Остановившись около машины, он заглянул в окна. Внутри на сиденье рядом с водителем была пачка бумажных салфеток вместе с полдюжиной кассет, дорожный атлас, воткнутый между сиденьями, и жакет, накинутый на спинку. В машине не было ничего, что давало бы ключ к личности владельца. Даже записи на кассетах: смесь классического рока и народной музыки — то, что каждому доставляет удовольствие.

Хэзел ждала в дверях. Бак поднялся по ступенькам к широкой веранде, задев одно из кресел-качалок, когда проходил мимо, и вошел внутрь.

— И что самое странное, Бак, — начала Хэзел еще прежде, чем двери за ним закрылись, — я знала Лору всю ее жизнь. Господи, я даже меняла ей пеленки раз или два. Но она вела себя так, будто никогда прежде не видела меня, и настаивала, что ее имя Карли. Карли Джонсон. Ты можешь себе представить такое? После того, как прошло столько времени, она возвращается и заявляет, что она — не она?! Мы что, слепые?

Он тоже знал Лору всю ее жизнь, подумал Бак мрачно, знал так долго, что пережил все, чем она могла удивить: ее требования, ее вспышки раздражения, ее исчезновение. И возвращение.

— Можно мне взглянуть на ее карточку?

Хэзел достала регистрационную карточку из своего кармана и протянула ее Баку. Он молча изучил ее.

Карли Джонсон, адрес в Сиэтле, и он узнал код штата Вашингтона. Записанный ею номер машины соответствовал номеру голубого «шевроле», стоящего снаружи, и плата за комнату, по словам Хэзел, была внесена наличными.

Бак возвратил карточку и, поколебавшись, спросил:

— Как она выглядит?

Лицо женщины оживилось: ей не терпелось посплетничать.

— Ужасно, Бак! Бедная девочка, должно быть, больна, возможно, у нее грипп, он как раз ходит вокруг. Может, поэтому она вела себя так странно. О, но она все еще хорошенькая, все еще самая красивая в Новере!

Женщина подвинулась ближе и, хотя вокруг никого не было, понизила голос.

— Как ты думаешь, что происходит? Почему она лжет о том, кто она? И где она была все эти три года?

— Может быть, это не Лора? — предположил Бак холодно. — Вдруг Карли Джонсон просто похожа на нее.

Хэзел не приняла его предположений.

— Я не ошиблась ни разу ни с одним чужим человеком за более чем тридцать лет, Бак. Это Лора Фелпс там, наверху. Для меня тут нет сомнения. Ты только поднимись и посмотри сам.

Бак улыбнулся:

— Это как раз то, что я собирался сделать. В какой она комнате?

— Три.

Он поднялся по лестнице и автоматически повернул направо. Третий номер был в конце коридора, большая угловая комната с окнами на главную улицу. Он постучал, подождал минуту и постучал снова.

Внутри комнаты не было слышно ни звука: ни телевизора или радио, ни скрипа половиц или пружин кровати. Может быть, таинственная женщина ушла опять, подумал он, но тотчас отбросил эту возможность. Здесь не было способа выйти, не пройдя внизу мимо Хэзел.

Потом он вспомнил слова Хэзел. Лора, выглядящая ужасно? Он не мог этому поверить. Он знал ее ближе, чем кто-либо в городе, но не мог вспомнить, чтобы она выглядела плохо… Даже рано утром или только что из-под душа, даже в постели после сумасшедшей страстной любви она всегда выглядела чертовски здорово.

Хэзел сказала, что бедная девочка, должно быть, больна. Так больна, что не может ответить через дверь на стук? Может, больна так, что ей нужна срочная помощь, а шериф должен войти без приглашения?

То, что он делал, было незаконно, подумал Бак, но все-таки нажал на дверную ручку и почувствовал, что та поворачивается. Если внутри Лора, он мог бы не беспокоиться. А если это не она… что ж, тогда он только убедится, что с женщиной все в порядке, и уйдет.

Бак молча вошел в слабо освещенную комнату, прикрыв за собой дверь. Некоторое время он просто стоял, глядя на женщину, лежавшую на постели в десяти футах от него; она лежала поверх покрывала совершенно одетая, спиной к нему, поэтому он не мог видеть ее лица, но ее волосы… Как давно это было, когда он видел эти волосы золотистого цвета?

