Любой работе Аврора отдавалась энергично: завязав свои длинные белокурые волосы в тугой пучок, она отправлялась в школу, и ее платья в цветочек стремительно мелькали в школьных коридорах. Авроре было сорок пять, но выглядела она старше. Однажды, когда она ездила в Йоркшир с группой студентов посмотреть дом-музей сестер Бронте, ей показалось, что она услышала голос Эмилии, но вполне возможно, что то был всего лишь стон ветра над вересковой пустошью.
Детей у них не было. Аврора была слишком занята, а Генри все время проводил в мечтаниях о договоре с престижным издательством, которым не суждено было сбыться. Аврора порой замечала, что Генри стал как будто ниже ростом, и Генри мало-помалу пришел к выводу, что это, должно быть, от его общей разочарованности в жизни.
Сейчас Аврора была полностью захвачена осуществлением своего самого амбициозного плана. Она собиралась пристроить к задней части дома огромную оранжерею, чтобы проводить там заседания литературного общества. Популярность «Почитателей Бронте» крепла день ото дня. Газета «Айриш ньюс» в разделе «Культура» опубликовала статью о деятельности общества, и после ее выхода в свет в почтовый ящик Авроры посыпались письма. В обществе уже состояло двадцать человек, а у нее лежало еще пятьдесят заявлений. Аврора тщательно отбирала претендентов. Она не желала, чтобы по ее викторианскому особняку на Мэлоун-роуд расхаживали толпы карьеристов и брачных аферистов, ели ее пирожные с сахарной глазурью и сэндвичи с огурцами.
Представитель фирмы, явившийся ознакомить их с прайс-листами, решительно не понравился Генри Блэкстаффу. Арнольд Смит показался ему скользким, нахальным типом, у которого была дурная привычка трогать чужие вещи. Генри не мог забыть, как Арнольд схватил антикварную вазу, внимательно изучил клеймо на дне и только потом поставил ее — не туда, откуда взял. Генри хотел было попросить Арнольда Смита тотчас же убраться вон из дома, но, к сожалению, фирма «Уэлли: элитные окна и оранжереи» единственная в городе способна была взяться за постройку такой огромной оранжереи, о которой мечтала Аврора. Генри помнил тот день до мельчайших подробностей. Вся его жизнь изменилась тогда.
— Мне он не нравится. Он просто льстец и шарлатан, — заявил Генри, когда синий «ягуар» Арнольда Смита тихо отъезжал от их дома по бетонной дороге. — Такой что угодно скажет, лишь бы заполучить клиента. «А вы, случайно, не актриса, миссис Блэкстафф? Мне кажется, я вас где-то видел:..» Держит нас за идиотов?!
— Да, типаж выразительный, тут я готова с тобой согласиться, — ответила Аврора. — Но, в конце концов, у торговых агентов это в крови, все они любят поактерствовать.
— И когда же нам сообщат стоимость этого чудо-сооружения, хотел бы я знать? Не понимаю, почему нельзя просто снять помещение? Или собираться в пабе, заодно и выпить немного. Все так делают. Все эти ваши кружки и клубы по интересам.
— Генри, дорогой, я не могу допустить, чтобы наши собрания проходили в убогом помещении, где горит одна лампа и дует изо всех щелей, или еще того лучше — в прокуренном кабаке, где сквернословят пьяные мужики. Атмосфера будет нарушена. У нас же не просто книжный клуб. Это другой уровень. Литературное общество.
— Ах, извините! У вас, оказывается, общество.
— Вот именно. И заседания общества должны проходить достойно, Генри, дорогой мой. Оранжерея решит все наши проблемы. У нас появится больше места, и тебе не придется бежать со всех ног и отсиживаться в этой твоей затрапезной чайной.
— Ты же знаешь, я всех твоих дамочек терпеть не могу. Особенно миссис Джонсон хороша — корчит из себя королеву Викторию, зачем-то носит митенки и дурацкую черную накидку.
— Не надо так волноваться, Генри. Ну, что, право, тебе так далась несчастная миссис Джонсон и ее трогательная накидка? Это, если хочешь знать, семейная реликвия, она сохранилась еще с викторианских времен. А миссис Джонсон на редкость эксцентрична! Надо будет нам устроить костюмированные чтения. Отличная идея, хоть я сама ее и предложила. А теперь, будь умницей, завари чай, хочу перед ужином просмотреть эти буклеты.
