Часто сами клошары становятся жертвами агрессивности незнакомцев. 23 октября 1981 года клошар Пьер Леметр был насмерть забит в районе коммерческого центра «Ле-Аль» охранником. Двое коллег убийцы спокойно смотрели на избиение. Суд приговорил его к 8 годам тюрьмы. 18 марта 1996 года на площади Франца Листа в 10-м округе трое парней подожгли клошара Фабриса Голена. Обгоревший, он умер на ступеньках местной церкви.
В XIX веке бродяг приговаривали к сорока пяти дням тюрьмы и принудительным работам. В 1955 году в префектуре Нантера была создана специальная служба — Бригада помощи бездомным. Законы к этому времени смягчились, насильно клошаров забирали только на ночь, и не в тюрьму, а в обустроенный в том же Нантере Центр приема и врачебных услуг. Возникли центры и в Париже. А в 1992 году была проведена законодательная реформа и клошары получили абсолютную, доведенную до абсурда свободу: хочешь — приходи добровольно в один из центров, не хочешь — мерзни на улице. Хоть умри от холода, никто на твою независимость не покусится. Каждую зиму, когда температура в Париже опускается ниже нуля, несколько клошаров замерзают насмерть. Представители власти в последнее время требуют насильственной перевозки клошаров в теплые центры, а последователи аббата Пьера считают это покушением на свободу. По их мнению, столичные и околостоличные центры оставляют желать лучшего, поэтому-то клошары туда и не идут. Согласных на поездку в центр бродяг собирают по Парижу на автобусе. Если клошар болен, то может остаться на несколько дней в медпункте.
Этнограф и психоаналитик Патрик Деклерк знает клошаров лучше всех парижан: он провел с ними добрых двадцать лет — сначала как этнограф в Доме естественных наук, затем как психоаналитик во Французской миссии «Врачей мира», а после в качестве консультанта в этом самом центре. Деклерк пошел дальше Гиляровского, он не просто написал о «дне», а решил на нем побывать. Холодной ночью 1985 года он сел в фургон, собиравший клошаров для ночевки в миссии. Загрузили его возле башни Сен-Жак В то время бродяжничество еще считалось преступлением, но почти половина парижских клошаров ехала в центр добровольно, собираясь группами возле обычных остановок специализированного автобуса. Вот его жутковатый рассказ:
«Холодно. Я сажусь на большую аэрационную решетку метро, откуда дует теплый воздух. Мой сосед заводит разговор:
— Новенький?
— Приехал с севера. Нет работы.
— Работы теперь нет нигде.
Он внимательно рассматривает меня, а я его. Мы изучаем потенциальную опасность друг друга. Токсикоман? Алкоголик? Сумасшедший? Пидор? Не пидор? Вопросы, страхи, фантазии. Ему под сорок Маленький, худой, сутулый. Не хватает зубов. Не очень грязный, но с коростой на веках и ресницах. Подходит автобус. Мои спутники собирают свои пакеты, с трудом поднимаются. Неловкие, они напоминают скот, ведомый на бойню. За нами наблюдают двое полицейских в голубых комбинезонах. Спереди в автобусе обустроена кабина для шофера и четырех-пяти полицейских. Она отгорожена открывающейся снаружи дверью, а дальше отделение, забиваемое клошарами. Сперва они садятся на деревянные скамейки по двум сторонам автобуса, потом, когда не остается места, стоят Часто он забит, как обычный автобус в час пик. У трети из нас отсутствуют документы, но никого не обыскивают: притрагиваться к таким отталкивающим личностям у полицейских нет желания. Я устраиваюсь на скамейке у выхода. Сквозь зарешеченное окошко проходит воздух, и я надеюсь, что он развеет запах моих соседей. Но мы лишь в начале пути и приедем в Нантер часа через четыре. Я осознаю свою ошибку, когда толстая женщина протискивается к двери и, расставив ноги, стоя писает в пластиковый стаканчик. Она наполняет его несколько раз и каждый раз пытается вылить содержимое наружу через окошечко. У нее ничего не получается. Мужчины, не стесняясь, писают на дверь. Я возле сортиров! Весь низ моих брюк в моче. Пересесть невозможно — автобус забит. У двоих типов начинается диарея. Вонь чудовищная. Четыре типа в татуировках занимают сидячие места, согнав слабых и старых. Они пьяны. Красные глаза и злой взгляд. Они ищут жертву. Входит человек лет пятидесяти, толстенький, в слишком коротком джемпере, не прячущем пупка, очень похожий на Винни-Пуха. Он — умственно отсталый и очень дорожит своей маленькой тележкой на колесиках, с какими старые дамы ходят за покупками. Четверо парней хватают тележку и разламывают ее на части. Винни-Пух кричит. Все смеются. Он ползает по полу, пытаясь собрать обломки тележки, получает пинки. Какой-то негодяй хватает Винни-Пуха за волосы и сует ему в рот свой член. То ли надежда на секс, то ли шутка. Винни, весь в переживаниях за тележку, кажется, и не замечает инцидента. Вскоре я стану свидетелем коитуса тридцатилетнего парня с абсолютно пьяной старухой на полу автобуса, между скамейками. Сношение жеребца и ведьмы. Одобрение публики, комментарии. Фиеста. Все под игривыми взглядами полицейских, умеющих оценить тонкую шутку. Подмигивание тонких знатоков. „Между нами, мужчинами“.
