— Сейчас много говорится о равенстве шансов для молодых…

— Да, и на государственном уровне. Было решено дать возможность молодым из семей эмигрантов из скромных округов и предместий учиться в престижных высших учебных заведениях. Это, по сути, шанс выбраться из гетто, где они увидели свет, шанс обойти фатальность судьбы. Во Франции все построено на равенстве шансов, каждый гражданин рождается равным другим и свободным, но на практике в семьях врачей дети становятся медиками, промышленники растят детей промышленниками, а выходцы из скромных семей совсем не всегда могут надеяться на высшее образование для своих отпрысков. Молодые французы арабского происхождения не только жертвы неблагоприятной финансовой ситуации родителей, но и этнической дискриминации: «Сможет ли маленький араб выучить то же, что и маленький француз?» Молодые арабы стараются доказать, что могут. Много молодых мусульман успешно закончили высшие учебные заведения.

— Эмиграция сегодня…

— Европейские государства пытаются остановить эмиграцию, поскольку испытывают немалые трудности с работой и общим подорожанием. Эмиграция становится лишней проблемой. Европа не может быть «кассой взаимопомощи». Надо помогать нуждающимся людям в их странах. Между Европой и странами юга начат диалог об изыскании на месте социальной справедливости и разумного распределения национальных богатств. Работы непочатый край. Пока многие, как, например, жители Сенегала, предпочитают смерть жизни на родине и хотят уехать любой ценой. Сколько драм происходит постоянно на границе, когда нелегально приехавших эмигрантов выдворяют из страны! Из этого замкнутого круга пора выбираться.

— Меняется ли жизнь парижских и французских мусульман?

— Я приехал во Францию пятьдесят лет назад шестнадцатилетним пареньком и мог наблюдать различные фазы эмиграции. В начале первой фазы эмигранты были абсолютными иностранцами без всякого контакта с окружающим миром. Во второй фазе началась адаптация к новым условиям, работе, климату, стилю жизни. Теперь началась третья фаза — интеграция детей эмигрантов. Ислам во Франции организуется, занимает свое место в обществе. В Париже и предместьях построено около 400 мечетей, а спрос велик — для всех желающих их нужно в два раза больше. Параллельно ставится вопрос о мусульманских кладбищах. Французское общество должно понять ислам и осознать, что перед ним — не враги, не чужаки, а люди, стремящиеся учиться и участвовать в жизни страны. А мои единоверцы (и я им это постоянно повторяю) обязаны воспринимать структуры принявшей их страны как свои. Они не должны бороться с ними или привносить другие принципы или моральные ценности… Мондиализация — есть одна из граней мировой эволюции. Кто может похвастаться принадлежностью к «чистой» расе? В ком не смешалось множество кровей? Два года назад я был на открытии мавзолея, построенного в честь воинов-мусульман, погибших в последних войнах. Не стоит забывать, что они называли Францию «Родина-Мать». Если все мы, и их потомки, и коренные французы, научимся жить вместе, то наше общество станет обществом мира и работы.

За шесть лет работы (с 2002 года) президентом Французского совета мусульманского исповедания доктор Бубакер сделал много хорошего. Мечети теперь не используются для собраний воинствующих активистов или обсуждения происходящего вне Франции, строятся по правилам урбанизма и не имеют права получать денежные субсидии от иностранных правительств. Не все члены совета рады умеренному курсу Бубакера: близкие к фундаменталистам «Братья мусульмане» и Национальная федерация мусульман Франции, связанная с марокканскими исламистскими организациями, принимают президента холодно, но он продолжает выступать против радикального ислама. И хочется верить, что доктор Бубакер не сдаст позиций, потому что за ним знания, интеллигентность и очищенная от политических амбиций вера.

Уроженка Габона Гилен работает маникюршей в пропитанном пьянящими запахами духов гигантском парфюмерном магазине «Сефора» в новом районе Дефанс. Яростно подпиливая ногти очередной клиентке, она иронично усмехается:

— Франция — страна, не знающая расизма? Ха-ха! Чернокожих здесь не любят так же, как и повсюду, только тщательно это скрывают. Лицемеры, они думают, что смогут обмануть нас вежливыми улыбками и выспоренными статьями о равенстве шансов? Не получится. Мы всегда будем чувствовать себя во Франции нежеланными гостями. Здесь я по-настоящему поняла смысл выражения «home, suit home».

