ДИН. Когда вашу пьесу поставил филадельфийский театр, многие не могли понять, как Людовик позволил играть это сочинение на парижской сцене.
БОМАРШЕ. Монарх хочет править умными французами, а мои герои — не лишены чувства юмора.
ДИН. Умные люди, наделенные чувством юмора, чаще других смертных изменяют своим грешным идеалам.
БОМАРШЕ. Умные не предают. Да и потом предательство — самая невыгодная сделка в мире: предателю не верит никто, и никому он не нужен, ибо он никого отныне не представляет. Мир ценит верность; слуга страны — представитель могущества народа; предатель — представляет свое слабое, маленькое, трусливое «я»!
ДИН. Можно ли мне сказать президенту Франклину со всей определенностью, что партия оружия для борьбы против британской монархии будет отправлена в Нью-Йорк?
БОМАРШЕ. Корабли загружаются, Дин, корабли загружаются.
ДИН. Как мне отблагодарить вас?
БОМАРШЕ. Не понял...
ДИН. Вы отдали нашему делу добрый год жизни; вы существуете на то, что сочиняете. Вы потеряли много денег. Вы снимаете дешевый номер, вы...
БОМАРШЕ. Пожалуйста, не унижайте себя глупостью, Дин. Сочинитель, если он хотя бы раз пересчитал свое искусство на деньги, не имеет право впредь брать в руки перо: он будет писать цифры, а не слова.
ДИН. Я запомню это на всю жизнь, Бомарше. Вы обречены на бессмертие в драматургии; как жаль, что никто не сможет знать, что именно вы стояли у колыбели новорожденной американской республики.
БОМАРШЕ. В Париже уже забыли, что я провел в их дома чудо века: водопровод. Не забывчивость страшна — клевета.
ДИН. Клевещут на тех, кто опасен глупцам и злодеям. Мне, например, передали подметное письмо; ваши недоброжелатели доносят, что вы, помогая нам, хотели создать в Испании акционерное общество по торговле черными рабами.
БОМАРШЕ
(хлопает себя по карману).
Здесь — письмо, которое я написал королю. Я знаю наизусть свои письма, послушайте: «Как же вы терпите, сир, чтобы ваши подданные оспаривали у других европейцев завоевание стран, принадлежащих несчастным индейцам, африканцам, дикарям, караибам, которые никогда ничем их не оскорбили? Как же вы дозволяете, чтобы ваши вассалы похищали силой и заставляли стенать в железах черных людей, которых природа сделала свободными и которые несчастны только потому, что сильны вы?» Хотел бы я посмотреть, дорогой Дин, кто решится во Франции, кроме меня, сказать это в лицо Людовику?! Поймите, монарх монархом; я же служу моему народу, идее свободы и закону.
ДИН. Я так и знал, что на вас клевещут.
БОМАРШЕ. Я видел честнейших людей, которых клевета уничтожила. Сперва чуть слышный шум, едва касающийся земли, пианиссимо, шелестящий, быстролетный, сеющий ядовитые семена. Чей-то рот подхватывает этот слух и пиано, нежно сует его вам в ухо. Зло сделано — дайте время, и оно прорастет! Оно движется, рифорзан-до! Пошла гулять по свету чертовщина! Клевета становится мнением, она выпрямляет спину, она — кресчендо — делается всеобщим воем ненависти и хулы! Другой бы испугался, затаился, скрылся, сник! Аптекаря или часовщика это может спасти. Но это не спасет литератора де Бомарше! Я глотаю по утрам сырые яйца — мне нужен зычный голос! Я читаю на ночь Вольтера — мне нужно вооружить свою ненависть! Я одеваюсь у лучших портных — мне надо злить клеветников! Я обедаю у Фукьеца — мне надо родить зависть, которая свидетельствует о растерянности и злобе недругов! Я актерствую! Я смеюсь, хожу по девкам, веселюсь! Я плачу ночью, занавесив шторы!
Входит Ф И Г А Р О с подносом, на котором две чашки кофе.
ФИГАРО. Кофе — дерьмо, но лучшего здесь нет. У входа три молодчика.
БОМАРШЕ. Видите, Дин? Служба британского монарха пасет вас, как овцу. Скройтесь через эту дверь — вы пройдете черным двором и наймете возницу возле пекарни.
ДИН уходит.
БОМАРШЕ
(глядя в окно).
Ты эту троицу еще не видел?
ФИГАРО. Как же не видел? Видел. Они меня третий день табаком угощают.
БОМАРШЕ. Табак черный?
