Наполеон III обладал «таким тактом, таким достоинством, был так щедр на знаки внимания, никогда не говорил и не делал ничего такого, что могло бы быть мне неприятным», что во время одного концерта королева рискнула-таки спросить у него, действительно ли в 1853 году у него было намерение завоевать Англию. «Бог мой, как можно было поверить в это!» — воскликнул император. Она ответила, что ее королевство живет в постоянном страхе из-за возможной высадки французов на их берег. И принялась уговаривать его отказаться от идеи отправиться в Крым, но Наполеон ничего не стал ей обещать. Он был уверен, что мощного штурма при умелом командовании было бы достаточно, чтобы прорвать оборону Севастополя.
Как и Луи Филипп десять лет назад, он был удостоен ордена Подвязки. Когда он вошел в тронный зал между Альбертом и герцогом Кембриджским, то смотрелся не слишком авантажно в своих панталонах и шелковых чулках. Принц обвязал голубой лентой ляжку императора, который поставил ногу на специальную подушечку, чтобы королева смогла затянуть на ленте узел. «Как обычно, она сделала это несколько неловко, дабы показать, как мало знакома с этим мужским украшением», — язвительно заметил лорд Кларен-дон. Счастливый Наполеон III прошептал Виктории: «Это еше одна ниточка, связавшая нас. Я дал клятву верности Вашему Величеству и буду свято исполнять ее». Таков был реванш, взятый бывшим узником форта Ам, который бежал оттуда и во время своего последнего пребывания в Лондоне хотя и был обласкан высшим обществом и пользовался благосклонным отношением к себе правительства, но ни разу не был допущен ко двору. «Наконец-то я стал джентльменом!» — воскликнул он, выходя из дверей тронного зала.
Следующую ночь они провели в Букингемском дворце. После роскошного обеда, устроенного лордом-мэром Лондона, вечера в Опере, где давали «Фиделио» [62]и в последний раз исполнили «Отправляясь в Сирию», наступило время прощаться. «Отъезд сопровождался долгими объятиями и потоками слез. Когда дверца кареты наконец захлопнулась, и, казалось, что все закончилось, император вдруг сам распахнул вновь дверцу, соскочил на землю, прижал Викторию к своей груди и расцеловал ее в обе щеки, едва сдерживая слезы», — писал Дизраэли. Праздник закончился. Двор опять погрузился в привычную атмосферу гнетущей тоски. В Виндзорском дворце больше не слышали смеха придворных дам, которые переодевались, не закрывая дверей своих комнат и перекликаясь друг с другом. Принц был вынужден признать, что двор Наполеона, состоящий из всех этих Неев, Мюратов и других генералов и «нуворишей» Первой империи, был «в полном порядке», правда, он не преминул заметить, что «все эти джентльмены не отличались благородством ни происхождения, ни манер, ни воспитания».
Виктория нашла этот визит похожим на сон — «блестящий, замечательный, приятный сон». Все прошло без единой фальшивой ноты. «Он вполне может быть сыном настоящего короля» [63], — заключила королева, окончательно околдованная Наполеоном III. Накануне своего отъезда император представил ей барона Османна, и префект департамента Сены поинтересовался у королевы, может ли он надеяться на ее ответный визит в Париж. Перед самым отправлением императрица, вся в слезах, воскликнула, садясь в карету: «Обещайте, что вы приедете к нам, это хоть как-то скрасит наше расставание!» Виктория уже давно мечтала об этом. В свете все только и говорили, что о прелестях парижской жизни. И вот у нее появился прекрасный повод отправиться туда: «Пока Наполеон остается ее другом, Франция будет другом Англии».
