– Да уж, тот еще повод для гордости, – отозвался я.

У историка загорелись глаза.

– А как же иначе! Таким нельзя не гордиться. Такой исторический послужной список поистине поражает.

– И все со стороны матери?

– Верно.

– А как же папины предки?

– М-м… – сказал историк, закрывая папку, – ваш отец – уроженец Швейцарии, а это дает вам убедительную извиняемость практически за все остальное на свете.

Над столом прокатился рябью смешок, который быстро заглушил Форстер.

– Джо?…

– Спасибо, Стивен. Понимаете, Марк, значение имеют не только ваши предки, которые, как сказал Фрэнсис, весьма и весьма интересны. Важно и то, кто вы есть. Нам нет смысла выдвигать Верховного Извиняющегося, которому самому не в чем повиниться или который не знает, как это сделать. Но вы… ну… – Он махнул на залитое слезами лицо в экране. – Это же самоочевидно, верно? Вы, по всей вероятности, обладаете солидными запасами сочувствия и понимания плюс развитой способностью полностью вжиться в каждое данное мгновение. – Он проглядел листок бумаги перед собой и провел пальцем по какому-то списку. – Фиона Гестридж описала вас как – я цитирую – «голос неподдельного раскаяния». Эллен Баррингтон употребила выражение «убедительно страдающий». Даже Марсия Гаррис назвала вас…

– Вы за мной шпионили?

– Просто провели небольшое исследование, – вмешался Форстер.

Протянув руку, он сдернул белую салфетку, открыв серебряное блюдо с конфетами из черного шоколада, присыпанными какао-пудрой трюфелями и глянцевитыми орехами в шоколадной глазури. Он пододвинул мне блюдо.

– Вы среди друзей, – сказал он.

Я мгновение помешкал: меня разъярил этот знающий жест и одновременно притягивали деликатесы. Взяв бразильский орех, я сосредоточился на том, как мои зубы разламывают плотный внешний слой, добираясь до хрусткой сердцевины. Я провел языком по зубам.

– Я уже сказал, что впервые слышу про профессора Шенка. Может, прежде, чем мы пойдем дальше, мне стоит с ним встретиться?

Фыркнув, Форстер возвел очи горе.

– О, сомневаюсь, что это необходимо.

– Но я ничего не смыслю в международной дипломатии.

– В том-то и дело, – сказал Форстер, снова переводя взгляд на меня. – Именно поэтому вы идеально подходите для этой работы. Верховный Извиняющийся из круга обычных кандидатов никакого доверия не заслужит. А вот бывший ресторанный критике интересными предками…

– Что значит «бывший ресторанный критик»?

– Мы слышали, вы ушли из газеты. Разве нет, Дженни?

– Мне так сказала Софи из пиар-отдела в твоей редакции, Марк. Ты ведь оттуда ушел, правда?

Макс Олсон встал и отошел к окну. Закурив новую сигарету, он оперся локтем о подоконник, точь-в-точь гость на вечеринке с коктейлями, облокотившийся о каминную полку.

– Мистер Бассет, – сказал он, уверенным движением кисти приканчивая огонек на спичке, – вы слишком беспокоитесь из-за того, что осталось в прошлом. Мое правительство… Наши правительства в состоянии сделать вам предложение, от которого глупо было бы отказаться.

Форстер сказал:

– У вас будет собственная команда помощников, – поддакнул Фостер. – Историки, психологи, политики, юристы, все, кто вам понадобится. В том числе многие из тех, кто сейчас сидит за этим столом. А наша Дженни поедет с вами как начальник штаба и возьмет на себя административные проблемы.

Я повернулся к Дженни, и она подняла брови, словно говоря «Как насчет этого?». Затолкав в рот нежный, осыпающийся трюфель, я почувствовал, как на язык льется утешительная жидкость, когда из шоколада засочилась карамельная, с примесью лучшей морской соли начинка.

– Великолепно, – не выдержал я, указав на блюдо. – Мало где умеют делать соленые трюфели, как в «L'Arisan du Chocolat», [10]– добавил я, назвав моего любимого шоколадника на Лоуэр-Слоун-стрит.

Форстер спросил:

– Дженни, они?…

Она кивнула.

– С уважением от Жерара.

– Уж кто-кто, а Жерар в шоколаде разбирается.

– Разумеется, – отозвалась она. – Как и ты.

Я взял еще конфету, потом третью. Все смотрели мне в рот.

