Генри аккуратно подогнул ноги и сел рядом с Тоби. Сидели они не на толе, а на волокнистых ковриках из синтетики, похожих на автомобильные.

– Я понимаю, как тебе больно, – заговорил он, стараясь не выходить из роли славного парня. – Но у тебя есть я.

Подумать только, он готов служить этому эгоцентричному, влюбленному в любовь юнцу. Втрескался в Тоби, но платонически, больше от скуки. На мальчика отрадно смотреть. Трогать необязательно. Ну, не совсем так. Но смотреть очень приятно. Глаза уже привыкли к темноте.

– Почему он больше не любит меня? Любил же раньше. Я это знаю. Голубые – они все такие. Поверхностные, пустые. Непостоянная у них любовь. Теперь он даже не ревнует. Не способен на сильные эмоции.

Его зацикленность на одной теме начинала уже надоедать Льюсу. Тоже мне! Сидит на крыше рядом с великим шекспировским актером – ведь так отзываются о нем критики? – в скором времени – кинозвездой, и страдает по плоскозадому драматургу, который прячется где-то внизу.

– Есть предложение, – заговорил Генри. – Есть способ заставить нашего приятеля как следует поревновать.

Тоби задумался на минуту, но потом фыркнул и покачал головой.

– Забудь. Ты вовсе не о том думаешь, как заставить его ревновать – ты просто хочешь трахаться.

– До чего же ты проницателен, Тоби. До чего умен.

– Мы же собирались остаться друзьями!

– Это по-дружески.

– Ты используешь меня!

– А ты – меня. Но я не против, – поспешил он добавить. – Меня это забавляет. Это мне даже льстит. Но должен признаться, – он решил быть откровенным до конца, – что твое морализаторство, право же, утомительно. Я был с тобой честен. Обращался с тобой, как с равным. Но хотелось бы видеть взаимность. Взять хоть ту ночь: я делал для тебя все, исполнял любую просьбу, тут потрогать, там погладить, сосал, пока не посинел. А ты хоть что-нибудь сделал для меня? Да ни хрена! – Не в том дело и не об этом сейчас надо говорить. – Все мы любим молодых, – продолжал он. – Их энергию, красоту, надежду. Будущее. Свет и воздух. Но ты слишком самонадеян, Тоби. Ты так уверен, что юность и красота ставят тебя вышевполне успешного старого актера? Меня это уже начинает раздражать.

– Что ты говоришь, Генри? Ты сердишься, потому что той ночью я не… не ответил… – Он не мог даже выговорить страшное слово.

– Нет! Не в минете дело. В чем-то большем. В том, что стоит за этим.

Тоби помолчал.

– Я бываюэгоистичен, – согласился он. – Ты уж прости, Генри. Но ведь это доказывает, как сильно я его люблю, верно? Вот почему я плохо обращаюсь с другими.

Генри скрестил руки на груди, а то как бы не врезать заносчивому мальчишке.

– Не в этом дело. Ты мог бы проявить уважение.

– Хорошо, хорошо. Я все исправлю. Откинься на спину.

– Что такое?

– Я готов проявить уважение. Ответить взаимностью.

Генри не успел ничего возразить, объяснить, что не секса ему надобно – Тоби уже опустился на четвереньки и поцеловал его в губы.

Медленный, теплый, вполне дружеский поцелуй. Чудесный поцелуй, без рук, тесное переплетение языков, как в пятнадцать лет, когда обжимался за сценой с любимым другом, Пролазой Доджером, [102]не зная, какая сила таится в поцелуе, как далеко это заведет.

Тоби прервал поцелуй.

– Да? Хорошо? Прошу тебя. – Он торопливо расстегивал молнию в штанах Генри. – Мнеот этого станет лучше. – Он выпустил на волю набрякший член. – Ложись. Устраивайся поудобнее.

Генри откинулся, прислонившись головой к ступеньке. Снизу доносились громкие голоса гостей. Если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице, придется изогнуть шею, чтобы его разглядеть. Он приподнялся на локтях, наблюдая за Тоби.

Это был акт не любви, а покаяния. Генри даже не достиг полной эрекции. И работал Тоби не слишком хорошо, чересчур широко раскрывал рот, словно боялся проглотить грязь. Время от времени из распахнутой ширинки Генри доносилось возбужденное посапывание, но в целом это не было хорошим сексом. Символический акт.

Со всех сторон их окружали окна, кто-то, возможно, подглядывал. Нечего сказать, красиво выглядит звезда Бродвея, поддразнил он самого себя.

