Помимо Скутари Крымская война совершила еще одно чудо — примирение королевской четы со стариком «Пэмом»: «Мы с Альбертом пришли к мнению, что из всех премьер-министров лорд Пальмерстон доставляет нам меньше всего неприятностей. Ему опасно было доверять министерство иностранных дел, но сейчас, когда оно находится под руководством опытного, рассудительного и объективного человека (лорда Кларендона), а он (лорд Пальмерстон) отвечает за все сразу, дела пошли совсем по-другому».

Став премьер-министром, Пальмерстон тоже вдруг обнаружил, что и у принца есть масса достоинств. По просьбе Виктории он приглашал Альберта на заседания кабинета министров, посвященные ведению военных операций. Положение на фронте казалось таким безнадежным, что Наполеон III решил лично отправиться в Крым. Но разве можно было’ позволить французскому императору присвоить себе их общую победу?! «Мы этого не переживем!» — воскликнула королева. Альберта же беспокоило еще и то, что Наполеон может сложить там голову, угодив под обстрел: «Император был душой партии войны, и если с ним вдруг случится несчастье, мы вероятнее всего окажемся перед необходимостью в одиночку продолжать войну, в которую нас втянули». Пальмерстон посоветовал Виктории пригласить французского императора к себе в Виндзор, чтобы убедить его отказаться от этого нового предприятия в чисто наполеоновском духе.

16 апреля 1855 года «Прекрасная Гортензия» причалила в Дувре в таком густом тумане, что с трудом можно было разглядеть красную ковровую дорожку, по которой Альберт шел навстречу гостям, его золотые эполеты подрагивали в такт его шагам. Британская корона с неожиданной роскошью принимала племянника и преемника своего смертельного врага.

В Лондоне оркестр встречал его слащавым романсом «Отправляясь в Сирию», написанным королевой Гортензией. К концу визита император, который будет слушать его по десять раз на дню, при его звуках начнет испытывать тошноту.

Но в день приезда Наполеон III был в полном восторге. Императорский кортеж ехал по городу, украшенному в его честь флагами, в котором еще семь лет назад он жил в качестве изгнанника. С радостной улыбкой он показал Евгении свой дом на Кинг-стрит. Он любил Англию, где нашел приют, когда его изгнали с родины, и где он встретил свою великую любовь — мисс Говард, одну из самых богатых дам полусвета, которая последовала за ним в Париж, продав свои замки и драгоценности, чтобы профинансировать устроенный им государственный переворот. Толпа столь восторженно приветствовала их на протяжении всего пути следования, что королевский поезд добрался в Виндзор лишь к концу дня, хотя прицеплен он был к новому локомотиву, получившему название «Альма».

Королева, ужасно волнуясь, ждала их у подножия парадной лестницы дворца. Накануне вместе с принцем и своими семью детьми она с восхищением осматривала четырнадцать великолепных лошадей, присланных императором, и была приятно удивлена, узнав, что старшим конюхом при них состоит англичанин, а один из грумов — немец. Этим утром она в последний раз осмотрела огромную кровать, на которой несколько лет назад почивал их нынешний противник — русский царь Николай I. Ее покрыли зеленым атласным покрывалом с вышитыми на нем инициалами императорской четы и наполеоновским орлом, занавесили новым фиолетовым пологом и увенчали плюмажем. Виктория никак не могла поверить в происходящее: «Я не могу передать, какое неописуемое волнение охватило меня, мне казалось, что все это происходит в чудесном сне. Вот я подошла к императору, он поцеловал мне руку, а я расцеловала его в обе щеки. Потом я поцеловала грациозную, милую и, по всей видимости, сильно нервничавшую императрицу. Мы представили им принцев и детей. Вики делала глубокие реверансы, вращая круглыми от испуга глазами. Император обнял Берти, и мы стали подниматься вверх по лестнице. Поддерживая меня под руку, он говорил мне о том, как счастлив быть здесь, видеть меня, любоваться Виндзором».

