Несомненно, богом смерти Аполлон является в мифах об Адмете и Алкестиде, где он изображается способным действовать на судьбу. Простейший рассказ об этом находим у Аполлодора (I 9, 15). Был и такой эпитет Аполлона: Мойрагет — Роководитель. Плутарх (Plut. De def. or. 21, 421 с) говорит, что каждые девять космических лет Аполлон нисходиг в Аид, чтобы через очищение стать истинным Аполлоном (текст — ниже, стр. 416). В Фессалии он носит имя Катабасий — Сходящий, т. е. тот, который сходит в Аид.

г) Для характеристики этого совмещения противоположностей в мифологии Аполлона необходимо указать на образ Левкады, или Белой скалы, которую греки фиксировали в разных местах, и между прочим недалеко от берега Акарнании, на одном близлежащем островке. Вот что рассказывает Страбон <(Х 2, 9)):

«Остров известен храмом Аполлона Левкаты и местом, прыжок с которого, по народному верованию, укрощает любовь. Так, Менандр говорит: «Там рассказывают, Сафо, пылая страстной любовью к надменному Фаону, первая бросилась с далеко виднеющейся скалы после молитвы к тебе, владыка–царь». Итак, по словам Менандра, Сафо прыгнула со скалы первая; но другие, более сведущие в древностях, называют первым Кефала, влюбленного в Птерела, сына Деионея. У левкадцев существовал издревле обычай, по которому ежегодно в жертву Аполлону одного из преступников бросали с высоты для отвращения гнева, причем прикрепляли к жертве предварительно всякого рода перья, привязывали птиц, чтобы летанием облегчить прыжок, а внизу принимали его лица, находившиеся в лодках, кругом расположенных, и охраняли по возможности принятого от всяких опасностей, после чего удаляли его за пределы страны».

В этом чрезвычайно ценном сообщении важны следующие три обстоятельства. Во–первых, сбрасывание преступника с Белой скалы в море, что, по Страбону, имело символический смысл. Предполагают, что некогда оно не было символическим. Другими словами, несомненно, тут и намек на человеческие жертвы, некогда связанные с Аполлоном, указание на его людоедство. Во–вторых, самоубийство влюбленных, прыгающих с этой скалы в море, очевидно, считалось угодным Аполлону, враждебному обычным любовным переживаниям. В–третьих, еще у Гомера (Од. XXIV 11) Левкадская скала помещается за Океаном, у входа в подземный мир, и является, таким образом, крайним пределом земной жизни, откуда начинался подземный мир, царство смерти. Если так, то свержение с Белой скалы в море есть символ схождения в Аид. А так как это делалось в данном месте во имя Аполлона, то он тут оказывается связанным сразу и с жизнью, и со смертью. Море, кроме того, в мифологии часто считалось областью жизни, как и вода вообще, так что, с другой стороны, прыжок с Белой скалы был символом погружения человека из области своего индивидуального, изолированного состояния в область, где жизнь и смерть кипели в одном вечном водово^ роте. Вот почему прыжок с Белой скалы во имя Аполлона имеет историческое значение, свидетельствуя о былом нерасчлененном синтезе жизни и смерти, которым наполнялся весь мир, вечно гибнущий и вечно возникающий.

В мифологии Аполлона сказание о Белой скале (синтезе жизни и смерти) не является единственным. По Антонину Либералу (25), во время одной чумы в Беотии был запрошен оракул Аполлона Гортинского, и ответ этого последнего потребовал для прекращения чумы добровольного принесения себя в жертву двумя девушками. Принесли себя в жертву дочери убитого Артемидой Ориона, перерезав себе горло. Над ними сжалились даже Аид и Персефона, превратив их в кометы. Не сжалился только Аполлон.

Необходимо иметь в виду, что Аполлон, это наименее хтоническое из всех олимпийских божеств, известен нам по преимуществу на своей героической стадии, когда уже четко различались человеческий субъект и окружающая его объективная действительность. Мифология Аполлона уже мало связана с архаическим, нерасчлененно–синте–тическим мышлением. Более заметна эта отдаленная архаическая ступень на Артемиде, да и здесь необходим длительный исторический анализ. В мифологии Артемиды фигура Ифигении является, несомненно, ипостасью самой Артемиды. Эту Ифигению сама Артемида велит принести себе в жертву, причем у Еврипида на месте приносимой в жертву Ифигении является лань, а сама Ифигения переносится в Тавриду, где она будет уже не жертвой, а, наоборот, жрицей и будет приносить в жертву людей. В этой позднейшей мифологии мы узнаем первобытный архаический нерасчлененный синтетизм, когда сама Артемида была и жертвой, и жрицей, и ланью, и людоедом. В дальнейшем этот нерасчлененный синтетизм расчленился, поскольку приемлет жертву теперь одно лицо, а жертвой является совсем другое лицо, да и жрецом является хотя и сама жертва, но уже не одновременно, а только последовательно. К сожалению, таких выразительных рудиментов архаической нерасчлененности мифология Аполлона для нас уже не содержит. Однако намеки на нее рассыпаны во многих местах; и о ней можно вполне определенно догадываться.

д) Древние хтонические, и в частности вегетативные, функции Аполлона отнюдь не исчезли на новой исторической ступени, а только преобразились и переосмысли–лись.

Власть Аполлона простирается на море и сушу, на небесные явления; он — бог Солнца. Тексты говорят об универсальном хтонизме Аполлона вообще, о его общекосмических функциях.

Аполлон как морское божество был очень популярен в Греции под именем Дельфиния. Такие эпитеты, как Эмбасий (Входной) или Экбасий (Выходной), показывают, что здесь прежде всего имелись в виду интересы мореплавания. У Аполлония Родосского (II 927) Аполлон именуется «хранителем кораблей». Аполлон являлся также богом приморских горных вершин. Из известнейших греческих гор Аполлону были посвящены Гиметт и Парнет в Аттике, Птоон в Беотии, Ликорейя в Фокиде (Аполлон Ликорейский), Ликей в Аркадии (Аполлон Паррасийский) и многие другие.

О море, устьях рек, гаванях, берегах и горах говорят многие тексты, относящиеся к мифологии Аполлона.

В Гомеровском гимне (I 27 и сл.) при описании появления Аполлона на Делосе говорится:

В том же гимне (144 и сл.) читаем:

Аполлон имел специальные эпитеты — Айглет и Ана–фай, один — связанный как раз с представлением о хорошей, ясной погоде, другой — с островом Анафой, где Аполлон давал приют морякам. Эти эпитеты имели хождение в мифах об аргонавтах, о чем читаем у Аполлодо–ра (I 9, 26). С острова Фер Аполлон укрощал бурю своими стрелами. Одна поздняя эпиграмма (Anthol. Pal. VI 251) гласит:

«О Феб! Ты, который держишь издалека видный морякам крутой берег Левкады, омываемый Ионийским морем, прими приготовленный руками моряков дар теста, а также возлияние, наливаемое небольшим кубком, и блеск недалеко светящего светильника, который пьет (масло) из берегущего его жизнь сосуда (при плохо впитывающих масло фитилях) полупьяной глоткой. За это будь милостив и пошли нашим парусам благоприятное дуновение, сопровождающее в Актийские гавани».

У Аполлония Родосского (I 402—405, Церет.):

С берегом (морским) связаны и эпитеты Аполлона — Актий и Актей. Храм Аполлона Актия, по Страбону (X 2, 1. 7. 9), был в Акарнании. По Павсанию (VIII 8, 12), известный мыс Акциум был посвящен Аполлону Актею. По Гесихию, Эвриал и есть Аполлон.