Но Бак не покинул их. К счастью, он остался на кухне и стоя слушал. Морин задавала вопросы, которые он не обговаривал с нею: о квартире Карли, о ее работе и жизни в Сиэтле, и она спрашивала с такой искренней заинтересованностью, что Карли ничего не оставалось делать, как отвечать.

Урок полицейскому, подумал Бак мрачно. Карли рассказала старой женщине гораздо больше, чем ему.

Шериф узнал, что она — секретарь в большой страховой компании, любит свою работу и людей, с которыми работает. Она живет одна, самая ближайшая ее подруга — это мать-одиночка в соседней квартире, за чьей дочерью Карли иногда присматривает. Она любит рыбу, водную гладь и иногда проводит субботы на озере Виктория. Она читает и выбирается со своими друзьями посмотреть хотя бы раз в неделю кино, а ее любимое времяпрепровождение в хорошую солнечную погоду — поездки за город и посещение выставок.

Работа секретарем? Сидение с ребенком, друзья и выставки?! Лора?!

— А твоя личная жизнь? — спросила Морин.

— Это и есть моя личная жизнь, — ответила Карли с мягкой усмешкой.

— Ты не ходишь на свидания? Разве в твоей жизни нет мужчины?

Бак почему-то вздрогнул при этом вопросе. Он хотел бы, чтобы ответ его не беспокоил. Он хотел бы… Черт возьми, он хотел бы, чтобы Карли прекратила уклоняться и ответила; но прежде, чем она успела это сделать, дверь открылась и в кухню вошла Трина. Она увидела Бака и улыбнулась ему немного странной улыбкой, но при виде Карли все следы гостеприимства исчезли с ее лица. В комнате, где собрались столь разные люди, воцарились напряжение и тишина, предвещающая беду, затишье, словно перед грозой.

Трина положила сумочку на столик и медленно прошла по комнате, обходя по кругу стол в центре. Ее взгляд ни на секунду не отрывался от Карли. Бак передвинулся от окна ближе к Карли, достаточно близко, чтобы шагнуть, если это будет необходимо. У Трины не было опыта применения силы: во всех ее бесчисленных баталиях с Лорой она никогда не применяла физическую расправу, но сейчас выглядела такой взбешенной, словно готова была разорвать Карли на части.

Трина завершила круг, оперлась одной рукой на стол, а другую положила на спинку стула Карли. Наклонившись, она с ненавистью спросила:

— Что ты, черт побери, тут делаешь?

— Что это за тон, Трина, — сказала Морин спокойно, поднимаясь со своего места и ставя грязные тарелки в раковину. — У нас маленькие посиделки. Ты присоединишься к нам?

— Ты не можешь вернуться сюда, — сказала Трина, по-прежнему нависая над Карли, бросая свои злобные слова прямо ей в лицо. — После того, как ты сбежала, после всего, что пережила мама, ты не можешь просто так войти в нашу жизнь снова. Ты не можешь вернуться, словно принадлежишь к этому миру. Тебе не удастся втереться тут в доверие. Я не позволю тебе. Ты поняла? Я не позволю тебе!

Бак видел, что Карли чувствовала; Морин понимала, что это не просто ссора кузин, что Трина угрожает Карли. То, что Трина чувствовала по отношению к Лоре прежде: ревность, обида, неприязнь, — теперь все это переродилось в ненависть, чистую, жгучую, неуправляемую.

Бак встал между ними, стащив Карли со стула и одновременно положив свою руку на руку Трины на спинке стула. Он сказал с упокаивающей улыбкой:

— Все хорошо, Трина. Мы уже уходим.

Она медленно выпрямилась и посмотрела на него. На мгновение ее враждебность переключилась на Бака, и она попыталась освободить руку. Потом как-то сразу ее гнев и злоба истощились. Ее рука ослабла под его, и Трина улыбнулась своей странной улыбкой.

— Извини меня, Бак. Конечно, так не следует обращаться с гостем. — Она глубоко вздохнула, взъерошила себе волосы свободной рукой, потом спросила — Тебе надо идти? Мы не часто тебя видим.

Это звучит печально и жалобно, подумала Карли из своей безопасной позиции позади шерифа. Без сомнения, Трина ненавидела свою кузину. Без сомнения, она ненавидит Карли.

