А Персия находилась под опекой русского царя. В 1840 году и эмир Афганистана решил, в свою очередь, заключить союз с Россией. Неприятная перспектива для англичан! Отныне они оказывались лицом к лицу с русскими. Лорд Окленд решил организовать карательную экспедицию в Кабул, дабы свергнуть неугодного англичанам тамошнего правителя и посадить на трон более сговорчивого. Но эта операция обернулась для англичан крахом. Впервые за время правления Виктории они отступили в Индии.
Расположенное в Бенгальском заливе государство Синд любезно позволило английским войскам проследовать через свою территорию и горько поплатилось за это. Чарльз Нэпьер разогнал местных эмиров и захватил их земли. Нисколько не заблуждаясь насчет нравственной оценки этого последнего завоевания, он отправил в Лондон телеграмму, в которой написал: «Peccavi», что означало: «Я согрешил».
Но королеву все это нимало не заботило. Наконец-то она отправлялась на континент! Это Луиза, жена бельгийского короля, уговорила ее нанести визит своему отцу Луи Филиппу. Луиза была любимой дочерью французского короля. Она очень переживала из-за того, что европейские правящие дома с пренебрежением относились к ее отцу. Король Пруссии отказался ехать в Англию на крестины Берти через Париж. Возвращался он через Бельгию, где встретился и побеседовал с Леопольдом. Что касалось австрийского и русского императоров, то они упорно продолжали считать Луи Филиппа узурпатором. «Царь будет сильно разгневан, но мне ничего не остается, как пойти на это!» — воскликнула Виктория, поддержанная Альбертом. Французскую королевскую семью связывали с Саксен-Кобургами тройные узы. После свадьбы Луизы и Леопольда Клементина, вторая дочь Луи Филиппа, вышла замуж за Августа, сына Фердинанда. А герцог де Немур женился на дочери Фердинанда Виктуар.
Еще в июне королева посвятила в свои планы Пиля и лорда Абердина и получила их одобрение: эта поездка сгладит разногласия, возникшие между Францией и Англией из-за событий на Востоке. Стороны договорились о родственном визите, который королева нанесет Луи Филиппу в замок д’Э, его владение в Нормандии. Министры посоветовали Виктории не объявлять о своей поездке до закрытия парламентской сессии из опасений, что оппозиция вигов во главе с Пальмерстоном станет возражать против нее.
В Париже иностранные послы, узнав о приезде Виктории во Францию, не могли скрыть своей досады. «Так, значит, она приезжает, эта девочка-королева! Да это просто детский каприз! Король никогда бы не пошел на это!» — воскликнул австрийский посол граф Аппоний. Кое-кто даже заключал пари, что в последний момент англичане передумают.
Сам же Луи Филипп пребывал «на седьмом небе» от радости. Впервые после встречи Генриха VIII и Франциска I на «Поле золотой парчи» британский монарх наносил визит французскому [34], и Луи-Филипп готовился оказать самый радушный прием своей царственной гостье. Рядом с его замком была выстроена деревушка из нескольких бревенчатых домиков с минаретами, которые король называл «smala» [35], так как они напоминали те шатры, в которых его четвертый сын герцог Омаль захватил недавно в Алжире многочисленное семейство Абд аль-Кадира. Пушки в Нормандию доставили из Дома инвалидов в Париже, столовое серебро и другую посуду также привезли из столицы, а кровать для королевы — из Англии. В парке музыканты репетировали «Боже, храни королеву» и «Саксонский марш» принца Альберта.
Посетит ли королева Париж? Виктории очень бы этого хотелось. Но она обещала не удаляться от побережья, дабы не вынуждать парламент назначать регентский совет. Должен ли французский король встретить английскую королеву прямо на море? Он собирался именно так и поступить. Но его дочь Луиза умоляла его отказаться от этой затеи, и Гизо поддержал бельгийскую королеву: «Заход судов в Трепор очень не прост, это осуществимо лишь в течение нескольких часов в день. Король рискует оказаться в открытом море с королевой Викторией, не имея возможности пристать к берегу. Два монарха, оказавшиеся за пределами своих государств и не способные, ни тот ни другая, вернуться на родину, могут стать всеобщим посмешищем».
