В то время как Сэди с трудом передвигала ноги по улице, небеса разверзлись, и на нее и на букет розовых гвоздик, который она купила для Дейзи, обрушился проливной дождь. Капли дождя больно били по лицу. Она сообразила, что оставила свой зонт за дверью чайной «У Малдуна». Домой она пришла промокнув до нитки, ее отчаянию не было предела.

День промчался в лихорадочной круговерти из посетителей, уборки и грязной посуды. В семь часов стихло, и Пенни с Дэниелом сели ужинать на кухне. Пенни поделилась с Дэниелом своими предложениями, вряд ли стоит говорить, что они его мало впечатлили.

Его совсем не вдохновляла идея нанять уборщицу, пару официанток и предоставить Пенни свободное время. Зачем оно ей? Бывали недели, когда о выручке говорить не приходилось. Но главное, почему не стоит нанимать персонал: при нынешнем положении дел накладные расходы сведены до минимума. Он терпеливо повторял и растолковывал Пенни давно знакомые ей доводы.

А тут еще как гром среди ясного неба — она хотела, чтобы они попробовали завести ребенка, пока не поздно. Он был потрясен до глубины души: неужели она все еще носится с этой безумной идеей? Он полагал, что она давным-давно выбросила ее из головы и что теперь им ничто не мешает без лишних хлопот вести семейный бизнес.

Он объяснял ей, что невозможно будет заниматься чайной и ребенком одновременно, они просто не могут позволить себе такой роскоши.

— Не беда, что нет детей, зато, только представь, от скольких неприятностей мы себя избавили. Ни тебе бессонных ночей, ни кошмарных месяцев, когда режутся зубы. В конце концов, никто не будет ползать под ногами, подбирать с пола случайно оброненные монетки и пух с ковра, совать в рот всякую дрянь, а потом задыхаться, пока не постучишь по спине…

— Откуда ты столько знаешь о детях, если они тебя не интересуют? — не отступала Пенни.

— Я слышал, как Милли тебе рассказывала. Судя по всему, ее дети — просто ужас. Стоит ей на минуту отвернуться — они уже что-нибудь сломали или сами поранились.

— Они не всегда будут маленькими, Дэниел. Потом они подрастут, начнет проявляться их личность.

— Еще хуже! Придется искать хорошую школу. А потом они будут драться во дворе и являться домой в порванной форме. Уроки их делать не заставишь, а на подростков вообще управы нет…

— Да ну, Дэниел, ты чепуху городишь! Ты бы послушал себя! Говоришь, как ворчуньи Кроули. Наш ребенок никогда не стал бы таким. Мы бы его любили и воспитали хорошим человеком.

— В этой жизни никто не застрахован, Пенни. Как ты можешь быть уверена в том, что после не передумала бы, не захотела бы повернуть все вспять, когда были только ты, я и наше маленькое кафе?

— Потому что я точно знаю, что любила бы нашего ребенка, несмотря ни на что.

— Ты сама не знаешь, что говоришь.

— Ну конечно, лучше всю жизнь подавать чужим людям чай с тостами и булочки с кремом, чем дать жизнь ребенку!

— А я-то думал, что чайная тебе небезразлична так же, как и мне, Пенни! В конце концов, она принадлежала твоей семье. Это же твое, твое кровное дело!

— Дэниел, я правда люблю наше кафе. Я знаю, что ты трудишься не жалея себя и что кондитер ты первоклассный. Но я не хочу проводить здесь пятнадцать часов в сутки. Я не становлюсь моложе, я хочу ребенка. — Из глаз ее брызнули слезы.

— У меня что, нет права голоса?

— Конечно, есть. Но это я буду вынашивать ребенка, рожать и кормить его. У меня осталось не так-то много времени, Дэниел… — Она судорожно всхлипнула.

— Что-то ты разнервничалась, Пенни. Ну же, успокойся. Я только хочу сказать, что в один прекрасный день тебе все это может до смерти надоесть. Вдруг ты захочешь вернуться к прежней, свободной, необремененной заботами жизни?

— С какой стати? Разве я не самая терпеливая женщина на свете?

— О чем это ты?

— А как бы иначе я смогла выдерживать тебя все эти годы? — не успокаивалась Пенни.

— Послушай, давай сегодня ляжем спать пораньше. Хочешь?

