Часто уезжают и ученые — в среднем около тысячи в год. И это при том, что Франция в последние годы занимает то третье, то четвертое место в мире по финансированию в области научных исследований. Ученый Жан Пьер Бриан и его коллеги из лаборатории атомной и ядерной физики Университета Пьера и Марии Кюри сделали в 1998 году удивительное открытие, позволяющее ускорить работы электронных карт в сто раз. В течение долгих месяцев Бриан пытался «выбить» деньги на разработку открытия, а потом, отчаявшись, поехал за спонсорами в Америку. По возвращении, у трапа самолета в Руасси, его ждал частный инвестор Луи Герье. «Я восторгаюсь вашей работой и сделаю все, чтобы первыми о ней узнали французы». Он нашел и дал деньги. Сегодня фирма Х-Ион процветает, ее филиал открыт в США, но истории с таким хеппи-эндом остаются для Франции редкостью, сотни молодых ученых, сделав открытие, натыкаются на стену. «В больших государственных исследовательских центрах, — сокрушается Бриан, — хотя деньги под рукой, все портят начальственные войны. Они стерилизуют энергию и блокируют проекты. Я, например, был поддержан и руководством университета, и начальниками из Национального центра научных исследований, и Министерством исследований, но потом сотни заместителей придумали правила и циркуляры, запретившие всякую инициативу. В министерстве и университете эти помощники почти погубили наше дело. Во Франции администрация создает чудовищный застой и не интересуется результатами».

…Для неустроенных молодых парижан без дипломов в 1999 году была придумана программа «Путь к получению работы» (TRACE). За пять лет по ней подготовили более пяти тысяч юношей и девушек и половина из них нашли место. А в 2005-м была начата новая программа «Контракт на включение в социальную жизнь» (CIVIS), которой заинтересовалось четыре с половиной тысячи молодых.

В Париже и окрестностях базируется 250 тысяч ассоциаций, и каждый год возникает от 13 тысяч до 15 тысяч новых. Многие занимаются здоровьем и научными изысканиями и дают работу пятистам тысячам сотрудников. Еще два с половиной миллиона жителей региона работают в ассоциациях безвозмездно, в свободное время. Самые известные: «Врачи без границ», «Борьба против голода», «Арка». Казна их пополняется главным образом за счет пожертвований, но и государство не остается в стороне и вливает свои денежные средства во многие объединения. От 20 тысяч евро Национальной ассоциации по оптимизации подкормки растений до 500 тысяч евро Фонду Жана Жореса по распространению демократических идеалов (президент фонда — бывший премьер-министр в правительстве Миттерана Пьер Моруа) и более миллиона евро Французской организации за европейское движение. Понятное дело, время от времени то в той, то в другой ассоциации обнаруживаются недостачи и жульничества. Публикуются гневные статьи, летят головы, новые директора проникновенно выступают по телевидению, обещая честность, и на какое-то время воцаряется спокойствие. Муж моей приятельницы трижды сменил место работы в гуманитарных организациях, нигде долго не задерживаясь. «Был слишком честен, — объяснила мне приятельница, — а в этой среде рука руку моет и все солидарны. Пытаться бороться за правду бессмысленно». Проведя четыре месяца на пособии по безработице, принципиальный муж нашел место в провинции. «Буду нем как рыба, — клялся он семье перед отъездом. — Что бы ни увидел!»

…В нашем доме живет инвалид. Никогда не решалась спросить название его недуга, но похоже на тяжелейшую форму церебрального паралича. Каждое утро этот худенький молодой человек со скрюченными руками и ногами спускается в своем огромном кресле со множеством кнопок в подземный гараж, каким-то чудом перебирается из него в машину, загружает кресло и… едет на работу. Он ценный специалист по информатике. Есть во Франции и парализованный префект. Редкая генетическая болезнь приковала его к инвалидному креслу в раннем детстве. Но, закончив престижное учебное заведение, он сделал блестящую карьеру и даже завел семью.

