— Здесь… — раздалось из глубокого честерфилдского кресла в заднем ряду. Инспектор полиции Кронберг выглядел по меньшей мере на десять лет старше своего возраста. Невысокого роста, наполовину облысевший, с ничем не примечательной внешностью, Кронберг сидел, вцепившись в стакан с пенящимся «Фаррисом», [12]как будто у него под ногами все еще качалась палуба, и выглядел еще более серым, чем обычно. Круиз в Хирстхалс оставил на нем свои следы.

— Помоги нам облечь в плоть и кровь наши скудные данные о Скарде и Эдланде. Попытайся залезть за пределы обычных регистров. Нам нужны факты их биографий, передвижения, работа по специальности, адреса. Как ты понял, нам пока что удалось узнать очень немного, почти ничего.

— Хорошо. — Лицо Кронберга просветлело, и в глазах засверкала какая-то мысль.

Решение проблем с помощью компьютерного таланта составляло главный стержень деятельности этого тихони-холостяка. Это было общеизвестно, но редко комментировалось, так как его успехи основывались частично на знаниях и умениях, далеко выходивших за рамки общепризнанной методики, во всяком случае, в полиции. Но Кронберга пока что никто не разоблачил и не обвинил в нарушении правил. И этим он также был обязан своему необычайному таланту.

— Ну тогда я начну. — Он поднялся и вышел из комнаты, все еще яростно сжимая в руке стакан с «Фаррисом».

— Сульстранд и Вигген, сходите еще раз к Аннебет Далбю. Нужно все-таки получить представление о том, чем занимается этот Агнар Скард, кроме того, что устраивает музыкальные приемы для дамочек в своей комнате, зачем он поехал в Тронхейм и где он сейчас.

— А мы можем зайти в его квартиру? — спросил Вигген. Казалось, ему не терпится заняться настоящей полицейской работой, какую показывают по телевизору.

— Слишком рано. Мы ведь еще с ним не разговаривали. Насколько нам известно, у него есть алиби на ночь убийства. А кстати, что там с судебно-медицинской экспертизой? Нам уже сообщили, когда ее можно ожидать? Есть ли какие-либо предварительные результаты?

— В течение сегодняшнего дня, — ответил Нольде. — Я утром им звонил. Они ускорили свою работу после субботнего репортажа в «ВГ».

— «Промедление в работе полиции приводит к потере драгоценного времени. Следствие в тупике», — процитировал Валманн. — Виноватыми всегда мы оказываемся. Но надо отдать им должное: они совершенно правы — ведь у нас даже нет официального подтверждения личности убитой.

— Мы выяснили местонахождение матери Карин Риис, — сообщил Вик. — Она живет в Дрёбаке с гражданским мужем. Они оба на пенсии и, очевидно, уехали на зиму в Португалию, где у нее есть квартира. Нам пока еще не удалось с ней связаться. У Карин Риис есть еще сестра, которая переехала в Швецию. Ее последний адрес, который мне удалось найти, — Эребро, но телефон там не отвечает.

— А ее дружок наотрез отказывается опознать погибшую, — вмешался Энг. — Когда мы его попросили, он чуть в обморок не упал.

— Надо связаться со стоматологом, — произнес Валманн. — Я сам это сделаю, — добавил он, вдруг вспомнив что-то. — Энг, ты продолжай исследовать бары и пивные в городе, может быть, узнаешь что-нибудь о ночных похождениях Карин Риис. Возможно, что дамочка этой особой профессии была вовлечена и в другие конфликты. Возьми с собой Сульстранда.

— Хорошо. — Энг был, по всей видимости, не прочь заняться именно этим.

Сам же Валманн с явной неохотой ждал предстоящей встречи с начальницей управления Моене, требовавшей новых данных. Именно она позвонила ему спозаранку и процитировала заголовки в «ВГ». Он знал, что его может ожидать доклад об утерянной чести хамарской полиции. А эта честь беспокоила Моене не меньше, чем ее собственные добродетели старой девы, подумал Валманн и признался сам себе в тот же момент, что он, собственно говоря, ничего не знает о личной жизни начальницы управления и еще меньше — о ее добродетелях, кроме того, что она живет одна с собакой, французским бульдогом. А может, она побывала замужем несколько раз и имеет кучу детей? Хотя это сомнительно. На ее письменном столе красовалась только фотография собаки.

