В заключение необходимо сказать, что античная мифология является слишком сложным и мало разрабатываемым у нас предметом, чтобы автор мог надеяться на окончательное разрешение в его книге тех или иных проблем. Стремясь к возможной полноте приведения материалов и их интерпретации, автор всегда прекрасно сознавал и невозможность охватить предмет целиком, и предварительность своих построений. Упущения и всякого рода недостатки могут оказаться в любом месте предлагаемой работы· За указание их автор заранее благодарит читателя.

1. Недостаток традиционных изложений. Основным вопросом настоящего исследования является связь мифологии с общественно–экономической формацией, очень часто игнорируемая во многих работах и руководствах. Даже лучшие наши учебники по древней истории иногда излагают античную мифологию в заметном отрыве от породившей ее исторической среды, так что остается совершенно непонятным, почему люди в течение столь продолжительного времени могли мыслить мифологически и для чего им понадобилось такое странное представление о мире.

2. Почему первобытный человек переносил на природу свои общинно–родовые отношения? Человеку, жившему в условиях первобытнообщинного строя, были понятными и наиболее близкими только общинно–родовые отношения. На основании этой понятной ему действительности он и рассуждал о природе, обществе и обо всем мире. Наиболее убедительным для него объяснением природы было объяснение с помощью родственных отношений. Вот почему небо, воздух, земля, море, подземный мир — вся природа представлялась ему не чем иным, как одной огромной родовой общиной, населенной существами человеческого типа, находящимися в тех или иных родственных отношениях и воспроизводящими собой первобытный коллективизм первой в истории общественно–экономической формации. А это и есть не что иное, как мифология, зародившаяся и процветавшая именно на ранних ступенях первобытнообщинного строя.

3. Традиционное объяснение мифологии. Обычное объяснение мифологии сводится к тому, что она есть продукт незрелого мышления, далекого от установления и использования законов природы. Однако само это состояние мышления требует для себя объяснения. Остается непонятным, почему вдруг понадобилось человеку привлекать для объяснения природы и общества столь странные методы. Ведь всякое объяснение есть сведение непонятного на понятное. Но почему же вдруг оказалось понятным, что Солнце есть бык, а Луна — корова или что гром и молния не есть просто гром и молния сами по себе, но — орудия в руках Зевса или Юпитера? Наши историки приводят такого рода мифы десятками, но никто не отвечает на вопрос, почему все эти фантастические вымыслы были в свое время (и притом в течение тысячелетий) объяснением природы и общества для всех тех, кто тогда задумывался о причинах происходящего.

4. Абстрактно–метафизический характер обычного взгляда на первобытное одушевление природы. Точно так же ничего не говорят обычные рассуждения о том, что первобытный человек одушевлял природу, обожествлял природу, пользовался антропоморфизмом и т. д. Прежде всего совершенно непонятно, почему это вдруг понадобилось ему одушевлять или обожествлять природу. То и другое вовсе не есть такое уж простое миропонимание, которое было бы понятно само по себе.

Говорить просто об одушевлении или обожествлении весьма недостаточно. Ведь силы природы здесь не только одушевлены, но, будучи одушевленными, находятся между собой в очень определенных взаимоотношениях. А иначе получается одушевление совершенно не мифологическое, совершенно абстрактное. Тут одушевляются не просто отдельные предметы, существа, но именно те, которые находятся между собой в известной связи, в родственных отношениях, являются друг для друга родителями или детьми, братьями или сестрами, дедами или внуками, предками или потомками; и, кроме того, все вместе они образуют универсальную родовую общину, основанную на первобытном стихийном коллективизме. Вот эта–то конкретность и теряется из виду, когда говорят о всеобщем одушевлении, антропоморфизме, анимизме, политеизме и т. д.

5. Первобытный стихийно–нерасчлененный коллективизм как источник формирования мифологии. Только привлечение самой родовой общины первобытных времен для целей понимания мифологии может разрешить все эти обычно остающиеся неразрешенными загадки. Только приняв во внимание первобытный стихийный коллективизм ближайших родственников как нечто максимально понятное для тогдашнего мышления, мы можем уловить, понять скрытые пружины этого мышления, его внутреннюю логику и его столь чуждые для нас результаты. В самой родовой общине нет ничего мифологического и нет ничего чудесного, волшебного или магического. Но стоило только перенести общинно–родовые отношения на природу (а не переносить их на природу первобытный человек не мог, поскольку они были для него единственно близким и понятным), как вся природа вдруг становилась мифической и магической, вдруг наполнялась живыми существами, но по своей огромности и силе уже бесконечно превосходившими человека и потому часто получавшими вид всякого рода чудовищ и страшилищ.

6. Перенесение на природу общинно–родовых отношений в их исторической конкретности. Мифологию весьма неохотно понимают как перенесение на природу общинно–родовых отношений. В тех же случаях, когда это признается, оно понимается большей частью буквально и грубо, как простое повторение обычных земных отношений. Но в самой родовой общине и в самих кровнородственных отношениях первобытного общества, в самом коллективизме того времени вовсе нет ничего мифологического, т. е. нет ничего чудесного или магического. Если Гефест есть только кузнец, перенесенный с земли на небо, то в нем нет ровно ничего мифологического, как и в обыкновенном кузнеце на земле. И если Деметра есть организатор земледелия, то и она не имеет никакого отношения к мифологии, как не имеют к ней отношения и все земные организаторы и руководители земледелия.

Марксистско–ленинская теория учит, что мифология есть мышление на определенной ступени человеческого развития, а мышление невозможно без обобщения. Марксистско–ленинская теория говорит о единстве языка и мышления. Ленин отмечает: «Всякое слово (речь) уже обобщает» («Философские тетради», 1947, стр. 256).

«Миф» по–гречески и значит не что иное, как «слово». Миф, следовательно, есть всегда то или иное обобщение, и те существа, о которых повествует мифология, всегда являются тем или иным обобщением, поскольку им как чему–то общему всегда подчиняется определенная область действительности как совокупность того или иного множества или даже бесконечного числа частных явлений.

Ленин подчеркивает: «Идеализм первобытный: общее (понятие, идея) есть отдельное существо. Это кажется диким, чудовищно (вернее: ребячески) нелепым… Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (— понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально–мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, не сознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (в последнем счете = бога)> («Философские тетради», стр. 307).

В этих словах Ленина выражена вся сущность мифологии как системы первобытного мышления. Первобытный человек, перенося общинно–родовые отношения на всю природу и мир, мыслил эти отношения в уже обобщенном виде. Но род еще не мыслится здесь отвлеченно, т. е. дифференцированно–логически. Род есть тут пока бесконечное объединение предков и потомков. Перенесенный в таком виде на природу и мир и в то же время играющий роль логического общего понятия, он и является мифологией, т. е. тем или иным богом, демоном или героем, которые являются обобщением определенной области действительности и которым так или иначе подчиняются частные явления этой области действительности.