Блэйн и Невецкий с недоумением уставились на него. Джек сказал:

– Ладно, а что вы скажете об этой женщине, подружке Вастальяно, или кто она там?

– Шелли Паркер. Если хотите с ней поговорить, она сейчас в гостиной.

– Вы с ней уже разговаривали? – спросил Джек Блэйна.

– Немножко поболтали. Она не особо разговорчивая.

– Она – маленький кусок дерьма, – вставил Невецкий.

– Она кажется скрытной, – пояснил его слова Блэйн.

– Ничем не помогающий кусок дерьма, – прорычал Невецкий.

– Очень замкнутая, зажатая, – снова пришел ему на помощь Блэйн.

– Дешевая проститутка, шлюха. Но тело роскошное, – не сдавался Невецкий.

Джек обратился с новым вопросом:

– Эта Шелли Паркер ничего не говорила о гаитянце?

– О ком?

– Вы имеете в виду кого-то с острова Гаити? С острова?

– Да, именно с острова Гаити, – ответил Джек.

– Нет, ни о каком гаитянце она ничего не говорила, – сказал Блэйн.

– Что это за вонючий гаитянец? – спросил Джека Невецкий.

– Этого человека зовут Лавелль. Баба Лавелль.

– Баба? – учтиво переспросил Блэйн.

– Что за цирковое имя? – вставил Невецкий.

– Так Шелли Паркер не называла этого имени?

– Нет, по-моему, нет, – ответил Блэйн.

– А какое вообще отношение имеет этот Баба Лавелль к нашему делу? – спросил Невецкий.

На этот раз Джек отвечать не стал, только спросил:

– А мисс Паркер случайно не говорила ничего о чем-либо… ну, о чем-либо странном?

Невецкий и Блэйн смотрели на него, одинаково нахмурив брови.

– Что вы имеете в виду? – спросил Блэйн.

Вчера они нашли еще одну жертву, Фримэна Коулсона, торговца наркотиками среднего пошиба. Он поставлял товар семидесяти-восьмидесяти уличным торговцам в районе Нижнего Манхэттена. Этот район закрепил за ним клан Карамацца, дабы избежать ненужных проблем, в том числе расовых, в преступном мире Нью-Йорка. У Коулсона оказалось более сотни небольших проникающих ран, точно таких же, как и у первой жертвы, в воскресенье. Его брат, Дарл Коулсон, был до того напуган, что весь обливался потом. Он рассказал Джеку и Ребекке историю о каком-то гаитянце, который пытался перехватить кокаиновый и героиновый бизнес в Нижнем Манхэттене. Это была самая неправдоподобная история из всех, какие слышал Джек за всю жизнь, но Дарл Коулсон верил каждому своему слову. Это было очевидно.

Если бы Шелли Паркер рассказала о том же самом Невецкому и Блэйну, вряд ли бы они забыли об этом, и дополнительные расспросы были бы не нужны.

Джек немного поколебался, затем покачал головой:

– Ладно, ничего, это не очень важно.

«Если не важно, так зачем об этом спрашивать?» Он предвидел такой вопрос Невецкого и устремился к двери как можно быстрее, чтобы Невецкий не успел заговорить. Джек вышел из комнаты и попал в холл, где его уже ждала Ребекка.

Вид у нее был недовольный.

На прошлой неделе в четверг во время партии в покер (а играли они по два раза в месяц вот уже в течение восьми лет) Джек вдруг стал защищать Ребекку. Три детектива – Аль Дюфресне, Уитт Ярдмен и Фил Абрахамс – использовали игровую паузу для того, чтобы воздать ей должное.

– Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? – спросил Уитт.

– Она холодна как лед, – заметил Аль.

– Вылитая Снежная королева, – поддакнул Фил.

Пока Аль Дюфресне, как фокусник, тасовал карты своими натренированными руками, остальные развивали любимую тему.

– Она холоднее, чем ведьмина сиська.

– Да, доброжелательности у нее, как у добермана с больными зубами и запором.

– Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.

– Короче, дерьмо! – обобщил все сказанное Аль Дюфресне.

Тогда в разговор вступил Джек:

– Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.

– Да нет, полное дерьмо, – повторил Аль Дюфресне.

– Послушайте, если бы она была мужиком, все считали бы ее крутым, жестким полицейским и, может быть, даже восхищались бы ею. А так как она баба, то ее держат за холодную сволочь.

– Ну, я-то уж в этом разбираюсь, – сказал Аль Дюфресне.

– Нет, дерьмо, определенно дерьмо, – пробурчал Уитт.

– Но и у нее есть свои сильные стороны, – сказал Джек.

– Да? Назови хоть одну, – вставил Фил Абрахамс.

– Ну, например, она очень наблюдательна.

– Грифы тоже наблюдательны.

– Она аккуратна и энергична.

– Муссолини тоже был таким. Он сделал так, что поезда ходили точно по расписанию.

Джек сказал:

– И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.

– Черт подери, да укажи мне хоть одного полицейского, способного бросить партнера на произвол судьбы, – среагировал Аль Дюфресне.

– Есть такие, – не согласился Джек.

– Но их совсем немного, всего единицы. Да и каждый, кто сделает это, уже перестает быть полицейским.

– Она всегда работает на полную катушку и выдерживает все тяготы службы с честью.

Уитт сказал:

– Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом не умеет быть человеком?

Фил добавил:

– Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.

– А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, – не унимался Аль Дюфресне.

– Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, – вставил Уитт.

– Но я бы все равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас, – подытожил Джек.

– На самом деле?

– Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.

– Да ты что! Эмоциональна! Надо же!

– Теперь все ясно. Ты, Джек, видно, вышел за пределы рыцарства в отношениях с ней.

– Ребята, да он в нее втюрился!

– Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.

– Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!

– Да, и теперь в любой прекрасный момент может появиться с брошью из его…

– Ребята, ну что вы несете? Что между нами может быть? – попытался утихомирить их Джек.

– Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?

– Готов поспорить на стольник! Она занимается этим в сапогах и с собачьим ошейником.

– Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?

– Неандертальцы, – не успевал отбиваться Джек.

– Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные лифчики.

– Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!

– Идиоты! – не вытерпел Джек.

Аль Дюфресне восторженно завопил:

– Джек, я-то все думал, чего ты такой пришибленный последние два месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!

– Это уж точно, – поддакнул Фил.

Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения только подливают масла в огонь. Он только улыбался и ждал, пока поток веселья иссякнет и им надоест это глупое развлечение. Наконец он заговорил серьезно:

– Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было положено начало глупым слухам. Я хочу, чтобы вы поняли: между мной и Ребеккой ничего нет. И я считаю, что она действительно эмоциональный и чувствительный человек, как бы себя при этом ни вела. Под маской крокодила, которую она так упорно носит, есть и сердечность, и теплота, и нежность. Я так думаю, хотя пока не имел случая убедиться в этом на собственном опыте. Вы меня понимаете?

Фил ответил:

– Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.

Аль Дюфресне добавил:

– Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.

Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.

Джек всегда чувствовал, что Ребекка – человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.