Впервые во дворце отказались от приема гостей.

8    декабря: Альберт не присутствовал на службе в дворцовой церкви. Но изъявил желание послушать церковную музыку у себя в спальне. В соседней комнате установили фортепьяно, и Алиса сыграла ему лютеранский гимн «Мой бог — моя крепость», а также его любимые немецкие мелодии. Он попросил, чтобы его кушетку придвинули к окну. Розовый солнечный свет этого зимнего утра подействовал на него умиротворяюще. Алиса укрыла его одеялом. Он открыл глаза, на губах его появилась улыбка. «Вы спали?» — спросила она. «Нет, но моя душа парила, счастливая, и я не хотел шевелиться, чтобы не мешать ей».

Вечером принц вновь поменял постель и перебрался в Голубую комнату, где в свое время умерли Георг IV и Вильгельм IV. Медики, наблюдая такую активность принца в этот день, сочли, что в течении болезни наступили «позитивные и долгожданные» изменения. Но все же решили проконсультироваться с двумя своими коллегами: докторами Холландом и Ватсоном. Последний был настроен весьма пессимистически.

Когда Виктория зашла к Альберту поцеловать его на ночь, он взял ее за руку и назвал «Gutes Weibchen» — «милой женушкой».

9    декабря, Виндзорский дворец. Виктория — королю Леопольду: «Прилагаю вам бюллетень, составленный Кларком, вы будете довольны, прочитав его. Наш дорогой больной чувствует себя лучше. Все это очень тягостно, и нет нужды говорить вам, какое это для меня испытание. И вот теперь каждый новый день приближает нас к концу этой изнурительной болезни, той самой, которой я тоже переболела в детстве в Рамсгейте, правда, у меня она проходила еще тяжелее, поскольку за мной никто не ухаживал».

10    декабря: принц настолько слаб, что даже не стал одеваться. Пальмерстон вновь предпринял попытку убедить королеву в необходимости проконсультироваться с другими врачами: «Это дело величайшей государственной важности, и любые личные мотивы или самолюбие должны отступить перед интересами государства».

11    декабря, Виндзорский дворец. Виктория — королю Леопольду: «Могу вам сообщить, что ночь прошла спокойно. Никакого ухудшения, а по-прежнему обнадеживающие признаки».

В восемь часов утра она была у постели Альберта и присела у него в изголовье, а он нежно склонил голову на ее плечо и вздохнул: «Мне так хорошо рядом с тобой, дорогая моя девочка». Королева помогла ему подняться, чтобы перейти на кушетку на колесиках, которую она повезла в соседнюю комнату, чтобы дать возможность слугам убраться в его спальне. У двери он попросил остановиться перед его любимой картиной — мадонной Рафаэля, написанной на фарфоре, «которая почти полдня бывает единственной моей компанией».

Чуть позднее он поинтересовался самочувствием Вики, которая вновь была беременна. Он спросил у Алисы, написала ли та сестре. «Да, я сообщила ей, что вы больны». — «Ты допустила ошибку, тебе следовало сообщить ей, что я при смерти. Да, я умираю». Он с трудом произнес еще несколько слов. Алиса наклонилась к нему, но так и не смогла разобрать, что он сказал.

12    декабря, Виндзорский дворец. Виктория — королю Леопольду: «Я вновь могу сообщить вам утешительные новости

о состоянии здоровья нашего обожаемого больного. Он не выглядит обессиленным и эту ночь тоже провел вполне спокойно. Он демонстрирует хороший аппетит и удивительную энергию. Я постоянно захожу к нему в спальню, чтобы проведать его, но после тех четырех жутких ночей на прошлой неделе, когда врачи диагностировали у него желудочную лихорадку, я не остаюсь у него на ночь. Я вряд ли могла бы помочь ему этим, да и поводов для особого беспокойства нет. Дважды в день я выхожу на свежий воздух и по часу гуляю. Мы переживаем тяжелые дни. У меня не хватает слов, чтобы выразить, насколько доктор Дженнер умный, предупредительный и преданный человек. Можно сказать, что он самый крупный специалист в Европе по лихорадке... Наш милейший старенький Кларк тоже проводит у нас все дни».

