Звонок прервал наше веселое пиршество, я снял трубку и услышал густой голос:

—

Товарища Семенова, пожалуйста...

Один из широко известных в ту пору драматургов, братьев Тур, искрометно-веселый Петр, советовал мне отвечать на звонки женским голосом, заранее выспрашивая, кто просит и зачем, чтобы легче отвечать, — коли звонок не нужный, — «пробуйте завтра вечером». К счастью, я ответил своим голосом:

—

Кто его просит?

—

Андропов.

—

Какой Андропов?

—

Меня недавно назначили председателем КГБ... О, врожденность нашего привычного рабства! Я автоматически вскочил со скамейки и резко махнул рукой Вайнеру — «перестань играть!»

В комнате стало тихо, только Дунечка, дочь, кроха тогда, продолжала напевать колыбельную своей безногой кукле, — больше всего, я заметил, девочки любят увечных, генетический код бабьей жалости; мальчишки выбрасывают оловянных солдатиков, если они сломались; глухари, закон тока, примат красоты, сплошь и рядом показушной...

Я с трудом удержался, чтобы не выпалить привычное: «здравствуйте, дорогой Юрий Владимирович!»

Не потому «дорогой», что дорог он мне, а потому лишь, что высокий начальник, благодетель, патриарх...

Пересилив себя, ответил:

—

Добрый день, товарищ Андропов, это Семенов.

—

Веселитесь? Помешал? Могу позвонить завтра... И тут я дрогнул, не в силах удержаться от фикстулы:

—

Ну, что вы, что вы, Юрий Владимирович!

— Так вот, я сделал замечание Белоконеву за то, что он не ответил на ваше письмо. Впрочем, не убежден, что и я смогу помочь вам, тем не менее был бы рад, если бы вы завтра подъехали ко мне, скажем, часа в четыре... Как вам это время? Не заняты? Ну и хорошо. У нас есть два подъезда, — для сотрудников, и первый, с площади Дзержинского. Какой предпочитаете?

—

Первый, — ответил я, — с площади Дзержинского.

Я ощутил усмешку Андропова:

—

Так же вчера ответил академик Зельдович... Хорошо, жду, запишите-ка телефон, это мой прямой, если что изменится в ваших планах, — позвоните...

И вот я вошел в кабинет, — тот, который занимал Дзержинский, — и увидел высокого человека в желтой рубашке, перетянутой широкими подтяжками, черный пиджак висел на стуле, воротничок был старомодный, округлой формы, галстук повязан неумело, широким, небрежным узлом, глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, были насмешливо-доброжелательными.

—

Что будете пить? — спросил Андропов. — Чай? Кофе?

—

Кофе, если можно.

—

Можно, это можно...

—

А можно посмотреть, что лежит на столе председателя КГБ? — спросил я.

Андропов просьбе не удивился, закрыл две красные папки, перевернув их при этом, и ответил:

—

Книги — пожалуйста, а секретные документы — к чему? Во многая знания многая печали.

Большой том, что лежал поверх стопки литературных журналов, был плехановский; страницы заложены самодельными бумажными прокладочками, было их штук тридцать, не меньше.

Следом была журнальная публикация романа Симонова — тоже переложена бумажками.

—

Нравится? — спросил Андропов.

—

Да, — ответил я. — Для нашего поколения Симонов вообще нео­бычайно важен.

—

Для нашего тоже... Хотя я не со всем согласен в его последней работе...

Секретарь принес кофе и чай, Андропов подвинул мне блюдечко с сушками и печеньем и, заложив палец за широкую помочину подтяжек, спросил:

—

С вами как говорить? Соблюдая пиетет? Или — открыто?

—

Открыто.

—

Недавно я посмотрел фильм «По тонкому льду»... Роман писал наш сотрудник, Брянцев, вы сочиняли сценарий, так?

—

Так.

—

Не понравился... Торчат чекистские уши... Слишком уж голубо-тенденциозный... А вот ваш «Пароль не нужен», — особенно Блюхер и Постышев, — мне показался заслуживающим внимание... Поэтому и позвонил — особенно после того как Тихомиров сказал, что Белоконев на ваше письмо не ответил...