Война еще не закончилась. А между тем их злейший враг Николай I неожиданно умер от воспаления легких. В Лондоне, перед тем как поднять занавес, директора театров зачитывали публике депешу с сообщением о смерти «врага рода человеческого». Зрители аплодировали, требовали «Боже, храни королеву» и пели вместе с актерами. Сын русского царя милейший Александр II, лихо отплясывавший когда-то с королевой мазурку, не был расположен к дальнейшему ведению военных действий. Но на смертном одре его отец яростно вскричал: «Тебе все продолжать!» — и надежды на переговоры развеялись, чему способствовала и непреклонность Вены.
А благородные лорды устраивали бесконечные инспекционные поездки в район военных действий, исправно докладывали о плачевных результатах, но не могли переломить ход событий. Все больше и больше англичан выражало недовольство ведением военных операций и беспорядком в британской армии. Альберт писал меморандум за меморандумом.
Принц не смог настоять на создании иностранного батальона, но у него появилась идея учредить новую награду — «Victoria Cross» [64]. В сиреневом платье, зеленой шали и белой головной накидке Виктория впервые раздавала ее солдатам, вереницей двигавшимся перед ней на костылях и в инвалидных колясках: «Многие солдаты улыбались, но кое-кто едва осмеливался поднять на меня глаза... Все они жали мне руку. Это было впервые в истории, когда простые солдаты пожимали руку своему монарху... Я горжусь, горжусь этим рукопожатием, связавшим простого солдата, прославившегося своей отвагой, с его королевой». Некоторые из награжденных отказывались отдавать свою медаль, чтобы на ней выгравировали их имя и дату ее вручения. Они предпочитали сохранить ее в таком вот виде, со следами прикосновения королевы. Война сделала Викторию как никогда популярной: «Кажется, что все поверили в меня. Кроме меня самой».
В июне королевская чета открыла для себя композитора, чья музыка была словно навеяна грохотом орудий. Изгнанный из Баварии из-за ссоры с королем и освистанный затем в Париже Вагнер, как многие другие революционеры, нашел приют в Лондоне. Королева с принцем побывали на одном из его концертов и первыми зааплодировали сразу после увертюры «Тангейзера», подав пример всем остальным. В антракте композитор зашел в их ложу, чтобы выразить им свое почтение. Несмотря на опубликованный им недавно антисемитский памфлет, направленный против их с Альбертом любимых композиторов Мендельсона и Мейербаха, королева предложила ему переработать некоторые из его произведений, в частности оперу «Лоэнгрин», для постановки их в театре «Ковент-Гарден», где до сих пор традиционно
ставились лишь итальянские оперы. Делалось это для того, чтобы артисты этого королевского театра, по большей части немцы по национальности, могли петь на его сцене на своем родном языке. После этой встречи Вагнер признался своей первой жене Минне, что королевская чета была с ним «любезной и приветливой», но что Виктория оказалась «очень маленького роста и далеко не красавицей со своим безобразно красным носом».
Наполеон с присущей ему галантностью прислал ей приглашение на Всемирную выставку в Париже. Альберт и Виктория решили взять с собой лишь двоих старших детей, Вики и Берти. «Стайка “bambinos” [65]смотрелась бы смешно и дала бы повод для шуток в адрес английского королевского семейства», — объяснял в своей записке шеф британской дипломатии лорд Кларендон, которому была прекрасно известна галльская бесцеремонность.
16 августа французские войска обратили в бегство шестьдесят тысяч русских солдат, прибывших на помощь защитникам Севастополя [66]. Спустя два дня Наполеон III, не менее гордый, чем его дядя после Аустерлица, встречал в Булони яхту «Виктория и Альберт». Погода стояла по-летнему теплая, и такой же теплой была их встреча после разлуки: император и королева расцеловали друг друга в обе щеки. Все это происходило в День святой Елены, но никто не усмотрел в этом никакого лукавства. Виктория привезла императору подборку сделанных в Крыму фотографий, это были первые в истории военные снимки. Их автор, Роджер Фэнтон, стал создателем Лондонского фотографического общества, получив на то благословение королевы и принца.