Какой сюрприз! Оказалось, что Наполеон III вовсе не чудовище, которого она так боялась, а в Евгении нет ничего от той «роковой женщины», какую рисовал ей в своих посланиях английский посол во Франции лорд Коули. Она была очаровательной женщиной, простой в обращении и весьма изобретательной. Из-за тумана французский корабль «Буревестник», который должен был доставить ее многочисленный багаж, не смог пристать к берегу. Из-за этого она лишилась и своего парикмахера. Сидя в пеньюаре в отведенных ей покоях, она едва сдерживала слезы, и Наполеон посоветовал ей не спускаться к ужину, сославшись на то, что она очень устала в дороге. Но одна из ее придворных дам предложила ей свое серое в розочку платье с кринолином, отделанное черным кружевом. А в своей комнате Евгения обнаружила вазу с букетом хризантем. Она срезала у цветов головки и украсила ими и свое платье, и волнистые рыжие волосы. Виктория, в канареечно-желтом платье и самых крупных своих бриллиантах, пришла в восхищение от этого французского изящества и взяла на вооружение понравившийся ей прием: впредь она не раз будет усыпать свои туалеты красными цветами, что будет выглядеть скорее безвкусно, чем привлекательно.

Во время ужина император своим чарующим голосом говорил ей о том восхищении, что он испытал восемнадцать лет назад, наблюдая за «юной особой», которая впервые в своей жизни открывала парламентскую сессию. А еще он заплатил когда-то 40 фунтов стерлингов за билет в театр, чтобы увидеть ее там. А в 1848 году во время чартистских волнений он пошел в добровольные помощники полиции для оказания отпора манифестантам. У него были ласковая улыбка и лихо топорщившиеся усы. Она просто млела, когда он смотрел на нее своим томным взглядом так, словно хотел, чтобы она пала в его объятия: «В нем есть какое-то очарование, какие-то меланхоличность и притягательность, которые привлекают вас, какие бы предубеждения вы ни имели против него... Мне ужасно нравится его лицо». Как, видимо, нравился и сам Наполеон, который наверняка с удвоенным рвением каждое утро завивал и напомаживал свои усы.

Каждый новый день был сплошной чередой чудесных открытий: «Он прекрасно ездит верхом... Он замечательно танцует». А Альберт был очарован живой и непосредственной Евгенией, чьи точеные плечи, которыми восхищалась вся Европа, словно выныривали из пены белоснежного кружева. «Я счастлива видеть его столь восхищенным. Он столь редко бывает таким с женщинами», — отмечала Виктория без малейших признаков ревности. После торжественного ужина в галерее Ватерлоо, дипломатично переименованной на время в Художественную галерею, обе пары с жаром состязались в кадрилях и вальсах.

Французский монарх и его супруга привезли множество подарков детям королевы. Императрица с удовольствием играла с ними, брала их на руки, целовала. Император, смеясь, заявил королеве, что он ревнует свою супругу к Артуру, который покорил ее сердце. Наедине Евгения пожаловалась Виктории, что недавно у нее случился выкидыш. Та посоветовала ей проконсультироваться с известным лондонским гинекологом.

Наполеон III побывал на образцовой ферме Альберта и с таким интересом слушал пояснения принца, что тот, развеселившись, шутливо воскликнул по поводу этого пребывания в Виндзоре одного из Бонапартов: «Мне следовало бы присмотреть за склепом в церкви Святого Георгия, дабы Георг III не перевернулся в своем гробу!»

А внучка этого заклятого врага Наполеона I никогда и ни с кем из своих официальных гостей не чувствовала себя столь комфортно: «В императоре столь мало от французов, сколь это вообще возможно. У него в характере гораздо больше от немцев». Во время военного парада на голубом небе ярко светило весеннее солнце. Евгения села в большой фаэтон вместе с Викторией и ее детьми: Вики, Берти и Артуром. Наполеон гарцевал рядом на своем роскошном рыжем жеребце, В промежутке меж двух очередей барабанной дроби он подъехал к королеве, чтобы похвалить выправку ее гвардейцев. Виктория, дрожавшая при мысли о возможном покушении, беспокойно следила уголком глаза за толпой, плотной и возбужденной.