— Видишь ли, Серго, какая история, — сказал Галактион. — Заал получил выговор от министра. Завтра в Марнеули приезжает представитель МВД то ли республики, то ли Союза.

— Ты не звонил Шавгулидге? — спросил я.

— Звонил. Боюсь, что тебе не разрешат использовать материалы следствия.

— Может быть, мне дождаться представителя МВД?

— Дождись, конечно.

— Это ничего не даст, — сказал Заал.

— Какой же выход?

— А вот какой. Напечатай в газете статью о Карло Торадзе. — сказал Галактион. — Я бы так поступил.

— Я же поставлю под удар Заала.

— Придется выбирать, что важнее. Заал, ты как считаешь? Это был запрещенный прием. Заал и без того нарушил служебную дисциплину. Не говоря о преждевременных арестах, он предоставил мне материалы следствия, хотя и не имел на это права. Более того, он ответил на многие мои вопросы. Обнаруженные в сарае Коберидзе рулоны «Ариадны» были завезены накануне. Налаженную систему Санадзе его компаньоны подрыли изнутри. Благодаря безнаказанности они стали заниматься хищением. Я считал, что Заал помог мне, не желая портить отношений с первым секретарем райкома партии. Но, как бы ни было, его поступок стал проступком, за который он, несомненно, поплатился бы. Поэтому я сказал Галактиону:

— Не надо ставить Заала в неловкое положение.

Какова же была моя радость, когда Заал сказал:

— Дело сделано. Чего останавливаться на полдороге?!

Галактион собирался в колхозы. Я спросил, можно ли поехать ним, чтобы собрать материал о колхозниках.

— Конечно, — ответил он.

Я решил остаться на день-другой.

— Когда ты приедешь? — сразу спросила Нина, когда поздно вечером я позвонил ей из гостиницы.

— Через два дня.

— Еще целых два дня! Можно я приеду к тебе?

— Об этом не может быть и речи. Объясни, что произошло?

— Мне тоскливо и одиноко.

— Как же, как же!

— Не передразнивай меня. Я давно так не говорю.

— Ладно, вернусь завтра вечером.

— Завтра так завтра.

Нина повесила трубку прежде, чем я пожелал ей спокойной ночи.

— Закончили? — спросила телефонистка.

— Закончили, — сказал я, не сомневаясь, что она подслушивала.

У меня остался неприятный осадок от разговора. Чем больше я думал о нем, тем тревожнее становилось на душе. Что-то произошло, явно что-то случилось, сказал я себе и снова заказал Тбилиси. Через десять минут телефонистка сказала:

— Номер не отвечает.

Я позвонил Галактиону. Он ответил сразу, и я обрадованно сказал:

— Ты не спал?

— Почему не спал? Спал.

— Извини.

— Ничего, ничего. Что-нибудь случилось?

— Здесь нет. Но в Тбилиси… Словом, мне надо ехать.

— Темень на улице. Хоть глаз выколи. Дождись рассвета.

— Не могу. Надо ехать сейчас.

— Ладно, подошлю машину.

— Спасибо за все.

Лифт не работал. Я взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. За дверью была тишина. Тревожась все больше и больше, я позвонил еще раз, а потом звонил, не отрывая пальца от кнопки.

— Кто? — раздался наконец за дверью испуганный голос Нины.

— Это я.

Нина открыла дверь и, бросившись мне на шею, зарыдала.

— Что случилось? Что произошло? Где ты была?

Она не могла говорить. Я усадил ее на диван.

Телефонный аппарат был накрыт подушкой.

— Кто тебе звонил?

— Шота…

— Что он сказал? Что он хотел? Отвечай!

— Я не могу повторить…

— Он шантажировал тебя?

Нина кивнула.

Я вскочил. Она ухватилась за мой пиджак.

— Куда ты?

Я оторвал ее от себя и бросился к двери.

Выбежав на улицу, я остановил фургон, в котором перевозят хлеб.

Я нашел квартиру Шота и позвонил. Прошло, наверно, минут пять, прежде чем женский голос спросил:

— Кто вам нужен?

— Извините за беспокойство, нужен Шота.

В ожидании я слушал собственное сердце.

За дверью раздался голос Шота:

— Кто там?

— Серго Бакурадзе.

— Другое время не нашел? Завтра приходи.

— Открой, дело срочное. Я только что вернулся из Марнеули.

