Осматриваю моего соседа на предмет „водонепроницаемости“. Матрас обтянут непромокаемой пластиковой пленкой. Кое-где она покрыта подозрительными коричневыми пятнами. Кровь? Дерьмо? Пятна, к счастью, сухие. Опустить голову на чудовищную, без наволочки, подушку я не решаюсь и сую ее под кровать. Коричневое одеяло тоже в пятнах, моментально нахожу на нем и паразитов — сероватые, они хорошо выделяются на темно-коричневом фоне. Мне холодно, придется им закрыться. Простыни нет. Вокруг ворчат, храпят, выпускают газы. Надсмотрщик выключает свет и закрывает дверь. На окнах нет занавесок, и луна слабо освещает зал. Среди остальных звуков я различаю один размеренный. Женщина (каким образом она смогла сюда пробраться?) переходит от постели к постели. Проституция? Благотворительность? Тихое „и-и-и“ пьяной ослицы, как ни странно, меня убаюкивает и я засыпаю. Просыпаюсь неожиданно: какой-то тип наклонился надо мной, его лицо в двадцати сантиметрах от моего, и он яростно шарит в своей ширинке. Даю ему кулаком в рожу, и он, даже не вынув руку из ширинки, летит онанировать подальше.

Я окончательно проснулся и готов бить любого, кто ко мне приблизится. Ослица замолчала. Четыре часа утра. Клошары бормочут во сне. Иду во двор, в туалет. Состояние турецких туалетов описать невозможно. Старик, присев над отверстием, шумно освобождается. Он смотрит на меня и мрачно опускает голову, как делают врачи, когда уже больше нет надежды. В шесть часов чашка кофе и кусок хлеба. У всех от нехватки алкоголя трясутся руки. Многие держат чашку с кофе двумя руками, но все равно расплескивают содержимое. Такую трясучку я видел только в Африке, у больных палюдизмом во время кризиса. Нам возвращают нашу одежду. После дезинфекции все вещи сморщились. Катастрофа. Клошары кричат, что не могут влезть в брюки, что их пальто погибло. Надсмотрщики над ними подсмеиваются: „Вы блестите, как новые монетки!“ Кто-то из клошаров, глядя на свою изуродованную одежду, начинает безмолвно плакать. Мои вещи коротки и заражены паразитами. Нас загружают в автобус. Снова несколько тумаков. Все орут: надсмотрщики, полицейские и мы. Снова вонь. Человек падает возле меня в эпилептическом припадке из-за нехватки спиртного. Пытаюсь защитить его от ног других пассажиров, поворачиваю на бок, чтобы не прикусил язык Он мочится и рвет, забрызгивая меня. Наконец успокаивается, и я помогаю ему подняться. „Ça va?“ Он, в блевотине и соплях, удивленно пожимает плечами. „Да, а как ты?“ Нас выгружают не довозя до Парижа, между двумя станциями метро, чтобы мы могли незаметно рассосаться. Жалкие остатки поверженной армии — слабые и всклокоченные, разбредаются в сером утре этого загаженного предместья».

Ученый поставил в курс дела префекта полиции. Префект был молод, росл и хорошо воспитан. Он принял Деклерка в своем кабинете на набережной Орфевр (старинная мебель, настенные часы ампир, гравюры на стенах) и не поверил его рассказу, вернее, не захотел поверить — так проще. В 2000 году центр Французской миссии «Врачей мира» был полностью перестроен и модернизирован. Спальни теперь рассчитаны на шесть человек и закрываются изнутри, что позволяет сильным безнаказанно нападать на слабых (в больших спальнях это было значительно сложнее). Центр на 70 процентов занят не клошарами, а молодыми эмигрантами из стран Восточной Европы или Северной Африки. Они выгоняют старых и слабых клошаров из комнат, и те спят в коридорах. Возле дверей центра стоят охранники с питбулями — здесь теперь настолько опасно, что руководство приглашает надсмотрщиков из частных фирм.

