Я уверена: если бы мы познакомились, я бы тебе понравилась.

Даже если мы не полюбим друг друга, с меня довольно просто быть твоим другом.

Я послала тебе картину, а ты даже не поблагодарил. Я отправила тебе столько писем, а ты ни на одно не ответил. Почему? Я всего лишь хотела получить от тебя маленькую фотографию с автографом. Хоть какая-то символическая связь с тобой — вот все, чего я хотела. Иметь возможность прикоснуться к чему-нибудь, чего касался ты.

Пожалуйста, позвони мне.

Я твоя преданная поклонница.

С любовью,

Бренда

В тот день телефон звонил не раз, и на каждый звонок Бренда мчалась к столику в прихожей и хватала трубку обеими руками.

Конечно же, это не мог быть он. Он еще не получил письмо с номером телефона миссис Браун, но Бренда утратила всякое представление о времени.

— Николас? — умоляющим голосом спрашивала она.

Но нет, звонила очередная приятельница миссис Браун по танцевальному клубу, чтобы уточнить детали поездки в Нэшвилл. Не хочет ли Бренда поехать с ними, любезно предлагали они, узнав о несчастье. И место свободное есть.

Но Бренда скорее согласилась бы принять участие в конкурсе «Мисс Вселенная», позируя на глазах у миллионов телезрителей в откровенном бикини и с большим картонным номером на запястье, чем с подружками матери тащиться на автобусе в Нэшвилл. (Семь дней кряду с Долли Партон и Слим Витман!)

Весь день Бренда просидела в гостиной, разглядывая замысловатый узор на ковре. Она не могла ни есть, ни спать. Тысячу раз она пожалела о том, что не может повернуть время вспять и выдернуть из розетки неисправный удлинитель. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — шептала она, зажмурившись. — Господи, помоги мне. Пожалуйста». Но чуда не случилось.

Когда наступил вечер, Бренда решила сходить куда-нибудь выпить, чтобы прийти в себя. Она вылезла из автобуса прямо напротив бара «Корона» на Грейг Виктория-стрит и вошла внутрь. Она была одна, без спутника, но это ее не беспокоило. Она выглядела как женщина, планирующая основательно напиться, а не флиртовать с симпатичными мужчинами. Она надела длинное пальто, некогда принадлежавшее ее дедушке, садовые башмаки мамы и старый, тридцатилетней давности, костюм отца. Чтобы люди принимали ее за светскую цыпочку, а не за бездомную бродягу, Бренда подвела глаза в два раза толще, чем обычно. Она взяла с собой бумагу и конверты, так, на всякий случай. Толкнув тяжелую дверь и подходя к стойке, она поймала на себе несколько взглядов, но никто ничего не сказал и не заговорил с ней.

— Что будете пить, мисс? — спросил бармен, вытирая руки о старомодный, белый фартук.

— Двойной джин с тоником, пожалуйста.

— Хорошо, мисс. Лед и лимон?

Бренда кивнула.

Забрав свой стакан, она отвернулась и, поставив локти на стойку, стала прихлебывать ледяной джин. Какое-то время она изучала пол, а потом принялась рассматривать зал, лица других посетителей. И тут у окна Бренда увидела одну из своих бывших начальниц — Патрисию Колдуэлл, которая ссорилась с каким-то беднягой в мятом костюме. Бренда глубоко вздохнула: общее чувство досады и негодования, тихо тлевшее в ней последние два дня, вдруг обрело конкретный объект, на котором полностью сфокусировалось. Она заказала еще один джин с тоником. И еще пинту «Гиннесса». Забравшись на табурет у барной стойки, она стала смотреть на Патрисию в зеркало за спиной у бармена.

17 декабря 1999 г.

Дорогой Николас!

Это мое последнее письмо тебе.

Меня арестовали. Сейчас шесть утра. Я пишу тебе из полицейского участка на Лисберн-роуд.

Я вылила целую пинту «Гиннесса» на одну женщину в пабе.

Патрисия Колдуэлл — когда-то я у нее работала. Она определила меня на склад распаковывать товар. Меня! Дипломированного художника! (Диплом, между прочим, с отличием.)

Через две недели она меня уволила за «неправильное отношение к работе», как она изволила выразиться.

(Старая дура!)

