Колено присогнуто, бедро слегка отставлено. Тоби понурил голову, но поглядывал на Калеба снизу, из-под лохматой челки – по-овечьи, по-собачьи. На нем джинсы и коричневая футболка с оливковым отливом.

– Привет, Тоби. Зачем пожаловал в наши края? – Калеб говорил спокойно, размеренно, хотя отнюдь не был готов к встрече с реальным Тоби – он казался больше, занимал много места. Сколько они не виделись? Две недели. Разросшийся образ Тоби сквозь глаза проник во внутренности. Было время – образ Тоби проникал сквозь глаза в сердце или в член. Но теперь он вонзился прямо в розовую, беззащитную слизистую кишок и желудка.

– Пришел за носками и остальным бельем, – объявил Тоби.

– А?

– За вещами, которые оставались в стирке. Ты слушал автоответчик?

– Ну да. Ну да. Все вернулось из стирки еще на прошлой неделе.

– Я забыл. Только теперь вспомнил, когда чистое кончилось.

Бледнее, чем запомнилось Калебу, и волосы светлее, почти прозрачные. Запах все тот же, странная смесь кислоты и горечи, крыжовник с морской водой. Стоять вплотную к нему – даже это слишком интимно.

– Мои вещи целы? Ты их не выбросил?

– Глупости. Елена, наверное, сложила их вместе с моим добром, когда убирала в доме. Пойдем, посмотрим.

Тоби вошел, неожиданной для Калеба уверенной, даже «крутой» походкой. Голову держит высоко, безразлично оглядывая помещение, где недавно они жили вместе.

– Как дела? – спросил Калеб.

– Дел по горло. Я же играю в пьесе, знаешь.

– Помню-помню. Которую ставит приятель моей сестры.

– Эта речь, которую ты для меня написал, – начал Тоби. – То, что надо. Фрэнк хотел малость переделать, но я ни слова не позволил изменить.

– Если так лучше для пьесы, отчего же, – пожал плечами Калеб.

Две трети маленькой спальни занимала широкая кровать. Занавески раздвинуты, большое решетчатое окно делило пейзаж на квадраты, словно расчерченную широтами и меридианами карту. Калеб жестом предложил Тоби войти.

– Белье в нижнем ящике. Просмотри и возьми свое.

– Не боишься подпустить меня к своему хозяйству? – Взглядом юноша попытался выразить обиду, сердечную печаль.

Играет, конечно. Постоянно актерствует. Вот только бы разобраться, когда он просто прикидывается, а когда изображает то, что чувствует на самом деле.

Плевать, мысленно сказал Калеб. Отвернулся от его собачьего взгляда, вытащил ящик и выбросил на кровать с десяток белых трусов и футболок.

– На, ищи свое. Вряд ли тут много – мне еще ни разу не попадалось.

Хотя белье они носили похожее, отличить принадлежавшее Тоби было просто – он был выше и крупнее, а к тому же тратил деньги на марку под названием «2(x)ist».

Присев на кровать боком, как в дамское седло, Тоби склонился над штопкой белья.

Калеб остался стоять у двери.

– Значит, живешь теперь в пригороде?

– Ага. Аллегра всех как липку обдирает, заломила по четыре сотни с каждого. Что поделаешь!

Футболка слегка приподнялась, внизу проступили три изящных позвонка.

– Придешь на спектакль, увидишь квартиру.

Ремня он не носил, пояс джинсов слегка отставал, внутри виднелась узкая белая резинка.

– Ты же придешь?

– Наверное. Не на премьеру, потом.

Тоби слегка повернулся, резинка соскользнула ниже, обнажив плоскую перемычку между спиной и ягодицами.

И Калеб не выдержал. Рванулся, сгреб Тоби, швырнул лицом вниз на кровать. Ухватил за седалище и тряс, пока не вытряс из джинсов и трусов. Круглая, тяжелая задница, будто два мячика. Тоби попытался высвободиться, но Калеб держал крепко. Вонзил подбородок промеж половинок, потерся отросшей щетиной.

– Вот что я люблю, – промурлыкал он. – Только это я люблю в тебе. Больше в тебе нет ничего подлинного. – Он зарылся носом в теплую, влажную ложбинку. Раздвинул отверстие, надавив большими пальцами, проник языком внутрь. Мальчик тут же приподнялся на локтях, изогнул спину, застонал, словно раненый слон.

– Пакет нужен? – спросил Калеб.

– У меня с собой рюкзак, туда сложу. Спасибо.