ФИГАРО. Нет, голландский, с сахаром. Я оставил и для вас
(протягивает Бомарше кисет).
БОМАРШЕ. Спасибо. На завтра у нас есть деньги?
ФИГАРО. Жозефина с кухни обещает кормить до тех пор, пока я сплю с
ней.
БОМАРШЕ. Но я же с ней не сплю.
ФИГАРО. Придется — для пользы дела.
БОМАРШЕ. Продай ей мои часы, а?
ФИГАРО. Она вам три пары «Сейко» в придачу купит — ей страсть как хочется попробовать господское. Они, что при кухнях, всегда сыты, только любопытство у них жадное, все им узнать хочется. Как сытый — так ему подавай все новенькое и новенькое.
БОМАРШЕ. Слушай, а как ты объясняешься с этой поварихой? Ты же не знаешь английского языка?
ФИГАРО. Это ерунда. Кто умеет говорить «год дам!» — черт побери! — тот в Англии не пропадет. Вам желательно отведать хорошей жирной курочки? Зайдите в любую харчевню, сделайте вот этак (показывает, как вращают вертел), и вам приносят кусок солонины без хлеба. Изумительно! Вам хочется выпить стаканчик превосходного бургонского? Сделайте так, и больше ничего.
(Показывает, как откупоривают бутылку.)
«Год дам», и вам подносят пива в отличной жестяной кружке с пеной до краев. Какая прелесть! Вы встретили одну из тех милейших особ, которые семенят, опустив глазки, отставив локти назад и слегка покачивая бедрами? Изящным движением приложите кончики пальцев к губам. Ах, «год дам»! Она даст вам звонкую затрещину, — значит, поняла. Правда, англичане в разговоре время от времени вставляют и другие словечки, однако нетрудно убедиться, что «год дам» составляет основу их языка.
Стук в дверь.
БОМАРШЕ. Войдите.
Входят три рослых м о л о д ч и к а.
ФИГАРО. Они, те самые... Только усы приклеили, а бороды сняли.
БОМАРШЕ. Ты свободен, Фигаро. ФИГАРО. У
меня ногу свело. БОМАРШЕ. Я что сказал?!
ФИГАРО. Ногу свело, не могу двигаться!
Бомарше достает из-под шелковой накидки пистолет и наводит его на Фигаро.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Год дам, шевалье, у нас три таких штуки.
(Его спутники достают из-под плащей пистолеты.)
Но мы пришли не с войной, а с миром.
БОМАРШЕ. Вы представляете интересы Британии?
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Мы представляем интересы короля, год дам!
БОМАРШЕ. Прошу садиться, кавалеры!
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Садитесь, джентльмены. Фигаро, пошел вон!
ФИГАРО покорно идет к двери.
БОМАРШЕ. Фигаро, оставайся с нами и пей кофе.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Мы, собственно, не против. Слуг дешевле покупать, чем хозяев, год дам!
БОМАРШЕ. Мой слуга куплен на всю жизнь, — не деньгами, а сердцем!
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Шевалье, вы предложили Тевено де Мо-ранду тридцать две тысячи луидоров за уничтожение книги о публичной девке — любовнице французского монарха.
БОМАРШЕ. Кавалер, я требую удовлетворения — вы оскорбили достоинство короля!
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Вы сравнили вашего монарха с вонючим скунсом, шевалье.
БОМАРШЕ. Но это делал я, француз и подданный, а не вы — британец и противник.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Это сравнение приведет вас на эшафот.
БОМАРШЕ. Я уже был там. Дальше, пожалуйста.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Корона Британии платит вам шестьдесят четыре тысячи луидоров и пенсию; вашей жене после смерти — половинную, вашим законным детям — третью часть — за то, что вы не препятствуете появлению правды. Вы позволяете Тевено де Моранду напечатать его книгу о публичной шлюхе, которая в десять раз продажней Джерри, отдающей вам себя за пятнадцать луидоров, год дам!
БОМАРШЕ. За десять.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Пять доплачиваем ей мы — за мучения.
БОМАРШЕ. Когда и где вам угодно встретиться со мной, кавалер? Я заранее принимаю все ваши условия: шпага, пистолет, кулаки.
ПЕРВЫЙ МОЛОДЧИК. Шевалье, через десять минут в этот номер придет ваша жена. Она везет вам печальные новости. Мы подождем вашего ответа до завтра. Честь имею, шевалье. Джентльмены...
МОЛОДЧИКИ поднимаются и, отвесив Бомарше поклон, уходят из номера.
