Сивец приложился к трубке:

– Груз на месте.

– Сколько?

– Как договаривались.

– А спецзаказ?

– Три трубы.

– Выгружай. Расчет на месте. Кнут все оформит.

Сивец вернул телефон:

– Бухгалтерию разводить не будем. Давай деньги, Кнут.

Здоровяк с телефоном полез в карман, достал бумажник, открыл его и протянул прапорщику стодолларовую купюру. Брови у Сивца поползли вверх, а руки потянулись к кобуре. Парни во главе с Кнутом засмеялись:

– Не дергайся, военный. Шуток не понимаешь? Номер на банкноте – это номер счета. Вот чек на предъявителя. Там семьдесят процентов от суммы. Остальные наличкой, после реализации товара. Все как договаривались. Отобедаете с нами? Мы люди хлебосольные. Чем богаты, тем и рады.

– Нет, спасибо. Нам обратно успеть надо. На похороны...

Сивец родился в деревне, здоровьем Бог не обделил. Деревенскому парню тяжелый труд был не в тягость, но неинтересен. Прадед, дед, отец всю жизнь на земле и что имели? Кроме работы с утра до ночи да гарантированного места на погосте. То ли дело священник. Сивец любил наблюдать, как важно, не спеша, ходил отец Федор по деревне. Как почтительно здоровались с ним встречные мужики, а женщины кланялись ему в пояс и руку целовали. Дом у отца Федора был лучший в деревне. Мечтал Сивец пойти в духовную семинарию, выучиться на священника, приехать назад в родную деревню и так же важно ходить по ней. Но отец отправил его в армию. Ослушаться Сивец боялся. На призывном участке здорового парня с пудовыми кулаками определили в спецназ. Учителя там были хорошие и учили толково. Армейская жизнь Сивцу понравилась. Порядок, корм хороший и чинопочитание. К концу службы он был уже старшиной и решил остаться служить дальше. Когда пришло время увольнения в запас, написал рапорт с просьбой отправить его в школу прапорщиков. Через год получил свои законные погоны. О боге не забывал, почитывал церковные книжки, любил цитировать в разговоре Священное писание, за что получил прозвище – Кадило. Он не обижался. Один умный человек сказал ему: «...Это офицеры служат за звезды да за звания, а прапорщик должен служить за склад». Он и пошел на склад. И пусть не продовольственный склад ему достался, но из железа на складе тоже можно кое-что иметь, тем более в Чечне. И все шло хорошо, да жадность сгубила. Пока продавал патроны и гранаты мелким оптом знакомым чеченцам – обходилось. Однажды пришли незнакомые, попросили ПТУРС, пообещали хорошие деньги – он согласился. Как потом оказалось, чеченцы работали на федералов.

* * *

Филатов уговорил водителя свернуть с трассы в военный городок. Еще на подъезде заметил толпу на площади и вышел из машины. Из клуба выносили закрытый, обитый черной материей гроб. Толпа незаметно расступилась. Филатов обратил внимание, что на площади не было ни одного гражданского, только военные, да из окон столовой выглядывали лица женщин в поварских колпаках. Над площадью стояла тишина. Не было оркестра, неизменного в таких случаях женского плача. Филатову показалось, что будет достаточно какого-нибудь слова, брошенного в толпу, выкрика или жеста, чтобы вызвать вспышку людского гнева. В полной тишине гроб погрузили в крытый «Урал». Шестеро военных запрыгнули в кузов и закрыли за собой борт, машина завелась и, медленно разрезая расступающуюся толпу, покатила к КПП воинской части. Толпа за «Уралом» сомкнулась и через несколько мгновений самопроизвольно разделилась на две части. Одна стала рассасываться и растекаться по площади одинокими группками по одному-два человека. Вторая, поменьше, двинулась вслед за машиной. Филатов пристроился к последней. Он молча шел среди угрюмо молчащих мужчин и курил. Кто-то осторожно дотронулся до плеча Филатова. Филатов обернулся на идущего рядом капитана. Офицер протянул руку:

– Вы друг Сергея Николаевича? Я Сергей Козлов, помощник начальника службы РАВ. Служил вместе с Сергеем Николаевичем.

Филатов протянул руку в ответ и спросил:

– Скажите, Сергей, что здесь происходит? Почему такая спешка с похоронами? Где оркестр, эскорт? Ведь хоронят старшего офицера?

