Лейтах рассказывал, что в трех днях пути от Нок-Брана есть старый заброшенный дом с двором. Раньше там жила одна семья, и из поколения в поколение двор переходил от отца старшему сыну. Но вот случилось так, что последний хозяин умер, оставив лишь дочерей. Те разъехались с мужьями по ближним и дальним селениям, а младшая и вовсе уплыла в Галирад. Все, и отец Лейтаха тоже, говорили, что она была самой красивой девушкой в округе и духи обязательно забрали бы ее к себе.
Мать девушек умерла еще до того, как уехала младшая, и дом опустел. Выстроен был он на совесть и ветшать не собирался, а потому духи, конечно, облюбовали его. Черная собака, если кто шел мимо ночью или в сумерки, всегда бежала рядом с прохожим, не приближаясь, впрочем, к нему, держась на расстоянии сажени. А после, когда человек выходил за низкую каменную ограду, что отмечала поле, бывшее во владении той семьи, садилась у прохода и все сидела так и смотрела вслед, покуда можно было ее видеть и пока силуэт ее не сливался с ночным сумраком.
Чем дальше к закату, тем более сужалась лощина, а склоны ее становились все выше и круче. Деревья толпились уже довольно густо, и раскидистым и широким дубам негде становилось разрастись. Они уступили место кленам, и высоко еще стоявшее солнце тонкими золотыми лучами пронизало красноватую с желтой каймой листву.
Лощина эта завершается тропой, которая вьется, поворачивая то вправо, то влево, по крутому довольно склону, поднимаясь в холмы. Место это также известное, и часто видят здесь высокую, статную и красивую женщину, которая иной раз поднимается вверх по тропе, а иной раз сходит вниз. Поговаривают, это жена одного из вельхских кнесов, что правил в этих местах когда-то, лет с тысячу назад. Воевали тогда по всякому поводу, особенно вздорили из-за овец и коров, и, если у кого в стадах появлялась особенно замечательная чем-то скотина, тотчас съезжались охотники за нее поторговаться. А если хозяин не уступал или торг выигрывал тот, кто, по мнению соперника его, никак выигрывать не должен был, у воинов по всему восходному берегу мечи, что были в ножнах, на четверть мизинца из ножен выступали, а те мечи, что висели на стене, начинали вертеться, как неуемные, пока их не снимали со стен и не начинали готовить к бою. Был меч и у черноволосой королевы в белом одеянии, но она-то, хоть и владела искусно оружием, не променяла любовь на бранные утехи.
Псу надоело бежать впереди, и он теперь отбегал и вправо, и влево и позволял себе отстать, чтобы принюхаться к чему-нибудь замечательному. Иной раз пес оказывался впереди, потому как не хотел следовать прихотливым изгибам тропы и преодолевал подъемы напрямик. Склон завален был каменьями и густо порос лещиной, так что Зорко ломиться сквозь подлесок не хотел. А тропа в самых крутых местах сменялась крепкими гранитными ступенями. Их вытесали или сложили тут в те же самые давние времена, когда вельхи морские жили при многих кнесах. Тогда люди, хотя и воевали много и были горды и яростны, проливая свою и чужую кровь, любили, как ни дивно, более тесать камень и возводить стены и башни, нежели ковать и усмирять такое податливое с виду железо.
«Тогда люди не только верили в духов, но и умели распорядиться той силой, какой сейчас у нас, людей, не осталось, — говорил об этом все тот же старый Снерхус. — Вся сила эта ныне осталась у духов, и они поделились бы ею, но люди обратили свои сердца к холодному железу, а духи его не любят. Это довольно чувственные создания и, хоть бывают могучими, предпочитают более тонкие вещи: серебро, к примеру, или камень».
Клены сменились рябинами, уже вовсю полыхавшими, а лещина пропала в густой высокой осоке, когда Зорко выбрался наконец в неглубокую ложбинку меж двумя круглыми и лысыми совершенно холмами. Солнце, то возникавшее в просветах, то скрывавшееся за камнями, откосами и листвой, прошло уже середину своего пути и медленно стало клониться к закату. Идти оставалось уже недолго, но Зорко знал, как скоры сумерки грудена-месяца, а потому прибавил шагу. Хотя ему и говорили, что в долине ручья Черной Ольхи, кой течет как раз под холмом, где стоят руины замка великанов, полно и камыша для ложа, и сухого дерева, и дерева вообще, венн поторапливался.
