8. Человеческие жертвы и людоедство. Яркой иллюстрацией мифологии матриархата и вообще хтонизма являются мифы и культы, связанные с человеческими жертвами и людоедством. Здесь полная подчиненность человеческого «я» окружающему «не–я». «Я» обладает здесь настолько ничтожной ценностью, что мало чем отличается от природы вообще.

Человеческие жертвы приносились Зевсу Ксению на Кипре (Ovid. Met. Χ 220—237), Артемиде (например, «Ифигения в Авлиде» Еврипида), Артемиде Таврополе, по свидетельству Климента Александрийского (Protr. Ill 42), Дионису в Орхомене (Porphyr. De abst. II 55) и обожествленному фиванскому царевичу Палемону (Tzetz. Lycophr. 229). Дионису Оместу принес в жертву людей Фемистокл перед Саламинским сражением (Plut. Pelop. 21). Пленные приносились в жертву спутнице Ареса Энио (Ammian. Marc. 27, 4). Человеческие жертвы приносились Пелею (Clem. Alex. Protr. Ill 42) и ему же вместе с Хиро–ном в Пеллене (CyrilL С. Jul. IV 128). Ахиллесу была принесена в жертву Поликсена (Eur. Нес., Ovid. Met. XIII 440—482; Sen. Tro. 177—373, 1121—1174). Патроклу Ахилл принес в жертву двенадцать троянских юношей (Ил. XXIII 183), пожертвовали собой ради спасения родины Менекей, сын Креонта («Финикиянки» Еврипида), и Макария, дочь Геракла («Гераклиды» Еврипида).

Человеческие жертвы существовали в Греции в течение длительнейшего времени и получали различную мотивировку в зависимости от той или иной эпохи. Несомненным фактом является огромная распространенность этой звериной мифологии не только в архаический период, но и в период цветущей классики, когда ей все же приходит конец. В мифе об аргонавтах Фрикс, спасенный своей матерью Нефелой от принесения его в жертву, приносит вместо себя в жертву барана, на котором он прибыл в Колхиду. Тантал угостил своих гостей, богов, мясом своего сына; Атрей угостил Фиеста мясом его, Фиеста, детей. И в том и в другом случае миф уже жесточайшим образом осуждает человекоубийство и казнит его виновников. Мифология отражает не только расцвет человекоубийства, но и его прекращение, а также и практику его уже в период наступавшей цивилизации. С возвышением человеческого субъекта над звериной природой исчезала и вся эта мрачная мифология; вместо нее зарождался тот новый героизм, который прибегал к убийству только в особых случаях, как, например, в борьбе со стихийными чудовищами или вообще с врагами родного племени или народа.

1· Патриархат. Вместо тысячелетнего господства матриархата зарождается патриархат; на основе первого разделения труда — отделения скотоводства от земледелия — начинают сильнее развиваться производительные силы. Непосредственный биологический производитель рода, женщина, перестает быть управителем и организатором. В усложняющемся хозяйстве и общине господство переходит к мужчине, который целиком сосредоточивается на хозяйственных и социальных функциях, получающих теперь все более самостоятельное значение. Это сделало мужчину из третьестепенного участника общины главой рода или племени, а если не главой, то во всяком случае тем, кто с тех пор навсегда получил название героя. Наступил век патриархата и тем самым век героизма.

Это было последнее тысячелетие общинно–родового строя, поскольку с патриархатом и героизмом уже зарождались элементы частной собственности, передача наследства по отцовской линии и, значит, возможность накопления. Это приводило общинно–родовую формацию к гибели и к зарождению нового, уже основанного на частной собственности и частном предпринимательстве строя, а именно классового рабовладельческого и государственного.

2. Основные героические мифы. Все это нашло свое отражение в мифологии. В мифологии появился герой, который теперь расправляется со всеми теми чудищами и страшилищами, которые прежде рисовались воображению первобытного человека, задавленного непонятной ему и всемогущей природой.

Вместо мелких божков и демонов появляется один главный, верховный бог Зевс, а все остальные боги и демоны ему подчиняются. Патриархальная община водворяется теперь и на небе, или, что то же, на горе Олимп. Зевс сам ведет борьбу с разного рода чудовищами, побеждает Титанов, Киклопов, Тифона и Гигантов и заточает их под землю, или в Тартар. Гесиод оставил нам красочные картины титаномахии (Theog. 666—735) и тифонии (820—880); о победе же Зевса над Гигантами можно читать у Аполлодора (I 6, 1—2) и Клавдиана (в его латинской «Гигант'омахии» 1 —128).