– Темная история. В городке все говорят, что Кучумов во всем виноват. Он убил Аню Пышко и сам застрелился. Сами понимаете – горе для родителей. Поэтому, чтобы не травмировать их, командир части решил похоронить Сергея, что называется, «по-тихому». Родители Ани вообще не давали хоронить его на местном кладбище. В милиции вообще ничего не сказали.

– А что родители Кучумова? Им сообщили?

– Сообщили. У матери тут же случился инсульт, других родственников не нашли. А отправить гроб в контейнере на родину Кучумова денег не собрали.

– Кто принял решение хоронить здесь, а не отправлять тело на родину? И почему так быстро? Вскрытие делали?

– Не знаю. Завтра хоронят Аню. Наверное, поэтому решили Кучумова похоронить сегодня. Насчет вскрытия тоже не знаю. Из района привезли уже закрытый гроб.

«Урал» остановился возле небольшого деревенского кладбища. Гроб вынесли из кабины, поставили возле вырытой могилы, стали просовывать под него веревки.

– Стойте, – Козлов подошел к изголовью гроба. – Что мы не человека хороним? Или мы не люди? – И стал говорить. Он говорил нескладно, внезапно замолкая, собираясь с мыслями. Говорил то, что положено говорить в таких случаях, но говорил от души. За это Филатов был ему благодарен. Затем солдаты опустили гроб в могилу и быстро закидали землей, достали из «Урала» фанерную пирамиду с фотографией Кучумова из его личного дела, поставили пирамиду в голову могилы, постояли минуту для приличия, погрузились в «Урал» и уехали. У могилы остались Филатов, Козлов, еще два прапорщика и щербатый контрактник. Козлов окинул оставшихся взглядом, достал из-за пазухи бутылку:

– Ну что, земля ему пухом. Помянем?

Они вышли за ограду кладбища и разложились на траве неподалеку. Молча выпили. Филатов собрался уходить, но по дороге запылил «Урал», на котором до этого везли гроб. Водитель вынес из кабины пакет и передал его Козлову. Поминки продолжались, и Филатова уговорили остаться. Юрий хоть и выпил достаточно водки, был трезв, опустошен, сам себе неприятен. Нет, это не поминки, говорил он себе; он справит поминки, когда убийца получит свое, когда того зароют. Так надо, чтобы равно стало на весах. Он найдет убийцу; Филатов уже знал, где и как будет искать.

После третьей бутылки завязался разговор. Филатов в разговор не вступал, но внимательно прислушивался.

– Главное, как все быстро произошло. Мы из части вместе шли, на этаж вместе поднималась. Я ему еще зайти предложил, Пашкины именины отметить. Часу не прошло, тут прибегают, говорят – застрелился.

– А вы выстрела не слышали? – спросил Филатов, не глядя на рассказчика.

– Я ж говорю. И ментам сказал. Именины у Пашки были. Выпили мы, музыку на всю катушку врубил этот меломан, прости господи. Кто же знал? Грех-то какой!

Филатов посмотрел на щербатого контрактника, которого называли Пашкой. Смотрел прямо, не отрываясь, в глаза. Тот жевал не переставая. Брал с расстеленной на траве газеты, заменявший стол, что-нибудь, клал в рот и жевал, жевал. Еще пил. Одним глотком опорожняя стакан. Он быстро пьянел. После третьей бутылки молчавший все время Паша стал орать блатные песни. Филатов больше в разговоры не вмешивался, но не выпускал из виду щербатого контрактника и прапорщика. Вдруг Дудкин вскочил на ноги, закрыл голову руками и закричал:

– Что ты на меня смотришь? Не смотри! Убей его Кадило! Чего он на меня смотрит. Мне страшно! Мочить его!

Сивец схватил щербатого за хэбэ и стал волочить в сторону:

– Паша, господь не простит. Нельзя тебе пить.

Щербатый вырвался и вернулся к столу. Было видно, что он здорово накачался. Он подошел к Филатову едва стоя на ногах и попытался принять боевую стойку.

– Ид-ди к-мне. Я теб-бе...

Ноги не слушались его, он терял равновесие, то и дело падая на землю. Подошел Сивец и снова схватил Щербатого за хэбэ. Паша рванулся в сторону, полетели оторванные пуговицы. Из-за пазухи что-то вывалилось и упало на траву. Сивец обхватил Щербатого за плечи и поволок в сторону. Филатов подошел к выпавшему предмету и поднял его. Это был мобильный телефон. Его, Филатова, телефон!