На дальних холмах, вблизи горизонта, в синей дымке виднелись исполинские силуэты всадников, разъезжавших верхом на лошадях с мечами в руках и то и дело сшибавшихся меж собой. Это духи потешались во владении оружием, а может, показывали и одну из многих своих непонятных битв. Звона стали, однако, слышно не было, и над серо-зеленой травой, что чем ближе к макушке холма, тем становилась короче, звенела согретая последним солнышком тишина.
Пес увидел духов и заворчал глухо и зло, а потом вовсе забыл о них и перебегал теперь от камня к камню, безошибочно отыскивая камни эти среди травы. Некоторые камни были обыкновенными валунами, но на иных были высечены какие-то знаки и даже целые строки. Такие, особенно если это были не простые камни, а плоские плиты, считались дверьми в мир духов, и просто так даже целая упряжка лошадей не могла бы ни на пядь сдвинуть такую плиту с места.
Зато каждый раз, как разлившиеся по холмам сумерки становились густыми, как сливки, плиты эти с легкостью необычайной откидывались, будто крышки у сундуков, и духи длиннющими вереницами выбегали и вылетали из-под холмов наружу, особенно по осени, когда воздух необыкновенно свеж и прозрачен, будто горный хрусталь: кажется, щелкни по нему, и он тут же зазвенит. И всю ночь они разъезжали верхом по холмам, горам, равнинам и долам на призрачных своих лошадях и разгуливали по округе, а самые скорые успевали сбегать в дальние деревни и урочища и танцевали под луной и без на вершинах холмов и лесных полянах. А в утренней полутьме опять целые сонмы духов неслись к заветным окнам, чтобы на светлое время суток удалиться внутрь холмов. Впрочем, многие чудесно чувствовали себя и при свете дня.
Взобравшись на вершину того холма, что справа, Зорко на соседнем холме увидел развалины невеликого какого-то сооружения из белого плитняка. Посреди стоял продолговатый остроконечный почти камень, расколотый неведомой силой на три осколка: два больших и один поменьше. Камень сей окружали четверо ворот в сажень высотой, сложенные из трех грубо отесанных глыб: двух стоячих и одной сверху на них возложенной. Смотрели ворота строго на полдень, полночь, восход и закат. Только с полдневных ворот верхняя глыба упала и треснула. Чуть ниже по склону холма ранее была не то ограда, не то просто кольцо из стоячих и лежачих глыб с узкими проходами меж ними.
Навряд ли все это нагромождение камней могло послужить кому-то убежищем от врага, хотя, схоронившись за внешним каменным кольцом, через проходы удобно было стрелять из луков в подступавшего врага. Можно было бы и пересидеть, если бы вдруг задумали подступить волки в темную зимнюю ночь, встречая непрошеных серых гостей факелами и копьями у тех же проходов.
Псу, впрочем, камни тоже не понравились. Он замер настороженно, уставившись на них, потом потянулся, задрал морду и потянул носом воздух, потом вздыбил шерсть, ощерился и грозно зарычал.
— Здесь-то тебе что не нравится? — заговорил с собакой Зорко. — Я думал, ты пес чародейный, а ты, выходит, обыкновенный?
Пес не унимался, нервно ходил кругами, переминался с лапы на лапу и рычал непрерывно, иногда негромко подлаивая. Зорко сам — стал внимательно рассматривать противоположный серо-зеленый склон и в небольшой ложбине приметил среди высокой травы и боярышника черную дыру в обрамлении серых камней, поддерживающих свод.
— Вот оно что! Ну, не серчай. — Венн потрепал собаку по широкой сильной спине.
Дыра в склоне не могла быть не чем иным, кроме как волчьим логовом. Сейчас, по теплой вельхской осени, волки не были опасны, потому что добычи кругом было вдоволь, но встречаться с серыми венн не шибко хотел. Постройка старая на холме была, должно быть, святилищем из стародавнего некого времени, когда и вельхов в этих местах еще не было. Кто жил тогда здесь и в каких богов веровал, об этом и басен не осталось, а потому был этот холм пустым, и не было в нем никаких духов. Только волки, чья звериная кровь хранила вести о вещах и вовсе для людей незапамятных, знали тех, кто населял этот холм, и ведали, как с ними ужиться.