…В последние годы в Париже все чаще встречаются совсем молодые клошары-французы. Каждому четвертому бездомному в стране меньше двадцати пяти лет. Всего их по Франции 50 тысяч. Они не алкоголики, не наркоманы. Без дипломов, часто из неблагополучных семей, они абсолютно одиноки и никому не нужны. Первую работу таким найти все трудней. Без работы нет жилья. Их жизнь кончена, не начавшись. Страшнее всего ситуация бездомных матерей-одиночек Одна из них, Жюли Лакост, мама двоих детей двух и шести лет, хоть и нашла работу в библиотеке факультета права в 5-м округе, но снять квартиру не может. Работает 26 часов в неделю (больше работы не дают), получает 750 евро в месяц. Этого для аренды недостаточно. Переезжает с квартиры на квартиру — к друзьям, знакомым, просто добрым людям, готовым помочь. Старается оставаться недалеко от 18-го округа, где находятся школа старшего сына Жюля и садик младшего Орфея. С мужем, чернокожим музыкантом, она развелась. Помочь деньгами он ей не может. С квартиры в 50 квадратных метров съехала в начале 2008 года. Жилье стоило 950 евро в месяц. «В последний год хозяева бара, работавшего до двух утра, над которым находилась квартира, решили предлагать клиентам жареное мясо. Их вытяжка, наверное, выходила в наши комнаты. Я спала с детьми зимой при открытых окнах». Все просьбы о государственном жилье, которые она отправила заместителю мэра 18-го округа и депутату Даниэлю Вайану, пока остаются без ответа. Когда у пятилетнего Жюля спрашивают при очередном переезде, что ему больше всего хочется забрать с собой, он, вздохнув, отвечает: «Дом».

Моисей еще вел еврейский народ через пустыню, а китайцы уже обладали знаниями, превышавшими знания египтян, и обширнейшим сводом законов. Они не только создали великолепную литературу и философскую школу и за двести с лишним лет до Рождества Христова воздвигли Великую Китайскую стену, но придумали компас, сейсмограф, спички, подвесные мосты, пудру, бумагу, огнестрельное оружие и печатный станок. Этот народ тружеников всегда вызывал у меня симпатию, и когда дочь спросила, какой третий иностранный язык ей выбрать в школе, я, не сомневаясь, посоветовала китайский. С тех пор наш дом наполнился мелодичной речью, в которой младший брат, оказывается, «ди-ди», старшая сестра «тие-тие», а ласковое «сие-сие» обозначает «спасибо».

Первые китайцы обосновались во французской столице после Первой мировой войны. В 1917 году одному из крупных французских военных пришла мысль мобилизовать китайцев из Шанхая — в период французской концессии его называли Парижем Востока. Немало китайцев из города Вэньчжоу приехало тогда и работать: они заменили ушедших на фронт французов. В общей сложности во Франции оказалось 100 тысяч китайцев. Четверть из них погибла на полях брани, большая часть вернулась на родину, а маленькая горстка осела на улице Брюнуа в 12-м округе, неподалеку от Лионского вокзала, в гостинице под названием «Отель Востока». В двадцатые годы к ним присоединились новые эмигранты. В 1975-м, после после победы коммунистов во Вьетнаме и падения Сайгона, во Францию приехало оттуда около ста тысяч беженцев китайского происхождения. Многие из них — люди со средствами, благодаря французским школам Индокитая владеющие языком. Они поселились в отстроенных тогда башнях в 13-м округе. Последние десять лет в Париж приезжают китайцы, потерявшие работу на заводах северо-востока Китая. Начиная с 1998 года китайцы больше, чем другие иностранцы, просят во Франции политического убежища, но получают желанную визу единицы. И дело не в скептицизме французских чиновников, сомневающихся в реальном положении дел в Китае, но в ужесточении порядка получения французской визы для всех иностранцев.

Только 2 процента парижских китайцев — уроженцы Поднебесной, остальные родились в Сайгоне. Все они принадлежат к разным этническим группам. Представители народности хакка выделывают кожи, жители провинции Фуцзянь отлично шьют, уроженцы острова Хайнань знамениты своими ресторанами, а кантонцы — магазинами. Парижские китайцы работают портными, торгуют электронными товарами, текстилем, открывают турагентства и рестораны. В Париже выходит четыре журнала на китайском языке: «Эроп Журнал» (30 тысяч экземпляров), «Лонг Пао», «Синг Тао» и «Ле нувель д’Эроп». Община, сосредоточенная главным образом в чайна-тауне 13-го округа, между авеню Иври, авеню Шуази и бульваром Массена, активно участвует в парижской общественной жизни. Когда в 1986 году талантливейший актер-комик Колюш создал серию благотворительных столовых для бедных «Рестораны сердца», китайские коммерсанты моментально откликнулись и собрали для одного из «сердечных» ресторанов на авеню Шуази 600 обедов. Китайские детишки отлично учатся в школе и подают хороший пример одноклассникам. Да и в холлах, заселенных китайцами домов 13-го округа, нет хулиганов. Экзотизм китайцев не агрессивен. Тем не менее французские журналисты-ксенофобы эту общину критикуют. Вот цитата одной из статей столичной прессы: «Два китайца — это любопытно, тысяча — тревожно, но когда, проснувшись однажды утром, вы видите, что вокруг их тысячи, то неминуемо чувствуете себя в незнакомом и опасном мире».