30. Porphyr. De antr. nymph. 31

Ферекид Сирский говорит об «углублениях», «ямах», «пещерах», «дверях», «воротах» и этим прикровенно рисует рождения и возрождения душ.

Ср. Procl. in Tim. 29 а (I 133, 28 D.):

Древние называли космос пещерой, гарнизоном, гротом…

31. Ps. — Gal. [Porphyr.] ad Gayr. 34, 26 Kalbfl.

И отсюда — усердный Нумений, и толкователи Пифагоровых предположений, и те, кто принимает за семя у Платона [R. P. X 621 а] реку Амелет, у Гесиода и орфиков — реку Стикс, у Ферекида — «Истечение».

Орфическая теогония и космогония содержит в себе массу сложнейших и запутаннейших филологических проблем. Поскольку мы не можем давать здесь самостоятельного исследования этой огромной области античной мифологии, необходимо только помочь ее освоению. С этой точки зрения, но не с какой иной, мы делим наши материалы на три категории: древнейшие тексты, «теогония Иеронима и Гелланика» и «рапсодическая» теогония.

Орфизм — очень старое явление античной культуры. После всей работы, проделанной над ним в науке, можно с полной уверенностью сказать, что явление это никак не моложе Гомера, хотя, разумеется, оно имело свою длиннейшую историю; и те обрывки знаний, которые мы находим в обычных исторических руководствах на тему об орфиках, большею частью весьма позднего происхождения.

Самый ранний текст — безусловно Аристофанов (§ 32): комедия «Птицы» была поставлена на афинской сцене впервые в 414 г. Далее идут Платон (§ 33 а, b, 34 а, с более поздними добавлениями в § 34 с), Аристотель (§ 35 а, b) и его ученик Евдем (§ 36 а), стоик Хрисипп (§ 36b, с более поздним добавлением в § 36 с), Аполлоний Родосский (§ 37 а, с ценными схолиями в § 37 b и вариантом из орфической «Аргонавтики» в § 37 с) и некоторые еще более поздние схолии (напр., § 38). Сюда не вошел — поскольку это не относится к теогонии и космогонии — ряд ценнейших орфических текстов о природе и судьбе душ и об их взаимоотношениях с телами (начало которых тоже ведем с Платона).

Что касается существа дела, то все эти древнейшие тексты (в основном, стало быть, IV—III вв. до н.э.) производят довольно сумбурное впечатление, что, кажется, может только указывать на еще более позднее время приведения всей этой концепции в систему. Можно отметить такие факты: выдвигается на первый план Ночь (это — почти везде); Яйцо позднейших орфиков фигурирует только у Аристофана (§ 32); не забываются Гомеровы Океан и Тефия (§ 33 а, b, хотя в этом последнем тексте они подчинены Урану и Гее); подчеркивается хаотичность и бесформенность первобытного состояния вещей (§ 37 а—с), и, наконец, очень интенсивно мыслится оформленное единство вещей (под именем Зевса в § 34 с), доходящее до учения об идеях (§ 35 b). В этих фактах трудно указать что–нибудь такое, чего раньше (до IV в.) не было в мифологии и в философии (Ночь мы встречали у Мусея в § 22 a, b и у Эпи–менида в § 23 а, b, а Яйцо — у Эпименида в § 23 а, что, впрочем, могло быть орфическим влиянием). Однако пристальное вдумывание и вчитывание в эти древнейшие орфические тексты, кажется, довольно явственно обнаруживают тенденцию к смысловому оформлению тео–космогониче–ского мифа. Особенно об этом говорят схолии к Аполлонию Родосскому (§ 37 b), прямо связывающие орфизм с Эмпедок–лом и Анаксагором, и очень четкие псевдо–Аристотелевы монистические тенденции (§ 34 с). Тут, по–видимому, было два плана космогонической мысли: и полная бесформенность вещей, и отчетливое их оформление. Миф старается не забыть ни того, ни другого, напирая то на одно, то на другое и еще не умея дать такую теогонию и космогонию, где обе эти тенденции были бы равномерно сохранены и породили из себя соответствующий миф в его смысловой структуре. Только один раз, а именно в теогонии Евдема (§ 36 а), мы находим некоторые намеки на триадическую структуру мифа (да и то не в отношении самих орфиков, но лишь в контексте рассуждения об орфиках). Отчетливо чувствуется и метод эволюции от бесформенного к оформлению, применяемый здесь мифологической мыслью. Этой сильной, но скрытой и пока достаточно сумбурной тенденцией к эволюционно–смысловому оформлению теогонии, по–видимому, и отличаются данные древнейшие тексты от предыдущих форм теогонии.

32. Aristoph. Αν. 690—702

33. a) Plat. Crat. 402 b

…Как в свою очередь Гомер говорит [И. XIV 201] об «Океане, родителе богов, и матери Тефии»… думаю, что и Гесиод [Theog. 337]. Говорит где–то и Орфей:

b) Plat. Tim. 40 d — 41 а

Говорить затем о прочих демонах, [т. е. кроме звезд и земли], и знать их происхождение — это свыше наших сил; тут надобно верить прежним сказателям, которые сами, по их словам, произошли от богов и предков–то своих, вероятно, близко знали. Невозможно не верить детям богов; и хотя их рассказы не опираются на правдоподобные и убедительные доказательства, но поскольку они повествуют, по словам их, о «своем», то, следуя закону, надо им верить. Потому о происхождении этих богов пусть полагается и говорится у нас так, как они передали. Дети Геи и Урана были Океан и Тефия; а дети этих — Форкий, Кронос, Рея и другие за ними. А от Кроноса и Реи произошли Зевс, Гера и все, которых мы знаем под названием их братьев и от которых произошли еще иные.

34. a) Plat. Leg. IV 715 е —716 а

…Бог, по древнему сказанию, держит начало, конец и средину всего сущего. По прямому пути бог приводит все в исполнение, хотя, по природе своей, он вечно обращается в круговом движении. За ним всегда следует правосудие, мстящее отстающим от божественного закона. Кто хочет быть счастлив, должен держаться его и следовать за ним смиренно и в строгом порядке.

b) Schol. к этому (р. 451 Bekk.)

Под богом, ясно, он имеет в виду демиурга, под древним же сказанием — орфическое сказание, которое гласит:

Именно началом является Зевс в качестве творческой причины, концом — в качестве конечной, серединой же — в качестве того, кто присущ всему в равной мере, хотя все участвует в нем по–разному.