Оживление сразу же стихло.

— В любом случае такие отношения — бомба замедленного действия.

— Секс-бомба.

— Убийство из ревности с предупреждением.

Вновь Энг и Фейринг устроили словесный пинг-понг, который закончился дурашливой болтовней. Но в то же время настроение переменилось, и уныние, охватившее было группу расследования после нескольких дней топтания на месте, несколько рассеялось и сменилось оживлением.

— Мы не продвинемся дальше, пока не заарканим Скарда и не побеседуем с ним. Энг, мы с тобой заступаем на вахту у телефона: проверь все номера этих общин в Тронхейме. Вик, ты свяжешься с «Ковчегом» в Хамаре. Узнай у них все, что можно, о Скарде, и опроси всех членов общины до единого, если понадобится. Сульстранд и Вигген найдут машину Скарда в регистре Транспортного ведомства. Известно, что у него «сааб», но нам нужно знать номерной знак и год выпуска. А затем начинайте проверять видеозаписи наблюдения на бензоколонках в северном направлении. Не мог же он добраться до самого Тронхейма, ни разу не заправившись. Так мы узнаем график его поездки. А Нольде… — Валманн повернулся к криминалисту. — У тебя уже есть отчет с места преступления? Какие-нибудь находки, о которых мы не знаем? Волосы? Ткани? Слюна? Пот? Отпечатки пальцев?

— Ничего особенного, — сухо ответил Нольде. — Очень мало того, с чем можно работать. Мы нашли отпечатки пальцев нескольких человек, но только один из них мужчина, они не новые и были обнаружены в ванной и в спальне на втором этаже.

— Скард, — пробормотал Фейринг.

— Убийца мог быть в перчатках?

— Возможно. Или Карин Риис была убита женщиной.

Встреча с Лив Марит Скард повергла меня в шок. Мне понадобилось несколько лет, чтобы дистанцироваться от этой испуганной, подстреленной и жаждущей мести женщины. Через некоторое время я пришла в себя и поняла, что должна быть начеку. Нельзя позволить ей доминировать в моей новой жизни. Необходимо смириться с тем, что Агнар И. Скард числится в архиве моих клиентов. Я жестоко ошибалась, думая, что спасение в том, чтобы уйти как можно дальше, забыть и сбежать в пустое пространство. Это оказалось самообманом. Надежность, которую я чувствовала, тоже оказалась обманом. Она ничего не значила и раскололась за одну минуту, всего лишь при виде комбинации из нескольких букв на бумаге. Однако мало-помалу я поняла, в чем заключается настоящая победа: надо подчинить себе мысль о том, что он близко. Осознать, что он по-прежнему существует, осознать возможность случайной встречи с ним, чтобы это не привело к катастрофе. Внушить себе уверенность в том, что он больше меня не достанет, даже если находится где-то рядом. Я не думала, конечно, о конфронтации. Анонимность была моим лучшим оружием, самым надежным отступлением. Я переменила имя и стиль жизни, покрасила волосы и изменила прическу. А кроме того, он, как и все остальные, думает, что я мертва. Я тщательно следила за всеми репортажами и шумихой вокруг моего исчезновения. В кризисном центре я намеренно не назвала свое настоящее имя. Не существовало документов, которые могли бы меня выдать. И я не была первой.

Существует установившаяся практика для выхода из таких ситуаций. Я бесследно исчезла, по крайней мере на какое-то время, и праздновала свою первую маленькую победу, хотя и была на грани нервного срыва, обиженная и униженная, полная ненависти и жажды мщения. В мыслях я прочесывала местность вместе с самыми рьяными добровольцами. Я плакала от сострадания к несчастной избитой жене, о которой писали газеты, лежавшей, возможно, мертвой где-то в окрестностях Лиллехаммера. Но это же была я! Мне очень хотелось, чтобы полиция ему что-нибудь пришила, чтобы его обвинили в убийстве. Мне и в голову не пришло бы объявиться, чтобы спасти его, да ни за что на свете!

