— Однако факт налицо, и ваш пистолет найден рядом с трупом Скарда.

— Ну, если вы говорите. Мне нечего добавить. — Эдланд пожал плечами, как будто мысли полиции по этому поводу его ничуть не интересуют. Потом он снова заговорил: — Знаете, что могло случиться, как я думаю?

— Нет. Откуда мне это знать?

Валманн был вынужден признать, что Эдланд и на этот раз начал определять направление и содержание допроса.

— Я думаю, что Скард украл пистолет с целью использовать его против меня — ведь он меня ненавидел. Возможно, он хотел еще кого-нибудь убить, а вину возложить на меня, оставив мой пистолет на месте преступления.

— Но ведь ни того, ни другого не случилось.

— Правда. Не считая того, что он убил еще одну женщину, бедную Лилиан Петтерсен. Но это произошло в номере гостиницы, где нет смысла палить из пистолета, если хочешь остаться незамеченным.

— А вы уверены, что именно Скард ее убил?

— Точно так же, как и вы, господин старший инспектор. Хотя у вас нет доказательств.

— А у вас они есть?

— Я его видел в гостинице в день убийства.

— Это вы утверждаете.

— Верно. Но теперь, когда Скард мертв, подобные размышления представляют лишь гипотетический интерес, не правда ли?

— А каким образом пистолет попал туда, куда он попал, как вы полагаете?

— На место самоубийства Скарда?

— Мы не уверены на сто процентов, что это было самоубийство.

Эдланд никак не отреагировал на возражение Валманна.

— Я думаю, что Скард пережил срыв после второго убийства. Он, видимо, осознал, что не сможет осуществить акт мести против меня. Полагаю, он понял, что полиция напала на его след, что сеть вокруг него стягивается все сильнее. По-моему, он страдал раздвоением личности — носился с религиозными представлениями о преступлении и наказании и одновременно испытывал эротическую одержимость женщинами. Этот конфликт вместе с чувством вины за совершенные им зверские преступления сломили его, и когда он не смог найти утешения даже в Библии, то решился на самоубийство как единственный выход.

— Вы действительно все это продумали?

Валманн прилагал усилия, чтобы сохранить трезвый и спокойный тон, и одновременно старался обнаружить мельчайшую слабость или трещинку в аргументации Эдланда, чтобы получить рычаг воздействия на него, вернуть себе инициативу. Но пока ничего найти не мог.

— Это не должно вас удивлять, господин старший инспектор. Ведь мой личный интерес к данному делу подогрела как раз полиция. Вы меня таскаете на допросы раз за разом, выдвигаете чудовищные обвинения без малейшего обоснования. Вы прочесали мою квартиру, не найдя никаких доказательств. Я же потерял возлюбленную, а также доверие и уважение из-за неумелого расследования полиции. Разве не подобало мне хотя бы заинтересоваться этим делом, продумать факты и попробовать прийти к логическому объяснению? Я думаю, это естественно. А объяснение, как я уже сказал, налицо: Агнар Скард убил свою сожительницу в приступе ревности, а затем свою подружку, когда та выяснила, что он опасный шарлатан, а может, и грозила ему разоблачением, откуда мне знать? Во всяком случае, эта старая свинья не выдержала внутреннего раскола личности и лопнула. Как тролль на солнечном свете!

Во время этой речи Эдланд приподнялся на стуле, а закончив речь, хлопнул рукой по столу. На его лбу выступили капельки пота.

Не такой уж он невозмутимый, когда доходит до дела, подумал Валманн и почувствовал себя менее стесненно. Ему все же удалось задеть Эдланда за живое. Как и когда это случилось, трудно сказать, но это произошло.

— Я полагаю, что вы не будете возражать, если мы пока оставим пистолет у себя в качестве доказательства, — произнес он спокойно.

— Да нет, пожалуйста, — ответил Эдланд. Он немного успокоился и одарил старшего инспектора улыбкой. — Я не ожидал, что снова его увижу, и решил уже новый купить. Через стрелковый клуб! — быстро добавил он, заметив реакцию Валманна.

Инспектор решил схватиться за последнюю соломинку.

