е) В заключение характеристики специфики классического Аполлона следует сказать о соотношении Аполлона с другими божествами, которые в период классики тоже эволюционировали в направлении гармонии, упорядоченности и пластического совершенства. Сравнение Аполлона с другими божествами классики — тоже огромная проблема, требующая специального исследования. Позволим себе только бегло коснуться этой темы и высказать несколько догматических утверждений, избегая пока аргументации и приведения текстов.

К Аполлону и Артемиде близки Афина Паллада, Дионис, Гермес, Гефест, Деметра, Пан и Афродита. Последние четыре божества противостоят прочим, включая самого Аполлона, в том отношении, что все они так или иначе связываются по преимуществу с физической, или материальной, стороной жизни. Гефест — мастеровой, кузнец, специалист по художественно–техническим изделиям. Деметра и Пан связаны с возделыванием земли и скотоводством. Афродита же — покровительница любви и брака, богиня физической красоты. Этим четырем божествам противостоит группа других указанных божеств, связанных скорее уже с внутренним, или идейным, наполнением материальной действительности, чем с ней самой как таковой.

Аполлона и Артемиду нужно прежде всего сопоставить с Афиной Палладой. Этой последней тоже приписывается упорядочение, оформление, организованность и совершенство. Но здесь оно мыслится скорее в каком–то устойчивом и самодовлеющем виде, так сказать, без динамики перехода в становление. Аполлон и Артемида вместе с Гермесом и Дионисом прочно связаны не столько с завершенным и самодовлеющим бытием, сколько с переходом его в становление и в стихию.

Однако Аполлон и Артемида резко отличаются от Гермеса, который, будучи божеством всякого предпринимательства и удачи, демонстрирует собой неугомонную энергию и ее непобедимую силу, преодолевающую все препятствия.

Именно, Аполлон и Дионис не есть самый факт становления, но скорее форма этого становления, его направление, его оформление, его смысл. Однако смысл этот в отношении Аполлона и Диониса понимался по–разному. Аполлон — это объективная оформленность и осмысленность бытия; он бог света и Солнца, дающих возможность предметам быть видимыми, а видящим — видеть их в ясных очертаниях. Дионису свойственно демонстрировать скорее субъективное самосознание, субъективную данность вещей или существ, Дионис будит внутреннее самочувствие человека, и все видимые и оформленные предметы воспринимаются из глубины человеческого самочувствия и в свете этого самочувствия.

Таким образом, Аполлон и Артемида — это именно становление бытия; они демонстрируют в нем, так сказать, теоретическую, наглядно видимую и объективно–предметную оформленность и закономерность.

Остается сказать несколько слов об Аполлоне в период эллинизма. Все черты, характерные для мифологии в век эллинизма, можно наблюдать также и на Аполлоне.

1. Аллегоризм. В связи с разложением мифологического реализма и превращением мифологии в метафору и формалистический прием мы находим в эллинистической литературе немало примеров разного рода аллегори–зирования из области мифологии Аполлона. Стоики здесь занимают первое место. Так, Диоген Вавилонский (SVF III, frg. 33) среди разных своих аллегорий понимал также и Аполлона как самое обыкновенное Солнце. Понимание Аполлона как огня — также нередко в поздней литературе. Как указывалось, Плутарх принимал даже античное учение о периодическом воспламенении вселенной в связи с интерпретацией Аполлона именно как огня. Антипатр из Тарса (III, frg. 46) объяснял миф об убиении Аполлоном дракона в том смысле, что здесь солнечные лучи уничтожили вредные испарения в сырой местности. Корнут посвятил в своем трактате целую главу (32) аллегорическому толкованию всех главных моментов мифологии Аполлона. Аллегоризирование вообще обильно представлено в поздней литературе. Так, например, мы читаем у Ватиканских мифографов (И 20):

«Говорят о треножнике Аполлона потому, что Аполлон знает прошлое, различает настоящее и может видеть будущее. Стрелы и лук приписывают ему или потому, что из его круга исходят лучи наподобие стрел, или потому, что он уничтожает туман сомнения своим явлением. Говорят, что он пользуется колесницей потому, что он проходит годовой круг в течение четырех сменяющихся времен года».