До конторы стоматолога Маркуса Гроберга было рукой подать, но Страндгата в ноябре продувается насквозь. Валманн шел и дрожал от холода. Он знал, что можно было бы и не ходить, а позвонить по телефону и спросить, не согласится ли стоматолог опознать умершую женщину, предположительно Карин Риис. Но Валманна интересовало не только опознание умершей, с этим можно было не торопиться, так как они еще не получили ее тело от судебно-медицинских экспертов. Он хотел задать добропорядочному стоматологу совсем другой вопрос и посмотреть, как тот прореагирует.

— Ну, а какие, собственно, отношения были между вами и вашей ассистенткой?

Гроберг на секунду остолбенел, но быстро пришел в себя и повернулся к полицейскому, чтобы ответить.

Маркусу Гробергу было под пятьдесят, хотя его тело выглядело старше. Он был сутул, узкоплеч, плохо выбрит, с бледным одутловатым лицом и бегающим взглядом, тонкая шея болталась в просторном вороте рубашки. Яркий пример пожилого холостяка, подумал Валманн. На губах у него играла постоянная полуулыбка, как будто кто-то только что сказал ему нечто приятное. Когда Валманн вошел, с зубоврачебного кресла встал пациент, а Гроберг держал в руке и рассматривал рентгеновский снимок. На голове у него была маленькая белая шапочка, а на свободной руке — белая латексная перчатка. Марлевая повязка висела вокруг шеи. Валманн представился. Рукопожатие стоматолога было вялым. Инспектор подождал, пока врач договаривался с пациентом о следующем визите, а затем задал свой вопрос, внезапно, без какого-либо вступления.

— Какие отношения?.. А что вы, собственно, имеете в виду?

Реакция была такой, как и ожидалось. Гроберг протрубил отбой, сделав вид, что не понял ни содержания вопроса, ни к чему клонит полицейский. Но на лице у него читалось совершенно иное. Он раскрыл рот, прежде чем взял себя в руки, и стиснул белоснежные зубы, к которым были применены, очевидно, все возможные отбеливатели.

— Я имею в виду… — Валманн напустил на себя несколько суровый тон, — я хотел бы знать, не состояли ли вы в сексуальных отношениях с Карин Риис.

— Но… — Гроберг повернулся к столику с инструментами, стоявшему справа от зубоврачебного кресла, затем осознал, что ему там ничего не нужно, и медленно, как будто боялся потерять равновесие, повернулся к Валманну. — Но это же… неслыханно!

— Наоборот. Такое часто бывает. А кроме того, вы сами меня надоумили спросить.

— Я? Каким образом? Это абсолютно… — Гроберг ухватился за спинку кресла. Валманну даже жалко его стало, он выглядел абсолютно неподготовленным к такому обвинению и полностью беззащитным.

— Когда мы разговаривали по телефону в пятницу и я попросил вас описать Карин Риис, вы употребили выражение, которое меня удивило. Вы назвали ее «милашкой». Вы помните? Милашка. Вы думаете, что это подходящее слово для описания стоматологом своей молодой ассистентки?

— Да… я понятия не имею!

— Мне кажется, это больше похоже на то, как пожилой любовник говорит о своей молодой любовнице, вам не кажется?

— Нет, знаете что! Это!.. Это!..

— Давать ложные показания полиции наказуемо. Вы это знаете?

— Ну да, конечно.

Валманн позволил врачу на короткий момент собраться с мыслями. Гроберг стоял, слегка наклонившись вперед, и тяжело дышал. Валманну показалось, что он еще никогда не видел человека, у которого слово «виновен» с такой ясностью было выражено на лице, в каждом движении и повороте тела. Гроберг просто не умел притворяться и лгать. Неужели есть еще такие люди в наше время? — подумал Валманн. И где только их искать? Почему они так редко встречаются?

— Но она действительно была прелестной девочкой, не так ли?

Гроберг молчал, вместо ответа раздался лишь едва слышный стон.

— В этом нет ничего постыдного. — Валманн старался говорить доверительно. — Даже если она была такойдевочкой.