Прошло много времени, пока я поняла, что именно ненависть привязывает меня к нему. Пока я ненавижу его и жажду его смерти, он имеет власть надо мной. Осознав это, я начала искать позитивное в своей жизни, обнаружила в себе самой такие стороны, о существовании которых догадывалась, но никогда не имела мужества их развивать, — самостоятельность, новую, более яркую личность, смелость принимать важные решения и делать выбор. Бесстрашный выбор. Позитивныйвыбор. Страх медленно уступал место надежде и оптимизму. Мне помогали работники кризисного центра. А также врачи, когда наступали рецидивы и меня вновь охватывали отчаяние и горечь. И я справилась в конце концов. Продолжила учебу. Постепенно я почувствовала, что прошла длинный и очень важный отрезок пути в своей жизни. Я претерпела развитие, которое все изменило, и стала новым человеком. И вот вдруг передо мной возникло новое испытание: суметь жить и работать в одном городе с Агнаром И. Скардом. А может быть, это не так уж невозможно? Может, старое пугало потеряло свою силу? Было похоже, что преподаватель высшей школы Агнар И. Скард также много пережил за эти годы, так же как и я.

«Получает пособие по инвалидности»… Возможно, наш брак, бывший сущим адом, не прошел бесследно и для него? Эта мысль придала мне силы. Его падение будет моим взлетом.

Однажды я совершила нечто, чего, строго говоря, делать не имею права. Я нарушила правила и вошла в архив с закрытыми личными данными. Для служащего социальной конторы это особого труда не представляет. Я не обнаружила ничего сенсационного, когда ввела поиск по его имени. Узнала лишь то, что знала всегда: Агнар И. Скард — человек больной. В отчете указывалось, что после того, как суматоха вокруг исчезновения его супруги несколько улеглась, он впал в глубокую депрессию. Он даже провел некоторое время в больнице, а когда его выписали, не смог возобновить свою преподавательскую деятельность. Вместо этого Агнар, имеющий степень магистра по этике, написал большую статью о преступлении и наказании. Свои знания по истории религии он использовал для изучения классической порнографии и собирался затронуть эту тему в статье. (Это выяснилось, впрочем, из беседы с психотерапевтом.) Когда его усилия опубликовать статью потерпели крах, он пережил новый срыв и пустился в религиозные искания, проходя курс лечения в больнице Сандеруд недалеко от Хамара. Около четырех лет назад он получил пособие по инвалидности. Прилагаемые справки от врачей свидетельствовали о частых рецидивах с колебаниями душевного состояния от меланхолической пассивности до маниакального интереса к упадку общественной морали. В одном из отчетов упоминались суицидальные тенденции в связи с гипертрофированными актами покаяния.

Чтение этих строк придало мне силы. Значит, он все-таки не так легко отделался. После моего бегства все его существование разладилось, и теперь он — развалина. Я представила его себе — он стал чуть старше, появилось больше седины, еще резче стали линии, подчеркивающие жестокость на его бесхарактерном лице. Представила рот, улыбка которого не предвещала ничего хорошего и могла враз смениться бешеным оскалом, усталые глаза за стеклами очков — в момент вспышки темперамента они превращались в жгучие трещины между складками кожи, как у гадюки. Я словно видела его перед собой. Я читала все симптомы. Я могла думать о нем, не холодея от страха и отвращения. Это радовало.

Однако больше всего я думала о ней.

Карин Риис, его новая женщина, где ее место в этой картине? Как она живет с этим насильником и неврастеником? Или все это только игра? Обман, придуманный им, чтобы выманить у государства социальное пособие и вызвать доверие (смешанное с жалостью — злополучная смесь) еще у одной ничего не подозревающей женщины? Он на это способен. Я много раз наблюдала, как он преображается, меняя личность в течение одной секунды. Ей, однако, угрожает опасность. Никакая женщина не может быть в безопасности рядом с Агнаром И. Скардом, сколько бы он ни ходил по врачам в течение всего времени, прошедшего после последних ударов, нанесенных мне в тот погожий весенний день в Лиллехаммере. Я помню, как лежала, скорчившись на кухонном полу, лучи послеобеденного солнца светили мне прямо в лицо, а я была слишком избита и измучена, чтобы отползти в сторону от яркого, резкого света. А сегодня он, согласно медицинской справке, — несчастный больной, живущий на лекарствах, хотя по-прежнему с нестабильной психикой.