А между тем у принца вновь начала повышаться температура. Ему стало трудно дышать. Он начал бредить. Фиппс немедленно поставил об этом в известность Пальмерстона, который ответил ему следующее: «Ваше сообщение явилось для меня громом среди ясного неба. Нам остается лишь уповать на то, что Провидение отведет от нас это неизмеримое горе».

Пятница, 13 декабря. В восемь часов утра Виктория нашла Альберта в почти бесчувственном состоянии, с широко раскрытыми глазами. Он еле дышал. Дженнер констатировал, что появились тревожные симптомы отека бронхов. Королева бросилась к себе в комнату. «Я молилась и рыдала до исступления. О, как только я не сошла тогда с ума!» — напишет она позже.

Впервые она вышла к столу, не переодевшись. Она была не в состоянии проглотить хотя бы кусок. Когда в девять часов вечера она пришла к принцу пожелать ему спокойной ночи, врачи не подпустили ее к его кровати.

Алиса решила предупредить Берти, который находился в Кембридже. Чтобы не напугать его, она не стала сообщать ему всей правды. Нимало не обеспокоенный Берти весело поужинал в компании своих приятелей и прибыл в Виндзорский дворец лишь утром следующего дня.

14 декабря: «Я никогда не забуду, как красив был мой любимый, вытянувшийся вот так на кровати, с лицом, освещенным встающим солнцем. Его необычно блестящие глаза словно всматривались в невидимые мне предметы и не замечали меня».

Вокруг него стояли догоревшие до основания свечи, а врачи, не отходившие от него всю ночь, выглядели совершенно растерянными.

Утром Алиса, Берти, Ленхен, Луиза и Артур по очереди вошли в спальню отца, чтобы, едва сдерживая дрожь, поцеловать его руку, а он уже не узнавал их. Он потребовал к себе Фиппса, который явился, чтобы в свою очередь приложиться к руке принца. Его секретарь генерал Грей и главный конюший Томас Биддалф также были допущены для прощания и оба не смогли сдержать рыданий.

Виктория сидела в изголовье у Альберта. Доктор Ватсон сделал ей знак дать умирающему глоток коньяка. Она отрицательно качнула головой. У нее слишком сильно тряслись руки.

В безумной надежде сбить принцу высокую температуру медики решили погрузить его в ванну и попросили Викторию покинуть его комнату. Она вернулась чуть позже: «Я наклонилась к нему и сказала: “Es ist kleinest Frauchen” [80], на что он слегка кивнул головой. Я спросила, не хочет ли он подарить мне “ein Kuss” [81], и он пошевелил губами. Казалось, что он пребывал в полусне и выглядел очень спокойным. Я быстро вышла из комнаты и тут же рухнула на пол от отчаяния. Меня попытались утешить, но от этого мне стало только хуже. Затем за мной пришла Алиса. Я взяла его левую руку, она уже похолодела. Он еле дышал, я опустилась рядом с ним на колени. По другую сторону кровати стояла на коленях Алиса, а в ногах — Берти и Ленхен. Фиппс, Брюс и настоятель Виндзорской церкви преклонили колена напротив меня. Он сделал два или три глубоких спокойных вздоха, его рука по-прежнему оставалась в моей, и все, все было кончено. Я поднялась, поцеловала его любимый, божественный лоб и закричала от переполнявшей меня боли: “О, любовь моя, о, мой дорогой!” Я упала на колени в безмолвном отчаянии, совершенно потерянная, неспособная произнести хоть одно слово, пролить хоть одну слезинку».

В полночь туманное безмолвие Лондона было нарушено похоронным звоном, это бил колокол в соборе Святого Павла. Вслед за ним зазвонили колокола по всему королевству, оповещая подданных Виктории, что Англия только что лишилась своего «короля».

«Неужели я все еще жива, и это после всего того, что я видела? Я, каждый день просившая Бога позволить нам умереть в один день и не дать мне пережить его! Я, верившая, лежа в его крепких и нежных объятиях в благословенные часы ночи, когда весь мир будто принадлежал лишь нам двоим, что ничто и никогда не сможет разлучить нас!» — изливала королева свое горе в письме Вики через четыре дня после кончины принца.