Прибываем в Нантер. Автобус въезжает на территорию центра для бездомных. Темно. Нас встречают надсмотрщики в белых блузах. Холодно. Пассажиры собирают вещи, между скамейками перекатываются пустые бутылки. Надсмотрщики кричат, направляя нашу колонну к ступенькам: „Давай! Быстрее!“ Классика. „Schnell! Schnell“ всегда пользуется успехом у надсмотрщиков этого мира. „Педерасты!“ — говорит на ходу один из новеньких, абсолютно пьяный, не то резюмируя общую атмосферу, не то в адрес охранников. Один из них волочет пьяницу в угол. Пощечина наружной стороной ладони — и пьяница летит на пол. Просто! Он стар и худ. Пара-тройка ударов ногой в живот позволяет белым блузам восстановить их гетеросексуальность. „Административная“ мера, так сказать. Никто не протестует. Безусловно, привычка. Жертва поднята за шиворот, поставлена на ноги и подтолкнута к ступенькам. Человек идет, спотыкаясь, с опущенной головой, держась за живот, с перекошенным от боли лицом. Я поднимаюсь с остальными по ступенькам. Толкучка, ругань, смех. Парад клоунов. Почти все пьяны. Мы входим в большую залу. Постоянно здесь живущие помощники надсмотрщиков (часто из бездомных) дают нам картонки — мы должны раздеться и сложить в них вещи. Служащий пишет на картонке мое имя. В пластиковую коробку кладу личные вещи и деньги. Коробка не закрывается, и ходят слухи, что деньги и документы здесь пропадают. Надсмотрщики? Их помощники? Возможно, и те и другие. Я признаю идеальную работу нескольких надсмотрщиков, но остальные — толпа равнодушных, жестоких и грубых людей с примкнувшими к ним откровенными негодяями. В зале воняет. Это вонь ног и тел.
Без одежды все похожи на скелеты: впавшие животы, ноги — спички. Белые тела алкоголиков с темно-красными руками, шеями и лицами. Нас ведут в душевую. Дверей в ней нет, все сообщается. Пар, вода, пот, жара. Душей мало, времени мало, воды тоже гомеопатическое количество, мыла — несколько маленьких кусочков с приставшими к ним волосами. Кого-то надсмотрщики вытрезвляют, обливая сильной струей воды. „Раздавленные“ гигиеной клошары оседают на пол. Некоторых, особенно грязных, моют насильно. Обливают жидким мылом и трут шваброй. Болезненная операция для искусанной паразитами кожи.
Затем нам выдают униформу — куртку и брюки из грубого хлопка цвета детской неожиданности. Униформа, разумеется, не соответствует размерам их получающих. Моя куртка рассчитана на лилипута, придется выбирать: или я ее застегиваю, или дышу. Наша одежда пройдет специальную обработку в огромных чанах с химическим составом. На ней не останется ни одной вши, ни одной бациллы. Все сдохнут. Только, к несчастью, уже продезинфицированные вещи складываются впритык к ждущим обработки. А ведь вши, как известно, очень хорошо ползают. 11 часов вечера. Мы направляемся в обеденный зал на первом этаже, где нас ждут чашка кофе и кусок хлеба. Это плохо освещенное помещение с грубо сколоченными столами. Здание раньше было тюрьмой: всюду коридоры, двери, замки. Люди в каторжных робах, с жуткими лицами, шумно пьют кофе из оббитых чашек Кусочек выжившего XIX века. Закончив, идем через тюремный двор в спальни для мужчин. Два громадных зала на сто пятьдесят человек каждый. Двухъярусные кровати штука опасная. У клошаров плохая „водонепроницаемость“: блевотина, кал и моча льются на того, кто спит снизу. Крики, ругань, драки. Нужно решать: спать внизу или наверху. Сложный выбор: верхняя полка защитит от „непогоды“, но падать с нее больно, а спускаться ночью для отправления нужды сложно. Темно, наступишь случайно на спящего и получишь от него по физиономии. Кроме того, наверху легче стать жертвой грабежа или изнасилования. Внизу легче убежать. Все очень сложно.