Шота открыл. Он был в шелковом халате, небрежно перехваченном поясом с кистями.

— Ты никак не успокоишься, — оказал Шота, выходя на площадку и неплотно прикрывая дверь.

— Характер такой, — сказал я, потянув на себя дверь. Щелкнул замок.

— Зачем закрыл дверь?

— Чтобы жена ничего не слышала.

Он открыл рот, но не для ответа, а для того, чтобы схватить воздух, потому что правой рукой я ударил его в поддых. От удара левой голова Шота глухо стукнулась об стену, и он привалился к бетонной плите, стараясь удержаться на ногах. Я и не хотел, чтобы он терял сознание и падал. Я бил его не сильно, с холодным расчетом и все удивлялся несвойственному мне спокойствию. Он должен знать, за что я его бью, подумал я и схватил его за уши.

— Ты хоть знаешь, за что я тебя бью?

Он толкнул меня.

Я сильнее сжал его уши.

— Так знай, сволочь, за Нину!

Злоба захлестнула меня. Я начал звереть. Он больше не мог держаться на ногах и сполз на выщербленный цементный пол, пачкая его кровью.

Неожиданно отворилась дверь, и я увидел женщину в ночной рубашке. Рот ее был открыт, вены на шее вздулись. Она кричала, но я ничего не слышал. Все заглушал звон в ушах. И услыхал ее вопли только внизу, в подъезде.

— Убили! Люди, Шота убили!

Я почувствовал боль в руке. Кожа на суставах была сбита. Я обмотал ладонь платком.

Из автомата я позвонил Нине.

— Сережа?

— Кто же еще? — Я подождал немного, давая ей возможность расспросить меня, но она не задала ни одного вопроса, и я понял, что она вообще не будет спрашивать о том, что было сегодня. — Я скоро буду.

Улицу посередине разделяли деревья. Под ними я разглядел тюльпаны. Нарвав охапку, я остановил «Волгу». Машина чуть не сбила меня. Водитель был пьян.

— Садись, дорогой! — радостно сказал он.

— А вдруг нам не по пути.

— Все равно садись. Вдвоем лучше, чем одному.

Я сел в машину.

— Куда тебе надо, дорогой?

Я объяснил.

— Хороший ты человек. В моем микрорайоне живешь. — и он фальшиво запел «Страну цветов». Он перестал петь лишь у дома. Прощаясь, я протянул ему несколько тюльпанов.

— Не надо, дорогой. В жизни не дарил жене цветов. Не поймет. Будь счастлив!

Я поднял голову, чтобы взглянуть на окно Нины.

Окно было открыто, и Нина махала мне рукой. Я улыбнулся ей, хотя она не могла видеть моего лица.

Я видел сон — Нина стояла на скачущей белой лошади. Лошадь неслась, едва касаясь копытами белой травы. Нина что-то счастливо кричала мне. Слов я не слышал, но ощущение было такое, что я знаю, о чем она кричит. С этим ощущением я и проснулся.

Нина задумчиво стояла у окна. Она повернулась ко мне и улыбнулась.

— Доброе утро.

— Я люблю тебя, — сказал я.

Она подошла и обхватила меня руками.

— Уехать бы… Сережа, уедем.

Да, хорошо бы увезти ее к морю, снять комнату на берегу. Морские ванны, солнце, песок были бы на пользу Нине, ее ноге. Сверкающее под солнцем море, и мы с Ниной на пляже — несбыточная мечта, с горечью подумал я. Где взять денег на такую поездку? Продам пишущую машинку, решил я и сказал:

— Уедем.

— Насовсем?

— Насовсем? Зачем?

— Действительно, зачем? — Нина встала, подошла к шкафу и выбрала платье. — Отвернись, пожалуйста.

— Пойду заварю кофе.

Я вышел на кухню, недоумевая. Почему мы должны куда-то уехать насовсем? Что за странное желание? Я думал об этом, пока заваривал кофе. Шота! Как это сразу не пришло мне в голову?!

Когда я внес в комнату кофе, Нина говорила по телефону о дрессированных собаках.

— С лошадьми покончено, — сказала она и, попрощавшись, повесила трубку.

— Скажи, чего ты боишься? — спросил я.

— Ты ничего не понимаешь?! Я пять раз падала с лошади! Я больше не могу быть уверенной в себе. Не могу, хотя все время пытаюсь побороть себя. Раз так, Бармалей почувствует мою неуверенность, и я снова упаду.