Об инвалидах во Франции думают больше, чем в России: на улицах, в музеях, госпиталях и магазинах сделаны спуски для инвалидных колясок, фирмы берут их на стажировку и работу. И это не потому, что французы более гуманны, чем россияне, а потому что государством приняты нужные меры. В 1987 году вышел закон, обязывающий каждую компанию с двадцатью сотрудниками иметь в штате 6 процентов работников-инвалидов. В противном случае ей придется выплачивать государству колоссальный штраф — 1500 минимальных зарплат, помноженных на число отсутствующих работников. До выхода закона только семь тысяч инвалидов ежегодно находили место, теперь таких — сто тысяч. Когда глава фирмы приглашает на работу инвалида, Ассоциация по управлению фондами для вовлечения инвалидов в профессиональную жизнь (Agefipb) выдает фирме премию в три тысячи евро. В период кризиса инвалиды первыми теряют работу и последними ее находят, поэтому ассоциация разработала план их поддержки на 2009 и 2010 годы и потратит на его реализацию 130 миллионов евро. Правильное отношение к хворым начинается с детства. Их не изолируют, как нечто постыдное, а вовлекают в нормальную жизнь. В школе моего сына недавно создан класс для детишек с синдромом Дауна. Здоровые дети разговаривают с больными на переменках, устраивают дружеские футбольные матчи на школьном дворе. Иногда, конечно, здоровые ребята подшучивают над необычным поведением своих новых соседей, но шутки эти не обидны и не жестоки.

В школу моей дочери специализированная машина привозила в инвалидной коляске крохотную горбатенькую девушку по имени Шарлотта. Подружки поджидали ее возле входа и все вместе направлялись в класс. Маленькие деформированные ручки Шарлотты совсем ее не слушались, поэтому контрольные она надиктовывала одной из подруг. Для выпускных экзаменов Шарлотте дали переносной компьютер, на нем она напечатала сочинения и решила задачки. Теперь Шарлотта поступила в престижную школу журналистики, строит радужные профессиональные планы на будущее и это никого не удивляет.

Французы со снисходительной улыбкой утверждают, что бедняги-немцы едят, чтобы работать, тогда как они, французы, работают, чтобы есть. Страсть парижан к хорошей еде заметил и мой отец. Из дневника Юлиана Семенова: «Для парижанина, как, впрочем, и для француза, час дня — это время мессы в честь бога Еды. Что бы ни было и как бы ни было, в час дня нужно сесть за стол и начать обед. Поэтому уже в половине первого работа в учреждениях сворачивается. В час нужно сидеть в своем ресторане и есть свое кушанье. Мне очень нравится, как французы выбирают себе еду. Они обсуждают блюда, они беседуют с официантом о том, что сегодня лучше, что сегодня хуже, и официант отвечает не заученно-дежурно, а являясь где-то соучастником этого молитвенного, сказал бы я, ритуала. Причем это неважно, обедаешь ли ты с руководителем крупнейшей монополистической фирмы, или тебя приглашает на крольчатину товарищ из компартии. И те и другие ко времени обеда и ужина относятся серьезно, вдумчиво».

Про гурманство французов ходят легенды. Говорят, что во Франции с 12 до 14 часов дня можно устроить государственный переворот — никто ничего не заметит, все заняты едой.

Работающие парижане часто обедают в недорогих ресторанчиках, называемых бистро. Кухня в них традиционная, французская, за 20 евро можно получить первое блюдо и горячее, хотя в обед парижане обычно берут только горячее. Хозяева большинства парижских бистро — выходцы из красивого района на юге Франции Оверни. Прижимистые, хозяйственные, они открывают свои заведения рано утром. В семь часов работающие завсегдатаи уже пьют у стоек кофе с круассанами, в восемь завсегдатаи-выпивохи — винцо. Алкоголики всего мира похожи. Если встать у стойки с чашечкой эспрессо, то можно услышать массу смешных разговоров французских пьяниц, не сильно отличающихся от «базланий» наших алкашей.

Монолог: «Если я не выпил два беленьких утром, два пастиса в полдень и три пива вечером, то плохо себя чувствую. Я не люблю перебирать, но это моя доза. И, конечно, сигарета. Она нужна всем. Лучшее лекарство. Только посмотреть на тех, кто глотает по пятьдесят порошков в день. Для головы, ног, плеч, мочевого пузыря! А я выпью, покурю — и все хорошо!»