За Зевсом и другие боги и герои ведут такую же борьбу. Аполлон убивает пифийского дракона и основывает на его месте свое святилище (II Гомеровский гимн). Тот же Аполлон убивает двух чудовищных великанов, сыновей Посейдона, Ота и Эфиальта, с младенчества возраставших настолько быстро, что они уже мечтали взобраться на Олимп, овладеть Герой и Артемидой и, вероятно, царством самого Зевса (Од. XI 305—320). Кадм тоже убивает дракона и в этой местности основывает город Фивы (Ovid. Met. Ill 1—130). Персей убивает Медузу (IV 765—803), Беллерофонт — Химеру (Ил. VI 179— 183), Мелеагр — калидонского вепря (IX 538—543). Но особенно прославились Геракл и Тезей, подвиги которых так широко известны.

Мифом большого культурно–исторического значения в этом смысле является миф о битве лапифов и кентавров, известнейшее изложение которого находим у Овидия (Met. XII 210—535). В Фессалии, около горы Пелион, прославленной многочисленными древнейшими преданиями, жили два родственных племени — лапифы и кентавры. Лапифы, хотя и достаточно дикие, выступают уже как настоящие люди, и их царь Перифой — друг самого Тезея. Кентавры же являлись племенем полулюдей, полуконей, возникшим от нечестивого брака царя Иксиона с тучей, которую он принял за Геру. Когда Перифой вступал в брак, то на свадьбу были приглашены как раз эти кентавры. У Овидия подробно изображается драка, происшедшая на этом свадебном пиру между лапифами и кентаврами, и полное поражение этих последних. Дикость, необузданность во всех отношениях характеризуют этих кентавров. Победа над ними лапифов, несомненно, является свидетельством перехода старого, дикого общества к более культурному состоянию.

3. Новые боги. Нарождаются и боги нового типа (их греки называли олимпийскими, и под этим именем фигурируют они также и у нас). Женские божества, на которые распалась древняя богиня–Мать, получили теперь новые функции в связи с эпохой патриархата и героизма. Гера стала покровительницей браков и моногамной семьи, Деметра — планомерного и организованного земледелия, Афина Паллада — честной, открытой и упорядоченной войны (в противоположность буйному, анархическому и аморальному Аресу), Афродита — богиней любви и красоты (вместо прежней дикой, зверино–сексуальной, настолько же порождающей, насколько уничтожающей), Гестия — богиней домашнего патриархального очага. И даже Артемиду, за которой остались древние охотничьи функции, стали изображать теперь красивой, исполненной благожелательного отношения к людям. Ремесло, ставшее ведущим фактором хозяйства, потребовало для себя тоже соответствующего бога, а именно Гефеста, которому XX Гомеровский гимн приписывает вообще покровительство всей цивилизации. Богами специально патриархального уклада жизни стали Афина Паллада и Аполлон, которым были приписаны теперь также мудрость, красота и многочисленные художественно–технические функции. Гермес из прежнего уродливо–сексуального божества стал вождем и покровителем всякого человеческого предприятия, включая скотоводство, искусство, торговлю, водительство по дорогам и даже сопровождение душ в преисподнюю.

4. Новые закономерности жизни. Новый период мифологии отразил также перемены и в понятиях, так сказать, космического порядка.

Самый светлый бог, Зевс, вступает в брак с самой темной богиней, Персефоной, и ребенок от этого брака, Загрей, должен быть посредствующим звеном между светом и тьмой. Он должен низводить из света в тьму и возводить из тьмы к свету. Его растерзывают Титаны, за что Зевс поражает их молнией, а из их пепла или копоти появляются люди, объединяющие в себе титаническое и дионисийское начала. Правда, тут нет прямого отражения перехода от матриархата к патриархату. Но прямое отражение и вообще не обязательно, так как оно наименее мифологично. Здесь есть, однако, другое. В результате неких космических перемен люди оказываются отдельными индивидуумами, гордо противостоящими всему другому; и в то же время им свойственно восхождение ввысь, а это могло появиться только после гибели абсолютного фетишизма и, следовательно, только после гибели матриархата. Только в условиях анимистической мифологии стало возможным говорить о каком–нибудь «восхождении» или «нисхождении».