— Я должен вернуться на работу, Трина, — сказал Бак. — Может, в следующий раз… Морин, спасибо за пирог. Карли?

Он отступил, чтобы дать ей дорогу, и Карли снова неожиданно оказалась лицом к лицу с Триной. В этот раз в ней был только намек на неприязнь:

— Карли? — повторила она; ирония ясно слышалась в ее голосе. — Так ты себя теперь называешь?

— Я тебе все объясню, дорогая, — сказала Морин. — Бак, Карли, спасибо, что зашли. Мы еще увидимся.

Обе женщины смотрели, как они выходят из дома. Когда Карли замешкалась на верхних ступеньках и оглянулась, только одна из них еще наблюдала за ними. Кружевные занавески, такие тонкие, нежные, приглашающие, создавали несоответствующее обрамление лицу Трины, искаженному ненавистью. Бак и Карли переглянулись, и на мгновение Карли почувствовала жалость к этой женщине. Она начинала понимать, каково ей было: любить и ненавидеть Лору, завидовать ей, хотеть, чтобы она ревновала и завидовала.

Но этот момент быстро прошел, жалость исчезла, и все, что Карли чувствовала, — это смущение.

Отвращение.

Страх.

— Ну, шериф, что за история? — спросил Джансен, прежде чем Бак успел снять свой пиджак в пятницу утром. — Почему Лора притворяется кем-то еще?

Бак взглянул на помощника и на всех сидящих в комнате. Его первым побуждением было сказать молодому человеку, чтобы тот занимался своим собственным делом, но в каком-то смысле Карли была делом полицейского управления. Он сам использовал свое и чужое рабочее время, чтобы разгадать ее тайну, удостоверить ее личность. И он не мог винить своих людей за то, что они интересуются происходящим. Пожалуй, Бак был бы даже разочарован в них, если бы они проявили равнодушие к происходящему. Они ведь знали Лору — выросли вместе здесь, в Новере, знали про его связь с ней. Бак не мог винить их за любопытство.

Но что он может сказать им? Зная, что она была главной темой всех разговоров в городе, что наверняка он мог сказать? Касаться деталей несчастного случая с Лорой — нетактично по отношению к ней. Ее уже рассматривали как своего рода чудачку — отношение, которое, как подозревал Бак, не было новым для Карли. Ее осматривало столько людей: ведь мало кто полностью выздоравливает после глубокой комы. Карли должна представлять огромный интерес для врачей, не как женщина, даже не как пациент, а как редкость, особый случай. Как объект для изучения, предмет исследований и опытов.

И вот она снова как под микроскопом.

— Женщина, о которой ты говоришь, Джансен, может быть не Лорой Фелпс, — сказал Бак достаточно громко, чтобы все сотрудники слышали. — Ее имя — Карли Джонсон, у нее потеря памяти. У нас есть причины думать, что она — Лора, но пока нет никаких доказательств. — Бак направился было к своему кабинету, но потом остановился, пристально оглядев всех присутствующих. — Я не хочу слышать никаких сплетен о ней у нас в управлении ни от кого из вас. Любой, кто распространит информацию, которую мы получаем здесь, будет уволен. Понятно?

Некоторые кивнули головой, другие что-то пробормотали в ответ. Бак вошел в свой кабинет, закрыл дверь и опустился в кресло. Когда Харви минуту спустя зашел в кабинет с чашечкой кофе, Бак принял ее с благодарностью, растворив в ней три таблетки аспирина из пузырька, найденного в ящике письменного стола.

Карли была в городе две ночи, и он дважды не спал из-за нее. Совсем как в старые времена. Она снова досаждала ему, соблазняя и глумясь над ним. Даже после того, как она заснула вчера в гостинице, она осталась с ним.

Странно, как изменились некоторые вещи. Лора стала совсем другой — гораздо более естественной, более человечной, Гораздо привлекательнее. А тело ее совсем не изменилось. Он все еще желал ее, и все еще не хотел желать ее. Бак по-прежнему не верил ей; она все еще была опасна.

Бак пришел домой вчера вечером один и съел ужин перед телевизором. Он не смог бы вспомнить, что за передачи смотрел, какую рекламу передавали, и какие новости он слышал. Все, что он мог вспомнить, это — как он сидел в кресле несколькими часами раньше и наблюдал за Карли, слушал ее разговор о воспоминаниях, которых она лишилась.