В сопровождении своего министра Луи Филипп обошел весь замок. Королеву решили поселить на первом этаже. Окна ее спальни выходили на розарий. «Ковры там были сняты. Король спросил, не считаю ли я, что их следует положить на место. Я ответил, что нет. Сейчас тепло, а паркет здесь очень красивый, настолько красивый, что ни один английский паркет с ним не сравнится». Рядом располагался будуар принца, обитый темно-красным бархатом. Еще один будуар предназначался для королевы: «Король с неимоверной дотошностью вникал во все мелочи, требуя, чтобы у королевы были все необходимые удобства. Вчера он пришел в ярость от того, что замки секретера плохо блестели. Они будут блестеть как следует».
Наконец в субботу, 2 сентября, все было готово к приему гостей. И вот королевская яхта появилась в виду Шербура. Этот пароход водоизмещением в несколько тысяч тонн 23 апреля был освящен и получил название «Виктория и Альберт». Капитаном королевской яхты по-прежнему оставался Адольф Фицкларенс. Экипаж судна насчитывал две сотни моряков.
Королевская чета заканчивала одеваться, когда к их яхте пришвартовался «Плутон» с принцем де Жуанвилем на борту. За завтраком сын Луи Филиппа рассказывал Виктории и Альберту о том, что они видели на французском берегу, вдоль которого плыли. Море было таким же голубым, как и небо, и королева любовалась красными островерхими крышами домов Трепора: «Нам открылась маленькая бухта, зажатая меж скал, со старой, очень живописной церквушкой на берегу, не похожей ни на что из того, что можно увидеть в Англии».
Пушечные залпы раздались в тот самый момент, когда лодка французского короля двинулась им навстречу: «Добрейший король стоял в лодке, сгорая от нетерпения выпрыгнуть из нее, и его с трудом удерживали от того, чтобы он не проделал этого раньше, чем лодка подойдет к нам достаточно близко. Едва это произошло, он быстро, насколько это было возможно, взобрался по трапу и сжал меня в своих объятиях». Ей было двадцать четыре года, ему шестьдесят девять лет, лицо его напоминало по форме грушу, на макушке у него красовался парик, а на щеках пышные бакенбарды. Он не отличался изысканными манерами, но вел себя очень сердечно.
Королева Мария-Амелия с дочками и невестками ждала их на пристани. Они поздоровались по-французски и расцеловались, после чего выпили по бокалу вина в раскинутом тут же шатре. Оркестр играл «Боже, храни королеву» и «Парижанку». Толпа аплодировала. Правда, без особого энтузиазма, как отметил Гизо: «В этом краю не слишком жалуют англичан. Ведь это морское побережье Нормандии. За время всех этих войн между нашими странами Трепор два или три раза сжигали, а уж сколько раз подвергали разграблению и не сосчитать. Но оказалось, что нет ничего легче, чем вызвать у нас чувство, которое обычно нам не свойственно. Кругом все только и делали, что повторяли: “Королева Англии приехала с визитом вежливости к нашему королю. Нам тоже нужно быть вежливыми с ней”. Эта мысль овладела людьми и затмила все остальное: воспоминания, чувства, политические пристрастия. Они кричали и будут и дальше кричать: “Да здравствует королева!” — и от чистого сердца будут встречать аплодисментами гимн “Боже, храни королеву”. Их даже особо и упрашивать не пришлось».
Луи Филипп приказал подать старинную карету, скорее огромный шарабан, изукрашенный позолотой, который тянула за собой восьмерка лошадей: «Когда мы выезжали из ворот, лишь половина лошадей слушалась кучера, остальные отказывались это делать и нас мотало из стороны в сторону. “Я просто в отчаянии”, — повторял, сокрушаясь, король». Виктории, которая была вне себя от счастья, что оказалась во Франции, чудилось, будто все это происходит с ней во сне. Ничто не ускользало от ее внимания. Ни чудесные сады, ни белые шали женщин, ни их фартуки. Ни толстый кусок хлеба, который во время ужина положили возле ее тарелки и с которым она не знала, что делать, ни обслуживание за столом — «великолепное, но совсем не похожее на то, к которому мы привыкли у себя дома». Король и королева сами резали ветчину и мясо, чем повергли в шок придворных дам Виктории. Но не ее саму, она была просто в восторге от этой теплой семейной атмосферы, что царила при французском дворе: «Королева постоянно заботилась о том, чтобы всех усадить и сделать так, чтобы все чувствовали себя комфортно».