…Сестра Гилен провела шесть лет в Киеве, училась на медицинском факультете. Украинский диплом врача во Франции не признается, и африканка устроилась санитаркой. Ночные дежурства в госпитале сменяются дневным плетением сотен тугих косичек чернокожим модницам, но африканка не жалеет о годах, проведенных у славян: «Это было самое счастливое время в моей жизни!» Говорят африканки на изысканном французском — их папа, государственный служащий Габона, хоть и обзавелся новой семьей, когда они еще были детьми, но оплатил обучение дочек в католической школе. Через несколько лет мама решила попытать счастья во Франции и приехала с ними в Париж.

— До того как стать маникюршей, я работала секретаршей. Как же меня невзлюбила одна из коллег шефа! Каждый день на меня жаловалась, говорила гадости, все надеялась чернокожую выжить. В конце концов на фирме начались сокращения и убрали нас обеих — только сперва ее, а потом меня.

Живет Гилен в Нантере и очень боится за свою единственную десятилетнюю дочь — как бы не обидели хулиганы, наводнившие город.

— Я крещеная, — с гордостью говорит Гилен, — каждое воскресенье хожу в церковь и причащаюсь. Только вот с венчанием ничего не вышло: слишком уж у папы моей дочки оказался плохой характер, чтобы выходить за него замуж. Мы расстались, когда она была совсем крошкой.

Когда дочь окончит школу, Гилен мечтает вернуться в Африку и открыть маникюрный кабинет в хорошем отеле.

— Не верьте, что в Африке только голод, болезни и геноцид. У нас есть красивые города, бескрайние пляжи и богатые люди.

Гилен обещает мне дать несколько рецептов острой африканской кухни, потом задумывается:

— Нет уж, лучше я как-нибудь приду к вам и сама покажу, как готовить. Всегда лучше увидеть, чем сверяться с поваренной книгой. Так что готовьтесь, приду с сестрой — ей очень хочется поговорить по-русски, с дочкой, и буду вас колонизировать!

…Вторая маникюрша, молоденькая Ноэль, приехала из Нигерии. Вышла замуж за француза, родила сына, но не ужилась в белой семье.

— Я для них слишком экзотическая птица.

На родине у нее остались две сестры и брат. Родители умерли, о детях заботится старенькая бабушка.

— Моему брату шестнадцать, и он всерьез занимается футболом. Через месяц должен приехать с командой в Париж Я возьму его, и мы пойдем в префектуру. Я буду кричать, плакать, валяться по полу, просить и умолять, но добьюсь для него разрешения остаться во Франции. В Африку он больше не вернется!

…В 1990-х годах на улице Гласьер 13-го округа сидел на скамеечке африканец по имени Джон Калепа Сенга, инвалид из-за пережитого в детстве полиомиелита. Он любил посудачить с прохожими, соседями, водителями автобусов. Этого конголезца знала вся округа. Болезнь не озлобила его, он был добр и отзывчив, рассказывал смешные истории взрослым и наивные африканские сказки детям. Казалось, что Джон всегда будет сидеть на своей скамеечке, но в декабре 2002 года его не стало. Осиротевшие жители округи долго еще приносили к ней букеты цветов с записочками: «Вы незабываемы», «Я вас любил».

…Эта история не изменит реалий: каждый третий житель Франции — расист. В начале 1950-х годов французская певица Жюльет Греко привела в шикарный парижский ресторан своего коллегу — чернокожего американского певца Майлза Дэвиса. Сперва метрдотель заулыбался: «Добро пожаловать, мадемуазель Греко!», но, увидев за ее спиной негра, окаменел: «У нас больше нет мест». — «Дайте мне вашу руку», — тихо сказала Греко метрдотелю. Тот протянул ей дебелую, чуть влажную руку. Греко плюнула ему в ладонь, закрыла ее и, ни слова не говоря, вышла. В 1990 году был принят закон Гэссо, усиливавший репрессии против расизма, но никаких особых изменений с тех пор не произошло. Два журналиста провели опыт: путем сложного макияжа и химических препаратов на несколько дней затемнили свою кожу до состояния негритянской и в новом обличье попытались устроиться на работу в Париже, снять квартиру, зайти в модное кафе и попросить хорошие места и т. д. На работу их брать отказались, квартиру не сдали, а в кафе предложили самые плохие места…