У Корнута (32) читаем:

«Треножник дан ему ввиду совершенства числа «три». Может он происходить и от трех кругов, один из которых он пересекает в его годовом движении, а двух [других] держится само Солнце».

В ту эпоху, когда уже забыли об охотничьих и смертоносных функциях Аполлона, его лук и стрелы стали пониматься спиритуалистически. Гимерий, например, пишет (Eel. XXI 3): «Стрелы и лук любезны тебе в той мере, в какой они выражают природу Аполлона. Они всегда остаются бескровными». О понимании лука и стрел Аполлона в духовном смысле — много у Прокла. Эллинистическая аллегористика доходит до полного забвения всякого лука и всяких стрел, выдвигая на первый план символику исключительно юной красоты и артистизма. Такое представление находим у Гимерия (Orat. X 5—6):

«Золотая шевелюра раскидывается у него по лбу, кудри ползут у него с обеих сторон по спине, падая волнами на божественную грудь. Хитон у него до ног, лира, но лука никакого нет. Бог приятно улыбается, как будто бы он вещает ионянам их поселение. Бог этот, юноши, мусичен; поэтому и сами мы пусть ударим по лире в нашей душе, чтобы при помощи величественных вещей приобщить нашу колонию к метрополии».

(Эта речь Гимерия посвящена прибывшим к нему ионийским ученикам.) Сюда относится еще одно место (Orat. XVII 6): «Живописцы и скульпторы делают его всегда цветущим и юным».

2. Нигилизм и логицизм. От этого аллегоризирования было два пути, один — в направлении полного уничтожения мифа и мифологического нигилизма и другой — в направлении отвлеченно–логической и философской обработки мифа путем превращения его в ту или иную философскую категорию.

Первый путь, нигилистический, использован Лукиа–ном, который в своем пародийном изображении богов и героев также не прошел и мимо Аполлона. В своих известных «Разговорах богов» он изображает (16) Геру и Латону, саркастически высмеивающих друг друга и язвительно критикующих одна другую за своих детей, причем Аполлону достается немало. В другом разговоре (17) Аполлон и Гермес комически обсуждают известный скандал с Афродитой и Аресом и сетью Гефеста. Разного рода грязные подробности из жизни богов (23) и пустяковые мелочи (26) смакуются также в разговоре Аполлона и Диониса. Менее сатиричны диалоги: 7–й, где дается беседа Аполлона с Гефестом по поводу рождения Гермеса и его плутовства, причем Гермес в своей игре на изобретенной им лире превосходит самого Аполлона; 14–й, где Аполлон подробно рассказывает Гермесу о своем нечаянном убийстве Гиацинта; 15–й, где Аполлон беседует с Гермесом о женах Гефеста и завидует ему.

Другое, логически–категориальное направление представлено целым рядом писателей–философов: Плотином, Порфирием, Юлианом, Саллюстием. Так, Саллюстий в своем трактате «О богах и мире» дает подробную классификацию главнейших греческих богов (6), причем Аполлон включается в число космических (а не сверхкосмических) божеств и вместе с Афродитой и Гермесом обнесен к упорядочивающим божествам (а не творящим, не одушевляющим и не охраняющим). К этому рассуждению Саллюстия в виде параллели можно привести Про–кла (Theol. Plat. VI 12, 22), а также приводимое ниже рассуждение из комментария на «Кратила».

3. Натурализм. Противоположностью всякого абстрактного и логического подхода является натуралистическое использование мифологии. Примеров этого последнего в период эллинизма для Аполлона тоже довольно много. Уже Еврипид, этот предтеча эллинизма, в своем «Ионе» изобразил Аполлона в бытовой обстановке, и притом в достаточно неприглядном виде. У Каллимаха в его IV гимне мы находим довольно сентиментальное изображение блужданий Лето перед появлением на свет Аполлона и Артемиды, ее страдания, мольбы. Овидий в своем изображении состязания Аполлона с Марсием также весьма натуралистичен. Филострат Младший (стр. 458, сл.) в своей картине, изображающей Аполлона и Марсия после состязания, доходит до очень тонкого психологизма и декадентства.