– Ну ладно. Если я соглашусь, то что получу взамен?

– Получите? – переспросил Форстер.

Юрист извлек из папки лист бумаги.

– Дипломатический статус при правительстве ее величества, это само собой разумеется. Апартаменты под номером один на двадцать шестом этаже отеля «Миллениум» на площади Объединенных Наций за счет государства, естественно. Плюс еще одна официальная резиденция, адрес еще обговаривается, но в Женеве. И безналоговый оклад в двести пятьдесят тысяч долларов в год, который станет авансом от одной тысячной процента по шкале дифференциала, плюс…

– Подождите минутку. Одна тысячная процента от чего? Опустив страницу, Уил Мастерс снял очки.

– Тут довольно много терминов, мистер Бассет, и я бы предложил вам прочесть про шкалу Шенка в его книге. Также я бы посоветовал вам привлечь для заключения контракта независимого юриста и был бы счастлив назвать нескольких отличных специалистов, которые охотно вам помогут. Но уверяю вас, минимум, что вы получите, это четверть миллиона долларов в год, которые будут выплачиваться ежемесячными долями, и данная сумма может быть значительно увеличена в зависимости от достигнутого вами результата.

– Что вы называете значительным?

Надев очки, он снова вернулся к своей бумажке.

– Лучше прочесть книгу, – рассеянно повторил он. – Все издержки будут, разумеется, возмещены. Вы получите минимальную выплату по увольнении в размере двух годовых окладов, то есть полмиллиона долларов. Заключение первого контракта сроком на два года, и так далее и тому подобное. – Он отложил документ. – Тут еще много всего про постоянные места жительства, юрисдикции и ваше подданство, которое в ряде случаев будет меняться, но основные пункты я перечислил.

Один за другим я быстро закинул в рот два бразильских ореха. Двести пятьдесят тысяч долларов в год как аванс в одну тысячную процента от чего-то.

– Тут есть над чем подумать, верно? – сказал Форстер. Я с полным ртом кивнул.

Он подтолкнул ко мне через стол книгу.

– Поезжайте домой. Прочтите это. И позвоните нам, – продолжал он. – Но только поскорее. До начала Дейтонской конференции осталось всего две недели, а нам нужно до тех пор создать ведомство и ввести вас в курс дела.

В возрасте двенадцать лет Дик «Краб» Энхейзер (приобретший такое прозвище еще в молодости, когда работал на судах, выходивших на ловлю крабов из Фрипорта, штат Техас) впервые сообщил мамочке, что рано или поздно станет миллионером.

– И по-честному, – сказал он Долорес Энхейзер, – продавая честную еду честным людям.

В 1948 году по дороге в Сан-Бернардино, штат Калифорния, где надеялся создать процветающее предприятие по мойке машин, он остановился съесть гамбургер в придорожной забегаловке. Забегаловкой заправляли два брата по имени Морис и Ричард Макдоналды, и дела у них как будто шли весьма успешно. Знакомство с «Новой системой ускоренного обслуживания», как назвали свой конвейер по производства гамбургеров братья, убедило Энхейзера, что со своими амбициями он метит не в тот бизнес. Он позвонил в Техас своему младшему брату Джимм и, сказал, что намерен заняться закусочными, и предложил ему партнерство. Сочтя, что заведения «Макдоналдс» уже захватили Западное побережье, братья Энхейзеры отправились в Рейли, штат Северная Каролина, где в 1949 году открыли первое отделение «Догов Дика», придорожный ресторанчик, специализирующийся на сверхдлинных хот-догах с соусом чили или горчицей, жареным луком или прославленным острым «Сырным соусом Дика».

Бизнес имел огромный успех, и к концу восьмидесятых франчайзинг в сочетании с экспансией самой компании породил империю из 2237 закусочных в сорока восьми штатах. Краб Энхейзер очень и очень разбогател, причем сделал это честным путем, в точности как обещал маме. Но однажды февральским утром 1989 года его безупречная репутация оказалась под угрозой. Маникюрша по имени Розали Ромаро получила ожоги второй степени в заведении «Доги Дика» в Гэллапе, штат Нью-Мексико, когда яркий, как яичный желток, фонтанчик сырного соуса, перегретого из-за неисправности автомата, выпрыснулся из «Большого Дога Номер Один» на ее голую коленку. Она провела три дня в больнице и из-за уродливого шрама больше не могла носить юбки с разрезом, не говоря уже о мини. Как водится, Ромаро подала в суд на «Доги Дика».