Больше, чем три года назад. Ближе к четырем. Лора любила свои золотистые волосы только по одной причине: их было легко и просто превратить во что-нибудь еще. Она красила их в рыжий, в платиновый цвет и с полдюжины оттенков каштанового, а незадолго до того, как покинуть город, она была брюнеткой. Тогда она обещала, что заставит его пожалеть.

А теперь она снова блондинка. Прекрасная блондинка с золотистыми волосами.

Бак замешкался, обходя кровать, чтобы взглянуть ей в лицо, оттягивая тот момент, когда увидит его и сможет точно сказать, Лора ли, наконец, вернулась, или это просто редкое совпадение. Откладывая этот момент, Бак огляделся. Ее сумочка была опустошена на туалетном столике, словно она второпях что-то искала. Там же лежал ключ от комнаты вместе с ключами от машины, но вокруг не было багажа. Наверное, она оставила его в машине.

Наконец Бак собрался с духом, обошел кровать и, встав у ее края, всмотрелся в лицо женщины. Он тотчас же понял по шоку, который испытал, по внезапной волне чувств в глубине его существа, что Хэзел не ошиблась.

Это была Лора.

Боже мой! Она вернулась домой!

Бак долго смотрел на нее, стараясь понять, что он чувствует. Облегчение, что с нею все в порядке; любопытство, почему она вернулась домой именно теперь, а не год или два назад. Сожаление о том, что случилось, — ведь, несмотря ни на что, он любил ее. Негодование, потому что он был рабом влечения к ней.

И гнев. Белый, обжигающий, мучительный гнев от того, что она может исчезнуть так же, как сбежала раньше, сбежала от своей семьи, от людей, которые о ней заботились, от него. Гнев из-за того, что она оставила его в неизвестности, исполненного беспокойства о ней и, наконец, понимание, что знать о ее смерти было бы для него лучше, чем ничего о ней не знать. Гнев за то, что она была расчетлива, всегда манипулировала им, зная, как он поступит и что будет чувствовать, потому что она, действительно, заставила его пожалеть об ушедшем. Боже мой, она заставила его жалеть о потере даже больше, чем он мог себе представить.

Последние три года немного изменили ее. Нос, раньше прямой и правильной формы — предмет ее гордости, был, вероятно, сломан и имел маленькую выпуклость около переносицы. Там был шрам, тонкий и кривой, проходящий через лоб и исчезающий в волосах. Зная Лору, он понимал, что ей, видимо, доставляло немало хлопот, пробуждаясь, укладывать волосы так, чтобы скрыть этот дефект. И, конечно, она чуточку постарела, как и все.

Но она была все равно прекрасна.

Все еще ангел.

Все та же Лора.

Почувствовав, что обе его руки сжаты в кулаки, Бак сделал над собой усилие и постарался расслабиться. Такое напряжение не было необычным, когда дело касалось Лоры. Когда они были вместе, жизнь казалась ему блаженством и… чистым адом.

Так, невыразимо прекрасна, так испорченно-фальшива, так неизменно эгоистична: она была его единственной слабостью…

Наваждение. Нет, слово было не то, ему не нравился его как явный, так и скрытый смысл.

Иногда он любил ее. Порой ненавидел. Но он всегда нуждался в ней, она была ему нужна, она дарила ему то, что никто больше не мог ему дать. Эта потребность в ней была больше, чем страсть, много больше, нечто сильное, темное и напряженное, голод, который он не мог прогнать и который мог бы остановить его дыхание.

Бак прожил эти три года без нее. Три года его жизни, когда он делал, что хотел, не давая никому отчета. Три года быть без всякого контроля, выбирать себе любовниц вместо того, чтобы быть выбранным, соблазнять вместо того, чтобы быть соблазненным…

И теперь она вернулась.

Неровно дыша, Бак сделал шаг вперед, и пол предательски заскрипел. Она спит слишком глубоко, подумал он. Потом он увидел пузырек с лекарством, который она сжимала в руке даже во сне. Опершись рукой о кровать, он наклонился вперед и осторожно разогнул ее пальцы, ощутив их тепло и нежность. Потом вынул пузырек из ее руки. Это было сильное обезболивающее средство. Однажды он сам принимал такое после футбольной травмы, которой закончилась его карьера в колледже. Почему Лора принимает его?