Так вот, сидит она на своем месте, вся в «Гиннессе», пыхтит от возмущения, а я ей говорю: «Помнишь меня? Я — Бренда Браун, талантливая художница, дружу со знаменитостями. Так вот, просто чтоб ты знала: это я в прошлом году бросила кирпич в окно твоей задрипанной сувенирной лавки. А может, в позапрошлом году, не помню? Ах ты, сука капиталистическая!»

Она вызвала полицию. Охранник скрутил мне руки за спиной и так и держал, пока не приехали полицейские. Стыд какой! Ко мне в камеру даже позвали врача. Я рассказала ему, что пишу картины и что ты мой близкий друг. (Он прописал мне антидепрессанты.)

Как бы там ни было, я не раскаиваюсь. Я рада, что разбила тогда окно, и я рада, что она узнала, чьих рук это дело. И я не раскаиваюсь ни капли. Я теперь крутая, бой-баба из Белфаста, кто меня тронет, тому не поздоровится. Ура!

Не знаю, дойдет ли дело до суда.

Даешь рок энд ролл!

С любовью,

Бренда

Р. S. С моей карьерой художника покончено, поэтому я больше не надеюсь, что мы когда-нибудь встретимся, но я желаю тебе прожить чудесную жизнь и получить все, о чем ты мечтаешь. Мои чувства к тебе останутся неизменными, невзирая на годы и невзгоды.

Р. Р. S. Теперь уже не стоит посылать мне фотографии с автографом, не утруждай себя—я все равно переезжаю. Но знай, что я остаюсь твоей поклонницей номер один.

Р. Р. Р. S. «Дикие сердцем» — по-прежнему мое любимое кино, несмотря на все его странности. Какие у тебя в этом фильме уши и какой нос! Пожалуйста, никогда не делай пластических операций.

Р. Р. Р. Р. S. Я скоро сменю имя, это уже решено.

С любовью, твоя навеки Бренда Браун (бывшая)

Бренду выпустили в восемь часов. Она бросила письмо в почтовый ящик и не спеша пошла по Лисберн-роуд, разглядывая витрины модных кофеен. Некоторые выглядели очень мило — изящные, респектабельные заведения, но они не шли в сравнение с чайной «У Малдуна». Не было в них той непринужденной атмосферы. Она снова пошла на Малберри-стрит и остановилась перед пепелищем. На улице стояли контейнеры, ожидая, когда их заполнят мусором, который еще недавно был жизнью Бренды.

Пенни и Дэниел чуть не погибли. Чудом спаслись и другие жильцы. Бренда была счастлива, что никто не пострадал. Пусть сама она всего лишилась, могла случиться беда гораздо страшнее. Потом в своей крохотной машинке подкатили Пенни и Дэниел, и Бренда поспешила прочь, пока ее не заметили. Но Пенни догнала ее и стиснула в объятиях.

— Все хорошо, — радостно выпалила Пенни. — Мы перестроим кафе, и оно станет намного лучше, чем раньше. У нас будет стеклянная крыша и новая кухня.

— О-о, — выдохнула Бренда. Она уж испугалась, что Пенни задушит ее прямо здесь, на тротуаре.

— И мы хотим, чтобы после открытия ты была нашим первым посетителем.

— Пожалуйста, прости меня за пожар, Пенни.

— Не за что прощать. Пожар мог запросто вспыхнуть и в нашей квартире. Между прочим, Дэниел сначала так и подумал. Все давно прогнило. Ничего, страховка частично возместит нам убытки.

— Ну что ж, я рада, что вы так стойко все восприняли.

— Да, кстати, Бренда: наши строители работают ведь и в соседних квартирах и они нашли у тебя кое-какие вещи, уцелевшие при пожаре. Они показали мне, и я решила сохранить их для тебя. Подожди-ка, сейчас принесу. Они у нас в багажнике. — И она побежала через дорогу за вещами Бренды.

— Мне сказали, что ничего не осталось, — удивилась Бренда.

— Кое-что осталось. Эти вещи нашли под кроватью, еще вчера, — сказал Дэниел.

Пенни вернулась, держа в руках слегка обгоревшую по углам обувную коробку, заполненную красными конвертами, и портрет Николаса, чудесным образом совершенно не пострадавший от огня. Разве только по краям образовалось несколько трещинок — там, где от высокой температуры слишком быстро высохла краска. Пенни так радовалась, что именно она вернула Бренде ее драгоценные сокровища.