорда, обведя его взглядом с ног до головы. Казалось, он все совершает методично, любой жест, любой план, который приходится выполнять, вся жизнь до малейшей детали рассчитана, и все имеет свое предназначение. Этот человек ничего не делает по наитию. Встав на какой-то путь, он не отклоняется в сторону и идет до конца, преодолевая любые препятствия. Действия его всегда абсолютно рациональны. Это Уинтроп ценил в Резерфорде более всего. Ничто не отдается на волю случая. В дела никогда не привносится ничего личного. Все подчинено выполнению задачи. Многим следовало бы поучиться у этого человека. А ведь подумать только, кое-кто сомневался в нем. Смешно, право.

Резерфорд заговорил о другом:

– Скажите-ка, Грэнвилл, какая часть компании принадлежит нам в данный момент?

– Около семи процентов.

Резерфорд зажал ноздри пальцами и со свистом набрал в грудь воздуха.

– Но ведь из этого следует, что мы должны заключить что-то вроде договора с какой-то правительственной организацией, так? Помнится, я читал что-то в этом роде.

Уинтроп покачал головой. Ох уж этот Резерфорд с его фотографической памятью. Впрочем, все оперативники из ЦРУ, по крайней мере лучшие из них, одарены такой памятью. А Резерфорд, перед тем как поступить к ним на службу, входил в число ведущих агентов ЦРУ, работающих в Европе.

– Так оно и есть. Если какая-либо частная организация или группа родственных организаций владеет более чем пятью процентами акций государственной компании, следует заполнить форму 13-Д и представить ее в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Цель состоит в том, чтобы руководство данной компании не забывало: на нее могут наехать.

– Судя по вашему тону, мы такую форму не заполняли.

– Нет.

– Но ведь соответствующие службы рано или поздно это обнаружат, не так ли?

– Так, уж поверьте мне на слово. Я сорок лет подобными делами занимаюсь. По меньшей мере двадцать наших дочерних предприятий покупают акции в десяти различных странах. И если исключить какую-либо внутреннюю утечку информации, обнаружить это невозможно. Между тем о происходящем знаем только мы семеро. И если уж не доверять друг другу, то кому же и верить?

– Ну и как ведет себя биржа с тех пор, как мы влезли в это дело?

– Первоначальная цена полгода назад составляла двадцать четыре доллара за акцию. Пятничные торги остановились на отметке двадцать пять долларов восемьдесят центов. Прирост, таким образом, составляет около пяти процентов. А индекс Доу Джонса за то же время составил чуть более четырех. Разница, как видите, невелика. Дело в том, что наши брокеры поддерживают рабочее состояние – смотрят, как покупают другие заказчики, никак с нами не связанные. Короче, мы покупаем только в тех случаях, когда покупают и остальные. Таким образом, наша биржевая активность ни у кого не должна вызвать подозрений. Она и не вызывает.

– Откуда вы знаете?

– Нью-йоркская фондовая биржа имеет своих сторожевых псов – так называемую акционерную вахту, сформированную для того, чтобы отслеживать любые необычные сделки. У нас там есть свой человек, и он сообщает, что наши акции ничьего внимания не привлекают.

– Но ведь этот человек не знает, что они наши? Так? – Резерфорд задал вопрос, естественный для разведчика.

– Точно. Он просто сообщает нам, какие акции попали под увеличительное стекло. А что именно нас интересует, он и понятия не имеет.

– И сколько же мы на данный момент потратили на покупку акций?

– Примерно миллиард.

– Ничего себе! Я и не предполагал, что у нас столько денег.

– И тем не менее. Вообще-то у нас есть еще миллиард, но он будет использован, как часть собственного капитала для покупки контрольного пакета, когда мы официально объявим торги.

– Так что же, больше акций не покупаем?

– Разве что самую малость.

– А какую цену назначим на тендер?

– В точности пока трудно сказать. Скорее всего где-то порядка семидесяти пяти долларов за акцию.

– Получается, на каждой акции мы заработаем около пятидесяти долларов?

– Выходит, так. А всего около двух миллиардов. И еще – вернем тот миллиард, потраченный на покупку акций. Только имейте в виду, что из двухмиллиардной выручки надо вычесть миллиард, который пойдет на покупку контрольного пакета.

– И все равно на выходе у нас три миллиарда, на миллиард больше, чем вначале.

– Да, Билл, только выгодная сделка – не главная наша цель.

– Это я понимаю. И все же неплохо иметь такой побочный эффект. К тому же нам понадобится немало денег, чтобы расплатиться с ребятами, когда все будет сделано.

Уинтроп сложил руки на коленях и посмотрел в окно.

– Надеюсь, сегодня все пройдет нормально.

– Конечно. Феникс Грей еще никогда не подводил меня. – У Резерфорда невольно дернулась правая нога, и хоть движение было почти незаметно, от Уинтропа оно не укрылось.

– Как там с Фэлконом? – осведомился Резерфорд. О сегодняшнем деле ему говорить явно не хотелось.

– А что с Фэлконом? – Уинтроп перехватил холодный, немигающий взгляд Резерфорда.

– Он уже поступил на службу в Южный Национальный?

– Пока нет. Все в свое время.

– А откуда вам знать, примет ли он предложение ЮН?