— А можете вы для порядка сказать, где находились вчера вечером, скажем, от половины одиннадцатого и позже?

— С удовольствием! — Он казался самой доброжелательностью. — Я был в баре. В том же самом, что и вы. В «Виктории». Я вошел туда как раз в тот момент, когда выносили ту несчастную женщину, которая спьяну пострадала в столкновении с вами, господин старший инспектор, если я не ошибаюсь. Во всяком случае, так мне рассказали. Жаль, что мы не встретились, а то могли бы вместе выпить и поболтать, и тогда не было бы необходимости здесь суматоху устраивать. Уверен, что результат был бы тот же самый, а вы как думаете?

— Да, это было здорово!

Рюстен вообще-то не отличался злорадством, однако сейчас на его обычно спокойном лице сияла кривая усмешка, а глаза иронически блестели.

— Я донял его…

— Ну да. Это было так явно видно.

— Он сам себя возбудил, ты не заметил? Старался казаться невозмутимым, но затем сорвался и разошелся.

— Уж не думаешь ли ты, что он просто чувствовал раздражение, потому что его еще раз вызвали на допрос, на котором выяснилось, что полиция ничего конкретного ему предъявить не может!

— А я тебе рассказывал, что думаю по поводу времени первого смертного случая? Что расчеты патологоанатома можно несколько сдвинуть в связи с тем, что дверь всю ночь была полуоткрыта?

— Это тонкости. Тут нужно быть математическим гением, чтобы рассчитать, как такая деталь могла повлиять на определение момента смерти.

— Это называется работой полиции.

— Признайся, Юнфинн, что ты и на сей раз вынужден согласиться, что парень не виноват. Я понимаю, что это тебя мало радует.

Валманн пропустил мимо ушей эту сокрушительную реплику.

— Он по уши в этом завязан.

— И все же мы не можем напасть ни на один след! Что у тебя с этим парнем?

— Ты слышал, как он выстроил безупречную цепочку действий, якобы объясняющих весь ход событий.

— Мне показалось, что все это звучало достаточно правдоподобно.

— Даже слишкомправдоподобно! Все злодеяния и преступник на блюдечке. В комплекте с образом действий, мотивом и психологическим анализом. А потом он говорит, что не собирается играть в сыщиков-любителей.

— Мне показалось, что все нормально. Парень был поистине великолепен.

— Уж слишком все гладко. Он старается возвести вокруг себя прочную стену, чтобы нельзя было проникнуть внутрь. Спрашивается, для чего? Да чтобы скрыть свою причастность к делу.

— А в чем она, по-твоему, состоит?

Валманн молчал.

— То есть ты хочешь сказать, что нашел подозреваемое лицо, но не знаешь, в чем его заподозрить?

— Дай мне немного времени. Несколько часов. У меня тут… Здесь что-то… Я в этом уверен!

— Да, пожалуйста… Сколько хочешь времени, Валманн. Мертвые от тебя никуда не убегут.

— Да, но Эдланд может смыться в любой момент.

— К чему бы ему это? Уж этот сет он выиграл со счетом шесть — ноль.

— Чтобы опередить меня. Получить фору. Исчезнуть, а потом появиться в другом месте. Именно так он и действует. Мы с ним в некотором роде друг друга понимаем. Он знает, что я разгадал все это представление.

Он замолчал.

— Ты что, нить потерял?

— Да нет, — медленно произнес Валманн. — Я просто другую нить подхватил. Ты не возражаешь, если я по-прежнему буду действовать слегка в стороне от команды? Мне надо взглянуть на собранный нами материал еще раз. И с Нольде переговорить.

— Пожалуйста! — Рюстен сделал знак рукой, как будто приглашал к столу. Однако лицо его выглядело расстроенным. Ну ничего ни в какие ворота не лезет в этом расследовании, руководить которым ему поручили. Разве что теория Эдланда. — Как я понял, Моене слегка ослабила свое вчерашнее эмбарго?

— Я тоже об этом слышал. Не от нее самой, конечно, но…

— Добро пожаловать за стол. Но не вызывай больше никого на допрос, если у них нет дымящегося пистолета в руках.