— И ты опять примешь меры предосторожности?

Он ничего не ответил. Все было ясно и так.

— Не нужно одолжений, Дэниел. Я прекрасно знаю: для тебя это не больше чем еще одна постылая обязанность!

Она бросилась вон из кафе в квартиру — сделать себе горячую ванну. Она возьмет с собой в ванну бутылку охлажденного вина, хрустальный бокал и новый любовный роман. Она пролежит там весь вечер, и пусть Дэниел сам обслуживает последних посетителей и убирает, если ему так по душе этот проклятый ресторанный бизнес.

— Нет, — говорила она своему отражению в ванной, — уму непостижимо! Теперь он пытается убедить меня, что я не хочу ребенка, когда завести ребенка всегда было моим самым заветным желанием. А я еще даже не заикнулась ему о приличном доме с садом. Мне начинает казаться, что Милли была права на его счет! Что-то здесь нечисто.

Она поставила бокал вина на стул, рядом положила толстый роман в мягкой обложке и осторожно шагнула в ванну, наполненную горячей водой, над которой возвышалась десятидюймовая шапка густой пены. Но в тот вечер она не прочитала ни строчки. Она просто лежала, уставившись в потолок, потягивала вино и строила планы, пока вода совсем не остыла.

Дэниел долгое время ходил по кухне мрачнее тучи. Он понимал, что не следовало сегодня так разговаривать с Пенни. И раньше тоже. Закрыв чайную на ночь, он уселся за столик и стал размышлять над собственной жизнью, о том, что привело его к кризису. Потому что он чувствовал — кризис назрел. Пенни уже не первый год заводила разговор о детях, но до сих пор ему всегда удавалось убедить ее, что лучше подождать немного, пока у них не скопится приличная сумма в банке, пока не стабилизируется политическая ситуация, пока они не найдут Пенни замену и не обучат нового работника всему, чтобы он мог взять на себя ее обязанности. Сейчас он понимал, что больше увиливать не удастся, — время вышло.

Да, странное дело, да и жизнь странная тоже.

Прижимистость Дэниела Стэнли была притчей во языцех у всех, кому довелось иметь с ним дело. За все годы, что он работал шеф-поваром в отеле «Империал» в Белфасте, он ни разу не угостил сослуживцев выпивкой, ни по поводу, ни тем более без.

Однажды официанты приклеили к полу пятифунтовую банкноту и чуть не надорвали животы со смеху, наблюдая, как Дэниел пытается отодрать ее. Веселье поутихло, когда он отпарил ее чайником, высушил на батарее и затем аккуратно убрал в карман. Тут все поняли, что он просто ненормальный. Впрочем, всем, кто родился и вырос в Белфасте, не привыкать к разного рода помешательствам, так что со временем Дэниела приняли таким, какой он есть, вместе с его скупердяйством.

Раз в год для служащих устраивали автобусную поездку на побережье. Обычно в Ньюкасл, откуда открывался великолепный вид на горы Морн. Всем нравился тамошний увеселительный центр с игральными автоматами, веселый звон монет, вылетающих при выигрыше. Музыкальные автоматы крутили бодрые мелодии, которые неслись над головами

счастливых толп отдыхающих дальше к морю. Кукла-гадалка в маленьком стеклянном ящике предсказывала только светлое будущее.

Джон Андерсон, старший официант, лично заказывал автобус и собирал деньги за проезд, а также смотрел, чтобы водитель оставался трезвым и доставил всю компанию обратно домой в целости и сохранности. Все с нетерпением ждали поездки и по дороге туда и обратно распевали песни. Короче говоря, это был лучший день в году.

Компания из двадцати человек гуляла на полную катушку: пинтами пили эль в старинных барах, выстроившихся вдоль берега, и скармливали игральным автоматам свою зарплату. Уминали за обе щеки рыбу, обильно приправленную солью и уксусом, с картошкой-фри, и каждый год гадали, отчего это нехитрое блюдо здесь на побережье, где воздух наполнен морскими запахами, кажется особенно вкусным. Поглощали мороженое со взбитыми сливками по десять порций на брата и несметное количество розовых облаков сахарной ваты. А с собой в подарок семье покупали каждый по стеклянному брелку и несколько осколков прибрежной скалы на липкой ленте.