После ужина последовала чудовищная ссора. Аврора сообщила Генри, что чуть ли не весь его любимый сад придется уничтожить, чтобы разровнять место под оранжерею. Генри никак не ожидал, что она будет такой огромной.
— Мистер Смит заверил меня, — стояла на своем Аврора, — что его компания уже не первый год успешно справляется с большими, взрослыми деревьями. Ну, сам подумай, может, оно и к лучшему, а? С этим садом у тебя столько хлопот! Да у тебя от работы скоро горб вырастит — если хочешь знать!
— А как же моя теплица, Аврора? Моя несчастная тепличка! Хоть она-то останется? Там столько редких образцов — мои эксперименты по прививке в самом разгаре…
— Ну, знаешь, Генри! Это уж слишком! Только не хватало, чтобы твоя ветхая развалюха портила мне весь вид из оранжереи! Прикажешь мне выступать перед аудиторией на фоне такого кошмара? Ха-ха-ха. Очень остроумно.
— Так что, получается, ты уже все решила? Это даже не подлежит обсуждению? Ты просто возьмешь и выбросишь растения, за которые я получил столько призов?
— Подумаешь, несколько чахлых доходяг. А ты как думал? Скажи спасибо, дорогуша. Кстати, я тут подумала, что тебе не плохо было бы отпустить усы, так ты удачно впишешься в атмосферу, когда будешь подавать закуски.
Генри промолчал. Чтобы достойно ответить на эту речь, ему пришлось бы прибегнуть к словам и выражениям, от которых Аврора упала бы в обморок.
Вспомнив эту сцену, Генри покачал головой. Он не мог сосредоточиться на газете. Может быть, Аврора права, и он действительно женоненавистник. Может, ему обидно, что жена сама принимает важные решения, связанные с большими расходами.
Он очнулся как раз, когда Пенни несла ему завтрак. Она держала в руках горячую тарелку, прихватив ее чистым полотенцем, чтобы не обжечься. Ему вдруг сделалось совестно, что этой милой женщине приходилось его обслуживать. За последние месяцы они сдружились. Пенни все знала про «Почитателей Бронте» и про отношение Генри к этой затее.
— Что-нибудь еще для вас, Генри?
Он покачал головой.
— Выглядит очень аппетитно, спасибо, — сказал Генри, чтобы сделать ей приятное. Кафе знавало лучшие времена, подумалось ему, но кормят здесь бесподобно. Недаром он ходит в такую даль с Мэлоун-роуд. — Аврора меня убивает, — начал он, когда Пенни уже собиралась отойти от его столика. — Еще один безумный прожект. Весьма дорогой на сей раз. Оранжерея. Огромная, будь она неладна! Весь сад бульдозером разворотят. А мне не дают даже слово сказать. Куда там!
— Какой вы славный, Генри! Повезло вашей жене — любую прихоть ее исполняют. Как я ей завидую! — Пенни не сказала Генри, что недавно вычитала в журнале: покупка оранжереи — верный знак того, что пара нуждается в расширении пространства. Что им двоим, вероятно, стало тесно в доме. Дэниел утверждал, что редакторы журналов половину статей просто выдумывают на ходу. И на этот раз Пенни с ним согласилась. В конце концов, что может быть плохого в красивой оранжерее? Пенни и сама не отказалась бы от такой.
Генри был польщен. Слова Пенни заставили его почувствовать себя романтичным глупцом, богатым мужем, который потворствует прихотям своей хорошенькой женушки. Отныне именно такой линии поведения он и будет придерживаться. Притворится, будто передумал, скажет Авроре, чтобы она смело выбирала лучшую конструкцию, невзирая на цену. Потом, когда придет время выписывать чек, она сама засомневается, стоит ли запускать руку в сбережения. И объявит, что все отменяется, а Генри будет так великодушен, что не скажет заветное: «А что я тебе говорил!» И вновь станет для нее обожаемым мужем.
Генри решил помириться с Авророй, а потом они вместе посмеются над ее дурацким оранжерейным проектом. Да, подумал он, завтра в это время от ее затеи и следа не останется. Непозволительная роскошь — выбрасывать такую уйму денег, и на что? На хобби, всего-навсего! Выкорчевать араукарию чилийскую, которую посадил еще дядюшка Берти, уничтожать все деревья ради минутного каприза? Не зайдет же она так далеко, в самом деле?