Тоби копался в белье, проверяя ярлычки. Калеб так и стоял в дверях. Да, он мог бы наброситься на него. Отсосать, отыметь, оттрахать – чем непристойнее, тем лучше. Но насилие тоже секс, а секс слишком легко перепутать с любовью. Он не любил Тоби.

– Чуть не забыл, – спохватился Тоби, разделяя пару носков и нащупывая дырочки – в отличие от Калеба, он протертых носков не носил. – Знаешь, кого я встретил?

– Кого?

– Угадай.

– Откуда мне знать? – вздохнул Калеб. – Собаку Шекспира?

– Почти угадал. – Он выдержал паузу. – Генри Льюса. Не глядя на Калеба, Тоби аккуратно свернул носки. Похоже, он посмеивался про себя.

– Генри пригласил меня на свой спектакль. Сегодня вечером. А потом обедом угостит.

Верить не хотелось, но Тоби никудышный лжец. Неужели, правда?

– Рад за тебя, – суховато отозвался Калеб. – Где вы познакомились?

– Он выступал на семинаре у нас в ГБ, а после лекции я подошел к нему с вопросом.

– Хотя бы не у «Кинко» – Калеб подцепил Тоби именно там, зачастил в это заведение, пока доводил до ума «Теорию хаоса».

Калеб смотрел сзади на шею Тоби, на белые полоски кожи пониже линии волос, изогнутые, как фигурные скобки. Нет, Тоби не удастся пробудить в нем ревность, твердил он себе. Генри Льюс! Генри Льюс, «веселая потаскушка». Не думал он, что Тоби может быть так жесток.

– Вот почему тебе срочно понадобилось белье. К свиданию готовишься?

Тоби резко обернулся.

– Фу, какая гадость! Вовсе не свидание – он пригласил меня на ужин.

– Припоминаю, чем закончился один такой ужин со сценаристом.

Здесь и закончился, в этой самой комнате. При свете дня легче. Или нет – ведь на следующее утро, когда они проснулись в одной постели, в незашторенные окна так же ярко светило солнце. Тоби не смутили сотни окон на другой стороне улиц, будто целая стена глаз, и плевать ему было, как соседи воспримут двух голых мужчин, выставленных напоказ в воздушной витрине. Он с удовольствием позировал обнаженным рядом с Калебом, и пусть весь город смотрит. Скромный, серьезный мальчик из Висконсина ничуть не стеснялся – это Калеб поспешил закутаться в одеяло, а Тони, потягиваясь, улыбаясь во весь рот, так и стоял у окна.

И комната внезапно показалась глухой, опустошенной, словно место преступления.

Тоби умолк, застыл неподвижно спиной к нему. Потом поспешно запихал свои вещи в рюкзак.

– Все, – сказал он, – не буду мешать тебе работать. Хоть бы скорее ушел – из его дома, из его жизни, подумал Калеб. Но еще не все.

– Я сейчас не работаю, – сказал он. – Выйдем на террасу. Вроде еще остались круассаны и кофе.

– Да? Ну что ж, мне спешить некуда. – Прихватив рюкзак, Тоби последовал за Калебом на террасу.

При ярком солнечном свете он выглядел уже не столь сексуально, поблек. От кофе Тоби отказался, но пирожное проглотил, едва присев к столу.

– Чуть не забыл! – спохватился он, слизывая последнюю сладкую крошку. – С днем рождения!

– До пятницы не поздравлять.

– Праздновать будешь в пятницу?

В голосе Тоби зазвучали неискренние, лицедейские нотки. Калеб терпеливо ждал – к чему он клонит.

– Да, – осторожно ответил он.

– Кто будет обслуживать?

– Не помню, а что?

– Я подумал, может, пригласишь меня официантом? Все-таки попаду на твой день рождения.

И он рассмеялся, будто на редкость удачно пошутил.

– Прикол, а? Попаду на твой день рождения – в качестве официанта.

– Не дури. Хочешь прийти на вечеринку – приходи. Никто тебя не гонит.

– Я думал, ты не хочешь меня видеть.

Не хотел, ясное дело, но кому охота раздувать сериальные страсти?

– Это я думал, ты не захочешь прийти. Что за радость смотреть, как бывший партнер общается со своими друзьями? Но если ты взялся разыгрывать из себя мазохиста – вперед!

– Я ничего не разыгрываю, Калеб! Говорю, как чувствую. Мне очень больно от того, что ты меня больше не хочешь. Но я принимаю эту боль. Я упиваюсь каждым мгновением. Пройду все до конца.