Выйдя на террасу, Джесси обнаружила Фрэнка за столом под пляжным зонтом. На тарелке лежали ломтики сыра, ветчины и лимона.

– Только что сообразил, – сказал он, – я же весь день не ел.

– И я тоже. – Но есть не хотелось. От одного вида груды разнообразной снеди пропал аппетит.

– Не очень-то твой брат нам обрадовался.

– Кто его нынче разберет.

Фрэнк посмотрел на нее печальным и мудрым взглядом:

– Что ты пыталась ему доказать? Зачем притащила нас всех сюда?

– Ничего я не доказывала. Хотела повеселиться. Думала, будет весело. Что, люди разучились отдыхать? Ходите все надутые.

Джессика! – Из ниоткуда возник Кеннет Прагер. – Где сейчас может быть мистер Льюс? Он просил отыскать его на террасе, чтобы закончить интервью.

Сквозь стеклянные двери Джесси оглядела гостиную, посмотрела во все углы террасы, но нигде не увидела ни Генри, ни брата. Хорошо еще, Прагер не столкнулся с Калебом. Впрочем, это было бы забавно. А если Калебу не смешно – тем хуже.

– Прошу прошения, Кеннет. Не знаю, право. В туалете не смотрели?

– Я сам только что оттуда! – Похоже, она обязана следить за перемещениями этого урода. – Ладно, проверю еще раз в квартире, – вздохнул он. – Потом пойду домой.

Фрэнк покачал головой.

– Повеселиться? – повторил он. – Да нет. Ты добивалась внимания к себе – вот зачем ты нас собрала.

– Молодец! – сказала Джесси. – В самую точку. Калеб говорит, я сделала это, чтобы поставить егона место. Показать, что его жизнь еще хуже моей.

– Чем вы оба так недовольны? Вам обоим позавидовать можно. Хотя, конечно, мое мнение, мнение неудачника, ничего для тебя не значит.

– Ты так и не простишь мне эти слова?

– Нет. Всякий раз, как вспомню, саднит. А теперь еще твой босс на коне.

– Послушай, это Генри преуспел, а не я.

Он всмотрелся в нее и покачал головой:

– Извини. Мне срочно надо выпить. Промыть глотку от дерьма. – Жестом он указал на свою перегруженную тарелку – обыграл буквальное и метафорическое значение – и побрел внутрь.

Господи Иисусе! – мысленно воскликнула Джесси. В какой момент вечеринка превратилась в худшую ночь ее жизни? А впереди еще встреча с мамой.

Внутри послышался шум: несмотря на поздний час прибыли новые гости. Труппа «2Б» – Аллегра, Дуайт, Крис и Мелисса – добралась, наконец, на метро. Аллегра вышла на террасу вместе с Дуайтом, они все еще обсуждали спектакль.

– Что ни делается, все к лучшему, – заявила Аллегра. – Я влюбилась в Крис не потому, что я лесби, а чтобы поссориться с Боазом. Боаз слинял, Фрэнк взялся за дело, и все пошло как по маслу. Джесси! Отличная вечеринка. А где Генри? Я попрошу его кое-что добавить к отзыву. Малюсенькуюдеталь.

За спиной у Аллегры возник Калеб, он хотел о чем-то спросить Джесси.

И в квартире снова началась суета.

Кеннет пробыл в туалете дольше, чем собирался. Он сидел на крышке унитаза, прижав к уху диктофон, слушал запись интервью и соображал, какой бы вопрос задать Генри Льюсу напоследок. Вот бы проучить Бика, превратить навязанное ему репортерское задание в отличную статью, но обстоятельства сложились против него, всю ночь он гонялся за Льюсом, и не поймал. Спектакль в той задрипанной квартире оказался приятным сюрпризом, но сейчас необходимо сосредоточиться. Один только вопрос: существует ли такой актер или актриса, с кем вы мечтали бы сыграть на пару? Получить ответ – и можно уйти.

Выйдя из туалета, он огляделся в поисках Льюса. Ничего вечеринка. Кто здесь, собственно, хозяин? – гадал он. И квартирка неплохая. Им с Гретхен такая не по карману.

Помощница Генри отыскалась на террасе, но она понятия не имела, где босс, и явно не собиралась его искать. Кеннет пошел бродить по квартире, заглянул на кухню, в кабинет, где на полках стояли престранные книги: биографии художников и тома по высшей математике. Он рискнул даже постучаться в спальню, а потом и приоткрыть дверь, благо она оказалась не заперта. Луч света упал на постель, где спала пожилая леди.