(Владимир Тихомиров в ту пору был помощником Ю.В.; генерал Белоконев — начальником пресс-бюро; я только-только закончил роман «Майор Вихрь» — о трагедии наших разведгрупп, погибших при спасении Кракова, — думал о новой книге, спрашивал, нельзя ли получить какие материалы из архива... )

Андропов откинулся на спинку кресла, не вынимая пальцев из-за левой помочи, словно бы постоянно слушал сердце, сделал глоток чая и спросил:

—

Какими пользовались архивами, когда писали «Пароль не нужен»?

—

Красноярским, читинским, хабаровским, владивостокским...

—

Архивы ЧК?

—

Нет. Октябрьской революции...

—

Максима Исаева выдумали?

—

Да... хотя в записке Постышева было упоминание, что он переправил во Владивосток молодого товарища от Дзержинского...

Андропов усмехнулся:

—

Я помню пассаж, что, мол, в России истинную демократию «можно сохранить только штыком и пулей, иначе народец наш», — хм-хм, — демократию «пропьет, прожрет и проспит... Развратили народ либерализмом... А он в нашем прусско-татарском государстве неприемлем»... Взяли из белогвардейских газет? Или написали сами?

—

Сам.

Андропов удовлетворенно кивнул:

—

У вас там есть любопытная фраза про книгу Лао Цзы: «В каждом должна быть толика пустоты, чтобы воспринять мнение других, даже если оно противно твоему»... Что ж, верно, — пробный камень истинной интеллигентности... Так вот, об архивах... Вы много путешествуете, — Андропов снова усмехнулся, улыбка у него была внезапная, меняла лицо, делая очень юным, незащищенным каким-то, — как и всякий писатель, увлекаетесь, гневаетесь, спорите, — зачем вам за бивать голову государственными секретами? Это может обернуться против вас — в будущем... Фантазии вам не занимать, книги по истории, — более-менее объективные, — стали сейчас появляться, хоть мало их, накладывайте одно на другое, прекрасное поле для творчества...

... Я чувствовал тогда уже (не я один, понятно), что тема погибших во время сталинского террора будет аккуратно, но достаточно твердо микшироваться. Оценка, данная Андроповым роману о Блюхере и Постышеве, была крайне важна мне, ибо я работал над романом о бриллиантах для диктатуры пролетариата, где среди положительных героев поминались «враги народа» Бухарин, Крестинский, Карахан, Бокий, Уншлихт, Старк, Петерс.

—

Бог с ним, с Белоконевым, — сказал я. — У меня есть архивы из ЦГОРА по Гохрану. Очень интересная проблематика — нэп и революция, разные оценки диктатуры пролетариата, центр и провинция, спорные персонажи истории...

Андропов негромко заметил:

—

Бесспорных персонажей история не знает...

Тогда-то я и спросил:

—

А не согласитесь ли вы, Юрий Владимирович, проглядеть то, что я сейчас заканчиваю?

—

Проглядывают сводки, — ответил он. — Литературу — читают, признателен за доверие, с удовольствием...

С тех пор я звонил по тому телефону, — прямому, без секретарей, — который он оставил во время первого разговора, и просил прочесть каждый новый роман.

«Бриллианты» прошли как по маслу, хотя на средних этажах придирок к ним было множество; впрочем, с «Альтернативой», романом о Югославии, случилась осечка.

После того как я отправил ему рукопись, Андропов пригласил заехать (обычно это было в субботу), сказал, что роман ему пришелся, но потом открыл закладочку и кивнул на пометки:

—

В этих пассажах вы бьете нас посильней, чем Солженицын. Стоит ли? Ваши недруги из литературного мира умеют ломать кости...

—

Убрать страницу?

Андропов как-то обиженно, недоумевающе удивился:

—

Что значит «убрать»? Следуйте Марксовой формуле — «теза и антитеза»! Уравновесьте эти рискованные страницы двумя-тремя выверенными фразами, двоетолкование — повод для дискуссии, но не для обвинений.